Бамбук шумит ночью
Шрифт:
— Хыа бинь Америка!
Да, она права: надо быть осторожным. Тхао Фом рассматривает мои поцарапанные в пути руки и ноги, неодобрительно качает головой и произносит:
— Мак кен…
Позже я узнала, что это название колючего кустарника, который часто ранит кожу во время прохода через заросли. Надо быть осторожным, так как такие царапины плохо заживают, болят и гноятся.
Я знаю, что Тхао Фом больше сорока лет, что у нее пятеро детей. Обе девушки из моей охраны значительно моложе и могли бы быть ее дочерьми: одной всего семнадцать, а второй — двадцать. Все три отлично стреляют, мастерски устраивают ловушки и западни. В трудные минуты, когда к деревне
После завтрака нас ждет бун.Так по-лаосски звучит слово «праздник». Разумеется, это Пи май, начало которого мы отметили в лесной школе. В деревнях он проходит шумно и торжественно.
Вчера я расспрашивала Си Мойа о других традиционных праздниках. В городах Лаоса, так же как и в соседней Камбодже, в конце периода дождей отмечается Праздник вод. По реке тогда пускают плоты, на которых горят масляные светильники. Они символизируют жертву злым духам и капризным демонам. В погоне за принесенными им дарами духи уплывают вниз по течению рек. А на пороге лаосского лета, в мае или июне, жители горных селений особенно торжественно отмечают Праздник духов: тогда в жертву духам приносят буйвола. В этом празднике обычно участвуют ворожеи, с помощью которых духи якобы предсказывают собравшимся их будущее.
…На земле расстелена большая циновка. На ней стоит традиционное деревце фа кхуан,сплетенное из веток, травы и цветов. Оно символизирует урожай, а мне напоминает нашу рождественскую елку. Под деревцем лежат букетики из белых и алых цветов. Рядом с букетиками положены бетель, яйца, куски вареной курицы и кокосовые орехи, стоят маленькие чарочки, наполненные рисовой водкой. Мун Бун, хорошо знающий традиционную восточную медицину, обладающий талантом певца и мастерством актера, начинает певучую мелодекламацию. Мы внимательно слушаем его, сидя на пятках, со сложенными на груди руками. Мерный и легкий треск камеры смешивается с протяжным пением. Богдан снимает не виданную нами раньше сцену праздника. Партизаны из отряда самообороны стоят на постах за деревней. Винтовки их наготове: возможен налет американской авиации.
Мун Бун поет импровизированную оду о гостях из «страны Полой», которая лежит за горами, за лесами — далеко, очень далеко от страны Лао: «Будем же помнить тот день, когда нас посетили друзья! Это день Нового года, новой весны, новых побед. Наши предки сражались против злых духов. Мы же сражаемся против злобных врагов, которые хотят уничтожить наши хижины, опустошить наши поля, отнять у нас рис насущный. Борьба наша длительна и трудна, но закончится победой… Помогите нам в нашей борьбе вы, которые прошли полмира, не боясь трудностей, не страшась опасностей, чтобы добраться до страны и народа Лао!.. Отойдите прочь, злые демоны! Явитесь к нам, добрые духи, чтобы дать нашим далеким друзьям крепкое здоровье, долгую жизнь и благословение неба! Счастливого Нового года, друзья!»
За праздничным столом становится шумно. Богдан закончил съемку. Он садится на корточки возле меня и посматривает на стол. Но, прежде чем мы успеваем дотянуться до дымящегося риса, который, как и всюду в Лаосе, подается в красиво сплетенных корзиночках гиб кхао,начинается церемония баси.Жители села по очереди подходят к нам и завязывают у нас на запястьях обеих рук белые шерстяные нитки. Обряд баси связан не только с новогодним праздником — белые нитки обязательно завязывают на руках гостей также на свадьбе, во время визита по случаю рождения ребенка, перед отъездом в далекий путь и по случаю прибытия в дом верных друзей. Чем больше нитей, завязанных на запястье, тем больше сердечных пожеланий.
Женщины приглашают нас отведать рисовый напиток кхао том.В огромной кадке посреди густой массы, напоминающей бродящие дрожжи, торчат тростниковые трубочки. Обряд дегустации этого напитка называется кин лао хай.
— Пошли! — подмигивает мне Богдан. Мина у него такая, словно он хочет сказать: «Назвалась груздем — полезай в кузов». — Надо всего попробовать. Это не так уж страшно!
Отделаться от кислого вкуса кхао том, напоминающего испортившееся пиво, помогает лишь рюмка рисовой самогонки. Мерные удары в гонги и барабаны. Кружат по застолью чарки из тыквы и корзиночки, то и дело наполняемые ароматным аппетитным рисом. Тем самым рисом, который в этом селении, как и во многих других местах Лаоса, собирают с полей дважды в год!Мы запомним это и опишем по возвращении домой. Запомним склады риса в гротах и пещерах, не забудем и о молодой рисовой рассаде, которая сейчас ярко зеленеет на полях, где полно воронок от бомб.
Выезжаем из Л. при последних отблесках заходящего солнца. Сумерки опускаются на землю быстро, но все же мы еще успеваем заметить красоту спокойных, гаснущих красок пейзажа… Небо в розовых тонах, горы сначала голубеют, потом синеют. На земле преобладают два цвета: алый и зеленый. Красная почва и темная зелень диких бананов с мясистыми листьями и широкими кронами. Лохматая зелень заполняет глубокие ущелья и, словно мехом овчины, покрывает обрывистые склоны гор. Внизу, на дне ущелий, быстро текут бурные реки и ручьи. Пока еще все красиво и спокойно, но…
Около дороги на пологом склоне холма высится большая роща ширококронного бамбука. Шелест его листвы долго будет помниться нам и тревожить даже тогда, когда Лаос останется далеко позади…
Песня спешит на фронт
Снова тяжелый пеший переход. Дорога идет по горным склонам и обрывам в хмурой и туманной полутьме. Мелкий и нудный дождичек переходит в ливень. Тропка очень крутая и скользкая, идти по ней опасно. Гибкие и топкие стебли вьюнка обвиваются вокруг наших ног, затрудняют движение. На один короткий миг блеснет луч фонарика, и снова темно. Слышим тихие оклики солдат нашей охраны. Богдан отчаянно ругается, но, к счастью, по-польски, так что никто, кроме меня, его не понимает. Сумку с запасными кассетами несет один из наших лаосских товарищей. Сам же Богдан не выпускает из рук своей кинокамеры и считает, что ей (а не ему!) грозит опасностью каждое неосторожное движение. Я тоже боюсь за сохранность моих фотоаппаратов. Просто счастье, что их у меня два! Если разобьется один, то можно будет работать вторым. А если сломаются оба?..
— Внимание! Осторожно!
Споткнувшись о камень, я едва сохраняю равновесие. Что-то вцепилось в рукав моей блузы. Колючий куст, название которого я не знаю, больно ранит плечо… Позабыв о всякой гордости, преодолеваю очередной поворот крутой тропинки… на четвереньках! Так безопаснее. Лишь бы не ударить фотоаппараты о камень.
— Холера ясна! — ворчит Богдан. — Тоже мне гениальная мысль… Ну, за каким дьяволом нужно было идти по этому чертову ущелью, да еще ночью?!
Кхам Фой, словно угадав смысл этой тирады Богдана, подходит к нам.
— Днем здесь очень опасно. Самолеты… — слышим из темноты его голос.
— Можно было бы выйти в сумерки, когда еще видно хоть что-нибудь! — не сдается Богдан. — А что теперь? От самолетов мы избавились, а свернуть шею или поломать ноги в любую минуту можно…
— Еще немного! Теперь уже недалеко, — утешает нас Кхам Фой.
Это «немного» затянулось надолго. Глаза привыкли к темноте, и мы кое-как различаем детали пейзажа. Нагромождение скал слева и справа. Заросли бамбука. В могучем дереве, как бы расколотом пополам, зияет огромное дупло. Мы останавливаемся, чтобы перевести дух. Задрав голову, я смотрю на небо. Ни одной звездочки…