Баллада о трубе и облаке
Шрифт:
— Lapidare? — надменно нахмурился Немецкая Смерть. — Giustizia romana! — презрительно качнул он головой. Потом, твердо сложив руки в перчатках на топорище, решительно отрубил: — Giustizia germanica: decapitare! [25]
— Decapitare? — пришел в ужас итальянский прихвостень. — Ма questo `e orribile! Е orribile! [26]
— De-ca-pi-ta-re! — стальным тоном повторил Немецкая Смерть и
25
Римское правосудие! Германское правосудие: обезглавить! (итал.)
26
Но это чудовищно! Чудовищно! (итал.)
— Явольгеррштурмфюрер… — Заплатар заикался, не в силах сдвинуться с места.
Темникарица поняла, что ее ожидает. Оторвавшись от ограды, она медленным, но твердым шагом стала спускаться по склону. Поравнявшись с Заплатаром, спокойно сказала:
— Не надо так дрожать, Заплатар! Идем! Не бойся!..
— Мать!.. — всхлипнул тот, не двигаясь с места.
— Идем! Не бойся!.. — повторила женщина, беря его за рукав.
Дрожа всем телом, он послушно последовал за ней.
Вся свора, разом утихнув, собралась в круг.
Темникарица подошла ближе и остановилась.
Немецкая Смерть пальцем поманил к себе одного из солдат и жестами показал ему, что Темникарице нужно отрубить голову. Тот изумленно сверкнул глазами и закивал. В воцарившейся тишине он выдернул топор и рукой стряхнул с поверхности колоды почерневший снег. Потом, отступив на два шага в сторону, нагнулся и пальцем провел по лезвию.
Темикарица подняла голову и, повернувшись к Заплатару, громко спросила:
— Я слыхала, будто у приговоренного к казни спрашивают последнее желание?
— Что бы вы хотели? — растерянно всхлипнул тот.
— Чтобы ты отрубил мне голову.
— Мать… — У него подкосились ноги.
— Теперь я тебе в самом деле мать, — сказала женщина. — И после этого я тебя прощу.
— Саплятер!
— Мать!.. — Заплатар со стоном повалился на колени.
— Саплятер! — подскочил на месте Немецкая Смерть.
Темникарица повернулась к нему, ткнула пальцем в Заплатара, корчившегося у ее ног, и провела рукой по своей шее.
Лейтенант был настолько потрясен, что на мгновение лишился дара речи. Потом непонятная гримаса исказила его лицо, и он утвердительно кивнул головой.
Темникарица
Лейтенант выпрямился и отступил на три шага. Тишину рассек его металлический голос:
— Саплятер!
— Мать! — всхлипывал Заплатар, протягивая руки к Темникарице.
— Са-пля-тер!..
Заплатар упал лицом в снег. К нему подскочил немецкий солдат и ударил его прикладом. Тот застонал. Подскочил другой солдат и тоже нанес удар. Взяв Заплатара под мышки, они поставили его на ноги.
— А… а… абер! — раздался нечеловеческий вопль.
— Саплатер! — прошипел Немецкая Смерть, хватаясь за пистолет.
Солдат подошел к Проклятой Каланче и обеими руками протянул ему топор.
— Саплятер! — Немецкая Смерть поднял руку.
Тот пошатнулся и инстинктивно сжал свои тощие руки. Ощутив в ладонях тяжесть топора, он содрогнулся всем телом и взвыл.
— Не вой, несчастный! — спокойно сказала Темникарица. — Не бойся.
— Мать!..
Солдаты подошли к Темникарице, чтоб поставить ее на колени. Она кивнула им, в полной тишине сняла с головы платок и накрыла им колоду. Опустившись на черный снег, она положила голову на платок и закрыла глаза.
— Саплятер! — разбил тишину приказ.
— Мать, сжальтесь надо мной! — простонал Заплатар. — Сжальтесь…
— Не кричи, несчастный! — невозмутимо ответила Темникарица, не открывая глаз. — Я сжалилась над тобой. Отрубишь мне голову, и тебе все простится.
— Мать…
— Не бойся, Заплатар!..
— Саплятер! — завизжал лейтенант и выстрелил поверх его головы.
Заплатар зашатался, словно пуля угодила в него. Потом вдруг выпрямил свое длинное тело, будто это была последняя вспышка его жизни, и топор на длинном топорище взметнулся вверх — и вместе с ним поднялись все взгляды. Топор взметнулся вверх — над обгорелой стеной, над дымом пожарища, к неумолимой синеве без единого облака. Отточенное лезвие сверкнуло в лучах холодного солнца, дрогнуло и устремилось вниз…
— Довольно! Довольно! — воскликнул Петер Майцен и затряс головой, отгоняя жуткое видение. — Довольно! Нет больше сил!.. Довольно, — повторил он громче, взмахнул руками и вскочил.
Он поднялся с такой стремительностью, что все закружилось у него перед глазами. В ушах зашумело, и ноги стали ватными. Он снова опустился на пень и, прижав ладони к вискам, закрыл глаза, пытаясь прийти в себя. Но было уже поздно. Шум усиливался, перешел в сверлящую боль, и в мгновенно наступившей черной тьме безжалостный взрыв разлетелся искрами — и среди искр сверкнуло лезвие топора.