Балетные туфельки
Шрифт:
«Если Анна еще не определилась с учителем танцев, то спешу вам сообщить, что слышал очень хорошие отзывы о некоей мадам Скарлетти. Я посмотрел ее адрес в телефонной книге. У нее студия на улице Бембертон в Челси, Лондон, дом 45. Она очень старенькая, но до сих пор считается одним из лучших преподавателей танцев в мире».
– Мадам Скарлетти! – прошептала Анна с благоговением, как будто это были волшебные слова. – Одна из лучших преподавательниц танцев в мире!
Гасси, до сих пор лежавший на полу, вскочил на ноги.
– А ты помолчи, – крикнул он Анне. – Ты все
Гасси мог бы долго еще продолжать кричать, потому что он действительно был зол, но вдруг дверь приоткрылась и в ней возникла тетя Мейбл. Она была перепугана.
– О, дорогие мои, пожалуйста, не ссорьтесь. Вас слышно в гостиной даже при закрытой двери, а вы же знаете, как ваш дядя не любит шум.
Письмо сэра Уильяма и слова Гасси напомнили Анне про тунику.
– Тетя Мейбл, мне нужна туника для танцев.
При упоминании о танцах тетя Мейбл собралась было исчезнуть. Она догадывалась, что Анна каким-то образом занимается танцами, но даже самой себе боялась в этом признаться. Однако Анна действовала намного быстрее своей тети. Она бросилась к двери и ухватила ее за рукав кофты.
– Ее очень легко сшить, да и материал очень дешево стоит, а у нас есть карманные деньги, чтобы заплатить. (Здесь Гасси тяжело вздохнул). Мне очень нужна туника…
На сей раз ее перебил Франческо: он чувствовал, что в том состоянии, в каком находилась Анна, она могла сболтнуть про мадам Скарлетти.
– Ей действительно нужна туника, – спокойно сказал он. – Может, она вам расскажет после чая перед уроком английского?
Тетя Мейбл кивнула:
– Туника. У тебя она будет, Анна, – и исчезла за дверью.
Это неожиданное исчезновение заставило Гасси забыть про свою злость.
– Видишь, – сказал он, – разве она не похожа на мышь, увидевшую кошку?
Франческо открыл шкаф, в котором они хранили адрес сэра Уильяма, и положил туда письмо.
– Теперь надо подготовиться к чаю и уроку, – сказал он. А потом добавил особенным голосом старшего брата:
– А еще не забудьте оба: никто не должен знать, что написано в этом письме. Возможно, в какой-то момент Анне придется поехать в Лондон, но никто, даже мама Уолли, не одобрит этого, если узнает.
Дети всегда пили чай на кухне. Это означало, что Сесил мог спокойно пить чай с Мейбл, а дети, если вели себя тихо, могли разговаривать сколько хотели. Еда тоже, по их мнению, на кухне была намного вкуснее, в то время как в гостиной ели тоненькие кусочки хлеба с маслом и отвратительный пирог с семенами.
В этот день дети обсуждали письмо. Франческо говорил больше всех.
– Пока еще, Анна, все равно, насколько хорошо учит эта мадам Скарлетти. Ты никак не можешь с ней встретиться, потому что нет возможности поехать в Лондон. Но когда наступят каникулы, мы попробуем найти какой-то выход. А пока у тебя есть мисс де Вин, и этого достаточно.
– Еще бы, – пробурчал Гасси, – за пятьдесят-то пенсов в неделю. А у этой мадам Скарлетти, я думаю, уроки стоят фунтов пять в неделю.
Анна доверчиво посмотрела на Франческо.
– Просто я теперь знаю, что она есть. Я не знаю, что думает мисс де Вин, но если она задумала что-нибудь плохое, я теперь знаю, где я могу учиться.
Гасси наклонился к ней через стол.
– Если бы дядя услышал, как ты сейчас это сказала, у него бы случился удар и он умер бы, что, хоть само по себе и неплохо, но уж точно означало бы, что ты вообще не сможешь учиться – нам просто негде было бы жить.
Тетя Мейбл не стала задавать никаких вопросов про тунику. Она только взяла у Анны рисунок и сказала, что когда платье будет готово, она положит его ей на кровать.
– Будьте осторожны на уроке английского, – предупредила она, – ваш дядя все еще немного расстроен из-за того шума, который вы подняли наверху.
Но вышло так, что шум, который устроил Гасси, принес положительные результаты. Чем ближе к Рождеству, тем у дяди Сесила появлялось больше дел, потому что все благотворительные организации, на которые он работал, продавали разные вещи, например, рождественские открытки, а это значительно увеличивало объем работы казначея. В тот день он пришел очень уставший, у него болела голова, и крики Гасси наверху стали последней каплей. За чаем он обдумывал результат своих уроков. Сомнений не было – все трое заметно продвинулись в английском языке. Его уроки, посвященные беседам на интеллектуальные темы, например «Что больше всего поразило вас в Стамбуле» или «Что вы знаете о Великой хартии вольностей», очень этому поспособствовали. Ответы Гасси были очень легкомысленными, но, с другой стороны, по-английски он говорил довольно грамотно и свободно. И Сесил подумал, что, наверное, пришло время прекратить эти уроки и положиться на учителей в школе, и поэтому, когда дети разместились в ряд на бархатном диване, он сказал:
– Франческо, ты считаешь, твой английский стал лучше?
Франческо замялся. Если он ответит положительно, дядя может разозлиться и сказать, что он до сих пор говорит ужасно. Но если сказать, что они до сих пор говорят не очень хорошо, он может подумать, что они не оценили его уроков.
– Надеюсь, да, – осторожно заговорил Франческо. – Иначе и не должно быть, мы же занимаемся и с вами, и в школе.
– А ты как думаешь, Огастес?
– Я думаю, что мы уже так хорошо говорим по-английски, что скоро сами сможем давать уроки.
– А ты, Анна?
Анна всегда так боялась на этих уроках, что говорила только шепотом.
– Я знаю, что стала лучше говорить, потому что учительница в школе мне так сказала.
Сесил едва сдержал вздох облегчения. Для него уроки английского были настоящим испытанием, и он был благодарен судьбе, что не был школьным учителем. Он также благодарил судьбу за то, что у них с Мейбл не было детей, так как до сих пор не мог смириться с тем, что ему пришлось взять на себя эту каторжную обязанность воспитывать детей своего брата.