Баллада о тамплиерах
Шрифт:
Поведение человека в нищенском одеянии было странным и настораживающим. Торчащие во все стороны волосы застыли засаленной гривой. Просторная туника была не в силах спрятать живот, напоминавший бочонок. Для обладателя столь крупного тела он двигался очень резво. Спрут никак не мог разобрать его истинных намерений за безумством в покрасневших глазах.
«Упитанный для бедняка», – подметил капитан.
Однако всё же напрягся. Ведь от чудаков вроде него можно было ожидать чего угодно.
– Откуда тебе знать, где моё место?
Толстяк снова обратился к народу:
– Знает ли дитя, сидя в утробе, материнскую любовь? Знает ли птица, впервые летящая на юг, в какой тот стороне? Они знают это от рождения! Как и провидец знает, – человек указал большим пальцем на себя, – что будущее наступит, хотя его и не видел.
– Меня тоже не подводят мои глаза, – уверенно сказал Пьёвро, – я вижу безумца перед собой!
Провидец переменился в лице, затем расплылся в улыбке:
– Безумец, – умильно улыбаясь, произнёс толстяк, – и такое я слыхал. Мне давали много имён: «Лишённый ума», «Уродец», «Отшельник». Что ещё могла сказать слепота этих глупцов!? Но я не безумнее тебя. Ведь это ты доверяешь только своим глазам.
Он приблизил щекастое лицо к моряку.
– Ты один не знал, что придёшь сюда, хотя всё уже сошлось для того, чтобы это произошло.
Капитан был не особо рад выслушивать подобные пророчества от проходимцев. И, отмахнувшись, надменно произнёс:
– Прибереги поучительные речи для своей паствы. Пророк был бы последним, к кому я бы пошёл по собственной воле…
– Пророк?! – Отозвался человек, изобразив загадочный вид. – А вот это что-то новенькое. У меня нет дара, я просто не мешаю себе смотреть…
Спрут уже собирался покинуть это сборище, как вдруг странный человек заговорил о том, что являлось его, Пьёвро, личной правдой. И это остановило капитана.
¬ – Я вижу, твою жизнь забрало море, но знай: оно её и вернёт.
Странно было слышать от незнакомца то, что он и сам давно позабыл. Но всё же эти слова отозвались в душе. Однако моряк решил не показывать вида и равнодушно спросил:
– Да что ты об этом знаешь?
Народ стал перешёптываться, людям явно нравился неожиданный поворот.
– Вижу лишь: лодка без вёсел плывёт против течения. Ведь передо мной невольник своих деяний.
– Что это значит?
– Так ты ещё и глухой?! – громко отозвался пастырь.
Вокруг загоготали, а нищий пророк продолжил:
– Я уже говорил. Ты не на своём месте. Но как бы ты ни убегал, как бы ни прятался, ты неизбежно окажешься там, где тебе суждено быть!
– И где же мне место? Удиви меня!
Толстяк не торопился с ответом, и зеваки стали переглядываться, строя собственные догадки. Уличное представление становилось всё более захватывающим.
– Твоё место… – голос его зазвучал, набирая силу, так что все замерли, – среди мертвецов!
Вмиг притихшая толпа шарахнулась в стороны. Капитан закипел, расценив всё как насмешку, но воздержался от того, чтобы тотчас же проучить этого лже-пророка.
– Твой язык без страха, может, хоть голова побоится остроты моего меча, – невозмутимо сказал он, похлопав рукой по ножнам, – или в ней одна требуха, как и в твоих словах?!
– Глупец! – проповедник обратился к испуганным людям: – Глядите, как он отчаянно отказывается прозреть.
Придвинувшись к Спруту, толстяк схватился обеими руками за меч капитана и перешёл на шепот:
– Мы все умрём. И я тоже. Рано или поздно, от твоей руки или нет. Значение имеет лишь то, уйдёшь ты прозревшим или всю жизнь проживёшь в темноте!
– Складно толкуешь, да только разгадывать твои загадки у меня нет желания.
– Люди так привыкают к тьме, что жмурятся изо всех сил, боятся быть зрячими. Нужна смелость, чтобы увидеть свет.
Пьёвро ничего не ответил, а только пристально посмотрел в глаза безумца. И жутко было даже не от его слов, а от того, что люди верили в его правоту.
– Ты просто ещё не на своём месте. Вот и не видишь!
Этот балаган пора было заканчивать.
– Прощай, – Спрут слегка оттолкнул проповедника и зашагал вперёд.
Зеваки расступались перед моряком, крестились, кто-то плевал через плечо. Все сторонились его, как прокажённого, никому не хотелось подобной участи.
Уходя, капитан услышал слова, брошенные вдогонку:
– Нельзя опоздать туда, куда должен прийти.
Вскоре Пьёвро и Ги прибыли к жилищу доносчика. Спрут приблизился к двери и прислушался. Внутри дома было тихо. Моряк постучал. Дверь со скрипом приоткрылась.
– Дурной знак, – прошептал Спрут.
– Для кого, – так же тихо отозвался юноша, – для нас или для тех, кто здесь живёт?
– Для всех, – обронил Пьёвро и бесшумно вошел внутрь.
Ги задержался на улице, осматриваясь по сторонам. Он явно нервничал. Заглядывая в дверную щель, увидел часть длинного коридора. На полу были разбросаны всякий хлам и деревянная утварь. Пылинки летали в воздухе, подсвеченные солнечными лучами, пробивавшимися через многочисленные дыры обветшалой крыши. Парень ловко протиснулся в дверь и стал осторожно красться. Пространство домишки медленно и постепенно открывалось его глазам, но он нигде не видел Спрута. Сердце Ги заколотилось, дыхание сбилось. Он сглотнул ком в пересохшем горле и позвал шепотом:
– Спрут, Спрут, капитан!
Тот не отзывался. Шагнув дальше, юноша вскрикнул. Ужас сковал его. В этот момент кто-то схватил его со спины, чужая рука закрыла ему рот. Это Пьёвро ухватил мальчишку, чтобы сдержать его крик.
Пред ними предстал хозяин дома, уставившись ледяным взором на незваных гостей. Его тело болталось в петле под потолком. Беззвучный вопль застыл на искаженном ужасом лице. Доносчик был мёртв уже несколько дней. На зловонный запах уже сбежались крысы.
Капитану припомнились слова уличного проповедника. Обычный покойник теперь казался зловещими происками тёмных сил, и от этого стало не по себе.