Бальмонт
Шрифт:
Среди слушателей Бальмонта в Киеве был молодой в ту пору журналист, а позднее известный литературовед, переводчик, исследователь Гейне Александр Иосифович Дейч. Много лет спустя в книге «День нынешний и день минувший» он передаст свои впечатления от лекции «Поэзия как волшебство», которая проходила 22 марта в здании Купеческого клуба: «О чем же была лекция? Поэт доказывал недоказуемое: он утверждал, что смысл поэзии заключается вне мысли, в словосочетаниях и созвучиях отдельных слов, вплоть до заумных. Быть может, в этом он бессознательно смыкается с теориями футуристов-речетворцев, которые в самом звучании гласных и согласных находили затаенный колдовской смысл. Но поклонники поэта, наполнившие зал, приняли на веру научно шаткие утверждения Бальмонта, и сама лекция его прозвучала поэтически даже для таких „прозаических“ душ, как газетные репортеры».
Дейч ссылается на отчет о выступлении поэта, напечатанный в «Киевской мысли», и приводит из него довольно пространную цитату: «От стремительных красок и радужно-мелькающих брызг немного кружилась голова. Казалось, в золотой карете с большими зеркальными окнами, запряженной восьмеркой белых лошадей, мчится кто-то буйный, опьяненный солнцем и морем, и без счета разбрасывает по пути самоцветные камни, мозаичные сердолики, овальные амулеты и спиральные раковины, похожие на звенящие трубы, в которых через даль столетий еще сохранился „тайнолелеемый шепот морских валов“. В такие минуты Бальмонт был действительно похож на волшебника, а его причудливая лекция превращалась в поэму».
Посещение Тифлиса для Бальмонта имело особый смысл. Еще весной 1913 года в Париже его неоднократно навещал лидер грузинских символистов и переводчик его стихов Паоло Яшвили. Он подарил Бальмонту поэму Руставели «Витязь в тигровой шкуре», великолепно изданную на родине с иллюстрациями М. Зичи, читал по-грузински отрывки из нее, объяснял особенности грузинского языка и страстно убеждал перевести поэму на русский. В Тифлис Бальмонт приехал 10 апреля и пробыл там две недели.
По случаю его приезда в театре была организована встреча с грузинской публикой и писателями. Первым его приветствовал старейшина грузинской поэзии Акакий Церетели. Обращаясь к Бальмонту, как к «истинно русскому интеллигенту и выдающемуся поэту», Церетели напомнил о давних связях двух народов: «Когда наши предки приглашали вас, русских, они нам, правнукам своим, завещали: не забывайте законов гостеприимства, любить русских, дружить с ними и неразлучно идти одной дорогой». С речами, обращенными к Бальмонту, выступили поэт Александр Канчели, литературовед Константин Додашвили, другие литераторы. Бальмонт прочел свое стихотворение, посвященное родине Руставели, а в конце встречи произнес экспромт:
Мне в поэзии многое знакомо, Но здесь я понял в первый раз, При звуке слов, при блеске глаз, Что вдруг я на чужбине — дома.Грузинское гостеприимство тронуло поэта. С семьей Канчели у Бальмонта завязалась сердечная дружба. Грузины помогали Бальмонту освоить начала их языка, одним из учителей Бальмонта спустя некоторое время стал поэт Тициан Табидзе, в то время московский студент. В Тифлисе и других местах Грузии поэт побывал еще несколько раз.
После возвращения из эмиграции Бальмонт некоторое время жил в Москве в районе Арбата, недалеко от выдающегося композитора и пианиста Александра Николаевича Скрябина. Со Скрябиным поэт вплоть до его кончины (в 1915 году) часто встречался. Познакомились они весной 1913 года в доме Юргиса Балтрушайтиса, жена которого, Мария Ивановна, была пианисткой. В мемуарном очерке «Звуковой зазыв» Бальмонт описывает эту встречу, впечатления от концерта Скрябина в Благородном собрании, говорит о нем как о художнике-музыканте, «которому хотелось музыкой объять весь мир». «Чудилось, что не человек это, хотя бы и гениальный, а лесной дух, очутившийся в странном для него человеческом зале; где ему, движущемуся в ином окружении и по иным законам, и неловко, и неуютно», — писал Бальмонт о Скрябине. Среди книг композитора оказались и книги «читанные и перечитанные с карандашом» — «Будем как Солнце» и «Зеленый вертоград». Скрябин любил поэзию Бальмонта, советовался с ним по поводу текста к «Предварительному Действу», говорил с ним о «световой симфонии» в «Прометее. Поэме огня», о цветомузыке, о мистерии и синтезе искусств. Еще до встречи, пишет Бальмонт, он «угадывал в Скрябине свершителя», который, конечно, откроет ему «тончайшие тайнодейства музыки». Это была короткая (всего три года), но содержательная дружба родственных по темпераменту и по духу художников. Скрябина Бальмонт позднее в одной из работ включит в ряд национальных «гениев охраняющих», наряду с Толстым, Достоевским, Врубелем (эссе «Гении Охраняющие» в книге «Где мой дом»).
Отклик на свои художественные искания Бальмонт нашел и у основателя Камерного театра Александра Яковлевича Таирова, который стремился создать новые формы театрального искусства, отойти от бытового правдоподобия на сцене. Во время встреч и бесед с Таировым Бальмонт обращал его внимание на большие возможности индийской драматургии и театра, на использование их опыта в новаторских поисках режиссера. Его поддерживал Балтрушайтис, привлеченный в театр заведовать литературной частью. В результате этих бесед для открытия театра Таиров избрал пьесу Калидасы «Сакунтала» (в современном прочтении «Шакунтала»), над переводом которой работал Бальмонт. Ему предстояло продолжить эту работу и совершенствовать текст перевода.
Спустя некоторое время после возвращения из Грузии Бальмонт побывал в Париже. Там он консультировался у С. Леви не только по переводу «Сакунталы», но и других пьес Калидасы. Кстати, и Таиров выезжал во Францию и Англию, подбирая материал для оформления будущего спектакля. Художником был приглашен П. Кузнецов. Начавшаяся мировая война застала Бальмонта во Франции, и он долго не мог выехать на родину. Открытие Камерного театра состоялось без него — 14 декабря 1914 года. На сцене шла «Сакунтала», главную роль исполняла Алиса Коонен (с ней поэт позднее познакомился). На премьере спектакля присутствовали известная актриса Мария Николаевна Ермолова, Александр Николаевич Скрябин, Леонид Витальевич Собинов, Антонина Васильевна Нежданова, сестра писателя Мария Павловна Чехова. Бальмонт был рад успеху театра, о чем его известила жена.
Глава седьмая
«МЕД ВЕКОВ»
Известие о начале мировой войны Бальмонт получил в Сулаке. Через некоторое время он вернулся в Париж и стал свидетелем патриотического воодушевления французов. Ему, как и многим другим, казалось, что война скоро кончится.
Вступление России в войну он приветствовал. Его уже несколько лет тревожила милитаризация Германии. «Все последние годы, — писал он Екатерине Алексеевне, — были чудовищной подготовкой бедствия. Если человек готовится к убийству и заранее предвосхищает его — по-моему, это хуже самого убийства». На этом основании, признается Бальмонт, изменилось его отношение к немцам и немецкому, хотя еще не так давно, в 1907 году, он писал Георгу Бахману о том, сколько великих людей, которым он многим обязан, дала Германия. Тогда же в письме А. С. Элиасбергу он утверждал: «Немцы и русские суть два народа ближайшего исторического будущего». Теперь в нем заговорило чувство славянина: «Славяне должны выдвинуться на первое место в Европе и сказать свое верное, певучее, славянское слово».
На первых порах Бальмонту самому хотелось принять участие в событиях. Он даже пытался устроиться на фронте братом милосердия, так как к настоящей воинской службе не был пригоден из-за перелома обеих ног, больной руки и близорукости. Со временем пришло более трезвое понимание событий. В письме жене от 15 января 1915 года войну он определяет как «злое колдовство». «Лично я, — говорил Бальмонт спустя четыре месяца корреспонденту „Биржевых ведомостей“, — откликнулся на войну не более как десятком стихотворений, часть из которых была напечатана в Москве. Это скорее религиозно-философские думы о войне с зарисовками ее чудовищных ликов».
Все его думы, все его мысли были связаны с Россией. Он хотел как можно скорее вернуться на родину, но сделать это было весьма не просто, тем более что на его попечении в Париже оставались Елена Цветковская с Миррой и племянница Екатерины Алексеевны Нюша. С Еленой была также ее близкая подруга Рондинелли (домашнее прозвище Елены Юстиниановны Григорович). Все жили в Пасси в доме на улице Тур. Зимой к ним присоединился Макс Волошин, чему поэт был очень рад. «Он по-прежнему мне мил, — признавался Бальмонт в письме Екатерине Алексеевне, — <…> сразу колыхнул в моей душе какие-то молчаливые области и <…> обратил меня к стихам. Я написал за это время поэму „Кристалл“, сонет „Кольцо“ и венок сонетов „Адам“, который посылаю тебе <…> передай его, пожалуйста, Вячеславу Иванову».