Бамбук шумит ночью
Шрифт:
«Дирекция фабрики»?! Здесь, в скалах, в лесных дебрях, среди горных ущелий и каменного хаоса?!
Унг Хеуан — молодой, энергичный, одетый в кожаную куртку и резиновые сапоги — радостно улыбается, заметив наше удивление. Да, мы снова увидим нечто невероятное… Приближаемся к гроту, откуда доносится мерный стук: там работают прядильные и ткацкие машины.
— Вы прибыли к нам из далекой страны, которая значительно богаче нас и хорошо индустриализована, — говорит Унг Хеуан. — Конечно, наша фабричка выглядит очень скромной по сравнению с вашими текстильными предприятиями. Но она служит народу, его нуждам.
Фабрика возникла в 1964 году. В это время уже усилились воздушные
— Мы работали на одном месте почти восемь месяцев, пока нас не выследили «хыа бинь Америка», — говорит Унг Хеуан. — Во время бомбежки было уничтожено несколько машин. Уцелевшее оборудование мы перевезли в другое место, но там нас обнаружили еще быстрее — всего через три недели. И снова американские пираты хотели уничтожить фабрику и нас самих. Теперь мы ушли в грот, куда бомбы не попадают…
Да, от бомб машины защищены, это правда. И люди, работающие здесь, — тоже. Но американские самолеты постоянно гоняются за каждым, кто носит сырье на такие вот фабрички, и выслеживают транспортные колонны, снабжающие рабочих продовольствием.
Я вспоминаю наше вчерашнее восхождение, и мне просто не верится, что тяжелые части демонтированных машин можно было перенести сюда по крутым, узким и опасным горным тропкам. Грот, в котором размещена фабрика, сначала был не таким обширным, как сейчас: рабочие сами расширили его. Сперва они пользовались кирками и кайлами, затем эту изнурительную работу им облегчил динамит, который доставлялся по распоряжению властей Нео Лао Хаксат. Днем рабочие расширяли грот, а по ночам перевозили сюда машины и сырье.
На фабрике занято около ста человек, преимущественно женщин. Вьетнамские инструкторы обучают своих лаосских товарищей. В коллективе преобладает молодежь: средний возраст рабочего или работницы не превышает 20 лет.
— Какие испытываете трудности в повседневной жизни? — спрашиваю собеседников.
— Их много… — отвечает Хеуан. — Одни создает враг, другие — природа. Нелегко было доставить машины в эти высокие горы, а потом смонтировать их и пустить в ход. Когда мы шли сюда, нас подстерегали бомбы замедленного действия и мины… Много трудностей было с огородом, а сейчас у нас есть кукуруза и батат. В маленьких окрестных долинках мы выращиваем рис. Чтобы вспахать землю, выжигаем участки джунглей. В первый год существования нашей фабрики мы смогли только два месяца продержаться за счет своих запасов продовольствия. Но уже в шестьдесят седьмом нам хватило своего продовольствия на целых полгода.
— Это хорошо. А что мешало вам потом?
— Прошлой весной, как раз в период дождей, в горах началось половодье. Бурно разлившиеся потоки и речки сметали все, что встречали на своем пути. На некоторое время фабрику остановили. Надо было защитить машины и все наше хозяйство…
— А какие еще трудности?
— Ну, во-первых, недостаток опыта, профессиональных знаний, привычки к работе в коллективе. Есть и языковые трудности: на фабрике заняты представители тринадцати различных этнических групп. Большинство рабочих пришло к нам, имея лишь смутное понятие о процессе прядения и машинном ткачестве. А ведь переход от веретена и примитивных кросен к машинам — дело совсем не простое. Этому надо было научиться. Мало кто умел читать и писать, когда начинал работу на фабрике. Теперь же у нас совсем нет неграмотных. В этом году ЦК Нео Лао Хаксат прислал к нам опытных учителей. Кроме того, более грамотные рабочие подтягивают отстающих. Мы осуществляем лозунг, хорошо известный на всей территории освобожденных зон: «Если ты знаешь на одну букву больше, чем твой сосед, — научи его этой букве!» Проводим мы и политучебу.
Как бы вспомнив самое важное, Хеуан с гордостью в голосе произносит:
— Да, мы уже в этом году получили большую партию машин. Обещали нам и электроагрегат…
Осматривая оборудование и знакомясь с работающими на фабрике молодыми женщинами, я вспоминаю текстильные предприятия, которые мне довелось видеть в Лодзи и Ташкенте, в Пхеньяне и Ханое. Огромные фабричные цехи, современные машины, механизированные поточные линии… Да, все это так, но с чего-то надо начинать?! Вот это начало будущей лаосской промышленности мы и видим собственными глазами. Трудно забыть то, что говорили нам вчера: кустарное ткачество не обеспечивало потребностей населения, ткань стоила очень дорого и люди носили одежду долгие годы, а дети ходили в лохмотьях. Перекупщики, привозившие вьетнамские товары, продавали их в горных селениях по очень высокой цене.
Теперь из сырья, доставляемого в основном из Вьетнама, производят ситец для легкой женской одежды, а также хлопчатобумажную ткань для мужских рубах и брюк. Кроме того, на этой фабрике делают противомоскитные сетки и полотенца. И мне понятна гордость продавщицы ларька и представителей местной администрации, показывавших на собственную продукцию и говоривших: «Это наше!»
Над станками свисают каменные глыбы неровного свода пещеры. Девушки ритмично двигают педалями. Белая в черную клетку с цветной кромкой ткань медленно, метр за метром, навертывается на барабан. Завтра нам подарят по куску этого материала — на память. А пока я вижу, как девушки выносят кипы готового ситца. Нам показывают его рисунок — хотят похвалиться своей работой. В глубине пещеры устроен склад; отсюда ткань отправляют в села но разнарядке.
…Передавая символический подарок — кусок польского ситца, рассказываю о фабриках в Лодзи, Пабьянице и Згеже. О наших предприятиях, ограбленных и разрушенных гитлеровскими оккупантами. О том, как рабочим этих предприятий пришлось все начинать сначала. О памятных старшему поколению временах, когда на прядильных и ткацких фабриках нещадно эксплуатировался труд детей, когда рабочий день длился 15–16 часов, а власть фабрикантов была безграничной.
Сидящий рядом со мной товарищ М. внимательно слушает мой рассказ. И я стараюсь говорить медленно, чтобы Си Мои успевал переводить. Товарищ М. подтверждает: да, он на собственном опыте знает, что такое работа на крупной текстильной фабрике, принадлежащей капиталисту. М. — вьетнамец, родился в городе Намдинь. Уже два года он работает инструктором в освобожденных зонах Лаоса.
— Тяжело вам жить вдали от семьи, от родного города? — спрашиваю его.
Он утвердительно кивает головой. Я знаю, что нет такого дня, когда он мысленно не стремился бы к Намдиню — разрушенному бомбами городу, который живет несмотря ни на что.
— Мы нужны тут… — негромко говорит М. — Так же, как и вы.