Балтиморский блюз
Шрифт:
А еще был Фрэнк Майлз. Еще один вершитель собственного правосудия. Человек терпеливый, не в пример О’Нилу, готовый дождаться благоприятного момента. Он выжидал, когда появится шанс покончить с Майклом Абрамовичем. Он пытался направить Тесс по неверному пути в надежде, что ему не придется убивать ее. Бедняга. Во всей этой истории он был единственным, кто верил в нее.
И в грязь я рухнул, как в любовь, как в поэме, которую читал Фини. Вокруг был
Уитни и Рок ушли на поиски еды — с калием или без. Сесилия, переборов стеснительность, оживленно спорила с Тинером о чем-то из программы юридического факультета. Их заглушил внезапно появившийся ансамбль волынщиков, высвистывающих «Мэриленд, мой Мэриленд».
Как там было — священная вера Кэрролла и воинственный дух Ховарда или наоборот? Никто не помнил, и подпевали немногие. Гимн штата закончился, и музыканты в юбках начали играть национальный гимн — на этот раз в сопровождении нестройного хора исполненной патриотизма толпы. Балтиморцы никогда не выказывали недовольство гимном, особенно с учетом его местного происхождения, но пели не лучше других.
— Ты знаешь, что вы неправильно поете? — это Кроу подхватил Тесс под локоток.
— Я вообще не пою.
— В смысле, люди. Мэрилендцы. Все мы. Ведь весь первый куплет состоит из вопросов. Фрэнсис Скотт Ки спрашивает, развевается ли флаг, победили ли американцы англичан. Нам бы нужно петь последний куплет, когда он уже знает, что мы победили, и ликует.
— Я никогда не знала этого. И не особенно-то интересовалась.
— Я могу сказать тебе еще кое-что, о чем ты не знаешь. У Сесилии нет никакого жениха. Пру солгала тебе, когда ты вломилась на их вечеринку в честь смерти Абрамовича. Уитни говорит, что мне стоит пригласить ее на свидание.
— А ты что думаешь? — Тесс вдруг поняла, что ответ на этот вопрос волнует ее больше, чем хотелось бы.
— He-а, не буду, потому что Уитни не заметила одну важную вещь: Сесилия лесбиянка. К тому же мне нравятся высокие женщины. Мускулистые женщины. — Кроу сжал ее бицепс.
Тесс отвернулась, но руку не убрала.
— Кроу, ты сам не знаешь, чего хочешь. Несколько недель назад ты сходил с ума по Китти, а ее трудно назвать высокой.
— В Китти влюбляются все. Это ритуал. А потом появилась ты. Ты мне нравишься, Тесс. Правда, нравишься.
Если бы он сказал, что любит ее или жить без нее не может, это не тронуло бы Тесс. Если б он начал читать стихи или попытался обнять, она бы оттолкнула его. Но игнорировать невысказанное признание Кроу было сложнее. Она ему нравилась.
— У тебя есть невеста? Или жена?
Вместо ответа Кроу поцеловал ее — обычный прилюдный поцелуй, много — но не слишком много — обещающий. Он не говорил «навсегда». Он даже не говорил «на следующей неделе».
Патапско сегодня казалась почти синей, кое-где вода поблескивала. Масло, подумала Тесс, и ее передернуло. Токсины. И в грязь я рухнул, как в любовь. Она повернулась к реке спиной и посмотрела на лодочную станцию. Вполне милый домик, решила она, совершенно безопасное место. Здесь тебя не обидят.
На веранде второго уровня у перил толпились официальные лица и VIP-гости. Они с большим интересом следили друг за другом, чем за гонкой. По блестящим поверхностям порхали солнечные зайчики, рожденные крошечными призмами бриллиантовых колец, золотых сережек, серебряных фляжек. Тесс увидела радугу, запертую в хрустальном бокале, наполовину заполненном янтарной жидкостью. Бокал крепко сжимала крупная ладонь. Хозяином ладони был Симон О’Нил. Он смеялся, и лицо его было краснее обычного. Ава сидела с одной стороны, Луиза — с другой: Тесс никогда не замечала, как похожи эти две женщины — обе темноволосые, с сердцевидными лицами, породистым черепом. Правда, Ава казалась более дешевой версией — идеальные линии исказились при переносе, и она выглядела словно подделка под дизайнерское платье.
Тесс пристально разглядывала эту троицу. Ни Симон, ни Ава не смотрели вниз, но измученные глаза Луизы перехватили ее взгляд, удержали его на мгновение и закрылись, когда она поднесла к губам бокал.
Вы же понимаете меня, мисс Монаган. Правосудие свершилось… Вы — никто, и никто вам не поверит.
Она никому ничего не рассказала — ни Тинеру, ни Китти, ни Уитни — особенно Уитни, чья лояльность вызывала сильные сомнения. Ее мать играет во втором составе теннисной четверки Луизы.
Тесс снова повернулась к Кроу:
— Тебе правда нравится Джеймс Кэйн?
— О боже… — Кроу закатил глаза. — Неужели ты думаешь, что мне нечем заняться в свободное время, кроме как изучать твои литературные пристрастия в надежде произвести на тебя впечатление. Я рассчитывал завоевать тебя благодаря своему шарму. Джеймс Кэйн был счастливым совпадением.
— Последняя строчка «Милдред Пирс». Что Милдред говорит Берту?
— Сначала Берт говорит ей это: «Пойдем перекусим где-нибудь».
— Пойдем перекусим где-нибудь, Кроу. А потом… а потом я тебе расскажу кое-что.
Волынщики с ужасающей искренностью выжимали последние аккорды гимна. Он начинался как поэма, причем не самая удачная. Тесс не просила Кроу рассказывать ей все это. Еще она знала, что было вступлением к английской застольной песне, нескладной и непристойной. Но гимн принадлежал Балтимору.