Бальмонт
Шрифт:
В 1915–1916 годах творческие интересы и занятия Бальмонта были разнообразными: он продолжал увлекаться индийским театром и драматургией, писал статьи, много читал (особенно из китайской философии и мифологии), усиленно работал над переводом Руставели. 13 июля 1915 года Бальмонт писал А. Н. Ивановой: «У меня сидит студент-грузин Табидзе. Мой поклонник и переводчик». Как уже говорилось, Тициан Табидзе помогал ему в освоении грузинского языка.
В сущности, все лето и часть осени 1915 года у Бальмонта продолжалась «жизнь втроем на два дома». Ни Екатерину Алексеевну, ни Елену это не устраивало. Екатерина Алексеевна ни в коем случае не хотела, чтобы Елена находилась рядом с ней, в Москве. В мартовском письме, отправленном в Париж, она настаивала, чтобы местом жизни Бальмонта с Еленой стал Петербург. На это Бальмонт ответил: «Я этого не хочу, я буду делить время более или менее поровну между Москвой и Петербургом». Но к плану Екатерины Алексеевны отселиться с Еленой в Северную столицу он вернулся сразу же после окончания дачного сезона: в Петрограде он и Цветковская стали подыскивать квартиру. При этом поэт все более склонялся к тому, чтобы разделить дальнейшую свою судьбу с Еленой.
Восемь лет назад, 9 июля 1907 года, в письме Софье Александровне, матери Елены, Бальмонт уверял ее, что Елена для него не «временная спутница», что он любит ее, что она для него совершенство. И он был безусловно искренен. «Так понимать друг друга, как она понимает меня и я ее, — писал он, — могут только люди, которые уже знали друг друга в иной жизни до жизни этой и будут снова вместе за пределами этой жизни». Бальмонта Елена покоряла самозабвенной любовью к нему, бесконечной преданностью, тем, что растворилась в нем полностью, готовая забыть себя даже в моменты очередных его «отпадений». Один из таких моментов с грустью и состраданием по отношению к Елене запечатлен в парижском дневнике М. Волошина 3 ноября 1911 года. Волошин пишет, что Бальмонт и Цветковская явились к нему в четыре часа утра. «Она рядом с ним, маленькая, иссохшая, почти старая <…>. За 5 лет она стала такой <…>. Она была измучена. Она кинула дома ребенка одного». Конечно, в жизни Елены и Бальмонта были не только такие моменты. Обычно он был «кроток и нежен».
Сняв квартиру в Петрограде, Бальмонт стал планировать новое литературное турне по городам России. Для этой цели, кроме лекции «Поэзия как волшебство», он подготовил новую программу «Океания». Та и другая сопровождалась чтением стихов. Цель поездки оставалась та же, что и весной 1914 года: узнать ближе родную страну и народ, проверить, как он воспринимает его творчество. Но прибавилось и еще одно немаловажное обстоятельство: в связи с войной издательские возможности уменьшались, а расходы, связанные с оплатой квартиры в Петрограде, росли.
Литературные турне в это время стали обычным явлением. Ездили по России Куприн, Сологуб (случалось, что пути Бальмонта и Сологуба пересекались), Чуковский, другие писатели. Колесили по стране Северянин, Маяковский с футуристами-будетлянами, не стесняясь рекламы и эксцентричных выходок, чтобы «завоевать» публику.
Но прежде поездки по России Бальмонт совершил целевой вояж в Грузию. К этому времени он перевел часть поэмы Руставели, назвал ее «Носящий барсову шкуру». Ему хотелось проверить, как воспримут перевод на родине поэта. В Тифлис он прибыл 30 сентября 1915 года.
В письме, написанном Екатерине Алексеевне «близ Дербента», Бальмонт сообщал, что читает книгу Винклера «Духовная культура Вавилона». Это было характерно для него: в поездки он брал с собой много книг и даже в вагоне не просто читал, а работал над переводами, писал стихи. В Тифлисе Бальмонт уточнял со специалистами отдельные места перевода, а в целом перевод грузины восприняли восторженно. По словам Тициана Табидзе, Бальмонту в переводе помогало «магическое чувство слова».
Первое выступление в Тифлисе состоялось 3 октября. Вот как описывает эту встречу Бальмонт в письме жене на следующий день: «Мой труд был не напрасен. Большая зала, в которой я читал Руставели и о нем, была битком набита, одних стоящих было 300 человек, да сидевших 400. И несмотря на то, что Канчели и я не захотели повышать цены, мои друзья, устроившие этот вечер, вручили мне 600 рублей. Слушатели слушали не только внимательно, но поглощенно. Среди публики было много молодежи, было грузинское дворянство, было простонародье, вплоть до слуг моей гостиницы. Старшие, знавшие Руставели наизусть, восторгались звучностью перевода, близостью к тексту и меткостью в передаче тех мест, которые вошли в жизнь как поговорки».
Из полученных за выступление денег Бальмонт 60 рублей передал в лазарет Святой Нины. Во время войны часть гонорара поэт почти всегда отчислял для помощи пострадавшим от нее: раненым, русским пленным, беженцам, детям-сиротам, эвакуированным полякам и т. д., а также в пользу местных общественных комитетов и организаций. Вместе с другими писателями он участвовал в таких благотворительных изданиях, как «В помощь пленным русским воинам», «Невский альманах жертвам войны» и др.
Кроме Тифлиса поэт выступал в Кутаиси, «стране золотого руна». Это были «праздники сердца» — так отозвался Бальмонт о встречах с читателями Руставели. А о самом поэте говорил его соотечественникам: «Как Гомер есть Эллада, Данте — Италия, Шекспир — Англия, Кальдерон и Сервантес — Испания, Руставели есть — Грузия».
Из Тифлиса Бальмонт выехал 11 октября в Москву. Там 15 октября участвовал в вечере армянской поэзии, где читал свои переводы. Вечер проходил под председательством Брюсова, выступали Вяч. Иванов, Ю. Верховский, другие поэты-переводчики. Переводы Бальмонта вошли в подготовленную Брюсовым антологию «Поэзия Армении».
В Петрограде, куда после Москвы отправился поэт, он продолжал работу над новыми программами для литературных турне, апробировал их на столичной публике, а также уточнял с импресарио маршруты поездки.
Очередное турне по России началось с северных городов: 20 и 22 октября 1915 года состоялись выступления в Вологде и Ярославле. В первом случае поэт остался доволен, во втором отметил плохую организацию. 23 октября с пометкой «5 ч. вечера. Вагон. Между Нерехтой и Иваново-Вознесенском» Бальмонт пишет очередное послание жене: «Вот где я через несколько часов буду: там, где впервые полюбил, и там, где я родился. В Иваново приезжаю в 7 часов вечера, через час в Шую. Если б я знал заранее свой путь, я выступил бы и там и тут. Как жаль! А теперь я только выйду на вокзале и вряд ли встречу кого». Лишь через полтора года, в середине марта 1917 года, осуществит поэт свое намерение приехать в Иваново и Шую, посетить родные места и познакомить земляков со своим творчеством.
Перед выступлением в Нижнем Новгороде местная газета поместила лестную заметку о Бальмонте, но встречей в этом городе, как и в Ярославле, он остался недоволен. Впечатление от Нижнего скрасила его беседа с князем Андреем Владимировичем Звенигородским, поэтом и земцем, который давно обожал стихи Бальмонта и множество знал наизусть.
Как видно из писем, большинство литературных вечеров и встреч Бальмонта прошли успешно. Поэт умел устанавливать контакт со слушателями и зрителями, чутко реагировал на поведение аудитории, и вечер завершался овациями. Однако в редких случаях «магизм» с аудиторией не возникал, и поэт это болезненно переживал. Возможно, виной тому бывала и тема лекции, в частности «Поэзия как волшебство», далеко не всем доступная по содержанию. В связи с впечатлениями от встреч в Ярославле и Нижнем Новгороде он сетовал на то, что в поволжских городах «много зловредного влияния той противной интеллигенции, которая причинила много зла России своим односторонним доктринерством».
Дальнейший путь Бальмонта пролегал через Казань, Пензу, Саратов. О неоднократных и горячо принятых выступлениях поэта в Казани и Саратове он рассказал в письмах жене от 27 октября и 1 ноября 1915 года. В последнем читаем: «Казань и Саратов два ярких пятна, два розовых цветника в саду. Мне радостно видеть размах моей славы и глубину влияния, работу этого влияния в отдельных сердцах. Я не напрасно так люблю свои строки:
Свита моя — альбатросы морей, Волны — дорога моя!