Балканы. Дракула
Шрифт:
Вода стекала с лучника ручьями, длинные волосы сбились в мокрый колтун. Но он выглядел совершенно спокойным, и в темно-коричневых глазах его не было видно гнева.
Он коротко что-то сказал толпящимся вокруг придворным. «Пошли вон», — предположил Влад и не ошибся — пышно одетые турки, кланяясь и пятясь, поспешили покинуть площадь. Через минуту у фонтана остались лишь Влад и похожий на вымокшего, взъерошенного вороненка лучник.
— Я — принц Мехмед, — сказал он на немецком языке. У него был сильный акцент, но Влад его понял. — Я второй после отца
— Сначала ты бросил меня в фонтан, — возразил Влад. — А я тоже второй человек у себя в княжестве.
Принц Мехмед немного подумал и неожиданно рассмеялся.
— Точно! Значит, мы оба — принцы и оба искупались в этом фонтане!
Он подошел к каменной чаше и с силой ударил ладонью по воде, будто мстя ей за свое унижение.
— Нарекаю тебя «Фонтан Принцев»! — и расхохотался еще сильнее.
Влад тоже улыбнулся — не столько потому, что его рассмешила шутка османа, сколько от облегчения.
— Ты будешь заложником, как я слышал? — спросил Мехмед, отсмеявшись.
— Да. И мой младший брат — тоже.
— Отлично! Мы сможем вместе охотиться. Ты ведь охотишься, неверный?
Влад кивнул. Отец брал его на охоту с семи лет, а с десяти начал учить обращаться с ловчими соколами.
— Но мне не нравится, что ты называешь меня «неверный», — сказал он, тщательно подбирая слова. — Мое имя — Влад.
— Но ведь ты же не мусульманин? — удивился Мехмед. — Значит, неверный. А мне вот не нравится, что мы разговариваем на этом дурацком языке алеманов. Ты не знаешь нашего языка, ведь так?
— Только несколько слов: хаммам, экмек, ат .
— Этого слишком мало, — заявил принц. — Я хочу, чтобы ты выучил язык османов и говорил на нем свободно. Тогда мы сможем дружить.
— Дружить? — переспросил Влад.
— Да. У меня, видишь ли, нет друзей.
— И у меня нет. Отец говорит, что у князя друзей быть не может.
— Мой отец говорит то же самое, — вздохнул Мехмед. — Но если ты принц...
— Я еще и заложник, — напомнил Влад.
Минуту оба мальчика молчали, изучая друг друга.
— А ты здорово дерешься, — сменил тему Мехмед. — Научишь меня этому броску?
— Конечно, — пожал плечами Влад. — На самом деле он простой. А у вас что, не любят бороться?
— Еще как любят! — с жаром воскликнул принц. — Османы всегда славились своими богатырями. Но меня, понимаешь, никогда не учили борьбе. Гаким-эфенди сказал, что у меня хрупкие кости, поэтому я упражняюсь в основном в стрельбе из лука.
— Для некоторых приемов особая сила не нужна, — повторил Влад слова старого гайдука Бати. — Только ловкость и быстрота. Ну-ка, становись вот сюда. Смотри — допустим, я собираюсь тебя ударить...
— Только осторожно, — предупредил Мехмед. — Если кто-то из этих придворных собак подсматривает за нами — а я уверен, что так оно и есть, — они могут донести моему отцу, что ты меня бьешь, и тогда тебе не поздоровится.
— Они и так расскажут ему про фонтан, — усмехнулся Влад, —
В тот день сын валашского господаря научил наследника турецкого султана не только приему, позволявшему бросать противника через себя, но и весьма популярной в Карпатах игре в семь камешков, для которой требовалась исключительная сноровка и прекрасная реакция. Мехмед, стоически переносивший проигрыш за проигрышем, пришел в бешеный восторг, когда ему наконец удалось выбить все семь камней Влада своим битком.
Расстались они только поздно вечером — и то лишь потому, что за принцем явился посланец самого великого визиря, который принялся долго и нудно объяснять ему что-то по-турецки.
— Мне надо идти, — со вздохом сказал Мехмед новому товарищу. — Государственные дела. Но обещай, что завтра мы снова встретимся!
— Обещаю, — улыбнулся Влад. Подумал и добавил: — Обещаю, друг.
3
Князь Влад Дракул, расстегнул тугой кожаный дублет и уселся в кресло, вытянув длинные ноги. В комнате было почти темно, только трепетал огонек одинокой свечи на дубовом столе. Но князю не нужен свет.
Он прикрыл глаза. Веки жгло, как после песчаной бури. Мерцали золотые искорки, плавали багровые пятна. Где-то под сводом черепа гулко бухал тяжелый бронзовый колокол.
«Устал я, — подумал князь. — Рабское ярмо вдвойне тяжелее, если надето на человека, рожденного быть повелителем».
Вернувшись из Эдирне в свою карпатскую резиденцию, князь долго не показывался людям. Запершись у себя в башне, принимал только кастеляна Ворону да командира домашней стражи Стефана Стана. А по всему краю крестьяне и ремесленники, воины и торговцы, виноградари и рыбаки поднимали чаши с вином за здоровье великого князя, даровавшего Валахии мир и избавившего ее от кровожадных османов.
Но никто из них не догадывался, какую цену пришлось заплатить Владу Дракулу за этот хрупкий мир. Хрупкий — потому что он мог рухнуть в одно мгновение, стоит только неистовому Яношу Хуньяди вновь выступить против османов. А Хуньяди явно собирался это сделать — этот венгерский магнат никогда не скрывал, что намерен создать собственное королевство на приграничных землях. А для этого нужно было отбросить турецкие полчища за Босфор.
«Если начнется война, — думал князь, — мне придется выступить на стороне султана. Иначе Мурад убьет моих сыновей.
А дальше события могут пойти двумя разными путями, словно дорога, обтекающая холм. Если султан вновь одержит победу — что более чем вероятно, — на моих руках будет кровь христианских воинов. Пусть католиков, но все же христиан. И вряд ли патриарх в Константинополе сочтет это веской причиной, чтобы не отлучать меня от церкви...
Если же султан проиграет... тогда яростные крестоносцы Хуньяди пройдут по землям Валахии огнем и мечом. И моим сыновьям вряд ли посчастливится пережить своего отца».