Банда 2
Шрифт:
— Хороша кровать? — спросила.
— Ничего, — он несколько раз подпрыгнул, чтобы показать, что срамных мыслей у него нет, что оценивает он только механические свойства этого любовного лежбища. — Еще послужит... А в случае повреждений — мастер под рукой.
— Не впервой, — кивнул Костя, наливая в спой стакан вина. — Тебе плеснуть? — спросил он у Вики.
— Немного...
— А много у нас и нету. — усмехнулся парень.
— Костя, приготовь чего-нибудь закусить, — попросила его Вика. — Там в холодильнике сыр, яйца, по-моему, остались... Ладно? — она положила ладошку на его колено.
— Сей момент, — с преувеличенной
— Не обижайся, — Вика придержала его за руку. — Не будешь?
— Я?! — Костя сделал большие глаза.
— Значит, не будешь?
— Разберемся, — посерьезнел Костя и вышел на кухню.
Вика подняла свой стакан, сделала глоток. Андрей откровенно маялся неопределенностью своей роли.
— Мы прощаемся с Костей, — сказала она, наконец, исподлобья посмотрев на Андрея. — Как там в песне поется... Я с девушкой своей прощаюсь навсегда... А над тамбуром горит полночная звезда... Примерно так.
— Прощаетесь? — удивился Андрей. — Вот так? — он кивнул на стол.
— А ты знаешь, как прощаться правильно? Поделись, — ее слова прозвучали с неожиданной жесткостью. — Одни молча исчезают, исчезают и все... Другие пишут слезливые письма, третьи ночными звонками одолевают... А мы с Костей — вот так. Нам так нравится. Мы ни с кем, правда, не советовались, сами решили... Может быть, посамовольничали... Ты уж прости нас великодушно.
Андрей смотрел на Вику, не перебивая. Он впервые видел ее такой, впервые слышал от нее слова, которые никак не назовешь ни девичьим лепетом, ни глупой истерикой, ни назидательной проповедью. Перед ним сидел взрослый человек, который имеет мужество называть вещи своими именами. Такой Вики он не знал и о ее существовании не подозревал. Не придумав ничего лучшего, Андрей потянулся к бутылке с минеральной водой.
— Мы улыбаемся, дар — продолжала Вика. — Мы шутим, нам легко и хороню друг с другом... Сломанные замки — не предмет для огорчений, это только повод для новых шуток, да?
— Остановись! — резко сказал Андрей. — Что происходит? Я сказал что-то не то?
— Да. Сказал. Не то.
— Объясни...
— Ну, что ж... — Вика посмотрела в ночное окно, с отрешенной улыбкой поправила скатерть. Прощаться, так прощаться... Попрощаюсь заодно и с тобой.
— Ты хочешь... — Андрей не смог дальше продолжать.
— Да, — твердо сказала Вика. — Уж если ты пришел, если высшие силы привели тебя... Это не случайно. Ничего не происходит случайно. Все выверено и предусмотрено... Ты покатался немного сегодня, но твой путь лежал сюда, в этот вечер, к этому столу...
— Я накрутил полтысячи километров — тебя искал! — воскликнул Андрей.
— Вот и нашел, — кивнула Вика. — Все правильно. Если нашел, слушай... Надо же когда-нибудь поговорить... Только без обиды, договорились? Ты мне не сделал ничего плохого, я, надеюсь, тоже... Слов дурных тоже друг другу не бросали, правильно?
— Говори, Вика, я слушаю.
— Прощаемся, Андрей, прощаемся, — повторила Вика, словно убеждая саму себя. — И с тобой тоже. Особенно с тобой.
— Почему?
— Ты слаб...
— И этого достаточно, чтобы...
— Не перебивай. Ты же сам сказал, что слушаешь... Вот и слушай. Я не привыкла к таким отношениям, которые у нас с тобой сложились... И не собираюсь к ним привыкать. Ты вот потешился в этой кроватке... Не подумай, что я тебя упрекаю, ничуть, идея
— Вика! — взмолился Андрей. — Но ты же должна понять, что я...
— Что ты? У тебя переживания? Переживай. Молча. Про себя. А о твоих горестях знает весь город.
— Нет, — возразил Андрей. — Я никому с ними не навязываюсь.
— У нас с тобой немного было встреч, но не было ни одной, чтобы эта тема не вылезла так или иначе. Я Готова проникнуться твоими бедами. Но я не могу заниматься только этим. И не хочу заниматься только этим. Ты не виноват. Ты искренен, ты такой, какой есть. Ты еще не наелся своим горем... Прости, я сознательно говорю жестче и грубее, чем думаю. Ты не освободился от своей любви и поэтому не готов общаться с другими людьми. Со мной, в частности. Не готов. Я тебя не упрекаю, не обвиняю, я объясняю тебе свое поведение. И только.
Андрей сделал большой глоток воды из горлышка зеленой бутылки. Вчитавшись в этикетку, он снова поставил бутылку на стол, вдвинув ее среди пустых тарелок.
— Хорошая вода, — сказал он.
— Ты думаешь, только с тобой несчастье случилось? Они случаются со всеми. Но никто со своими переживаниями не идет к людям, разве что уж совсем прижмет до невыносимости. Думаешь, у меня все прекрасно? Думаешь, мне не о чем грустить? У меня поводов не меньше. Ты знаешь о них что-нибудь? Не знаешь. Это тебя не касается. У нас с тобой новая страница и наносить на нее старые кляксы... Я этого не делаю. Я не хочу писать по исписанному. Пыталась, но не могла. Кто-то другой на моем месте вел бы себя иначе. Но я веду себя вот так и это единственно возможное мое поведение. Никак иначе не могу. Но я никого и не насилую своим настроением, своими бедами и несчастьями, своими разочарованиями. Все мои болячки остались дома. Мокрая подушка, пустые бутылки, предсмертные записки — все осталось под замком. А я — вот она. Весела, счастлива, готова к дружбе и любви. Как говорится, бери меня, я вся твоя.
— Ну что ж, — растерянно проговорил Андрей. — Если ты все это понимаешь так...
— Да при чем тут я?! — воскликнула Вика. — Думаешь, Пафнутьеву легче? Думаешь, ему вот так просто и приятно возвращаться в свою конуру? Ведь он каждый вечер мечется в панике — куда деваться? Как провести несколько часов до того времени, как заснет! И он выпивает стакан водки, падает в кровать и старается быстрее отключиться. Он жаловался тебе на свою жизнь?
— Ты была у Пафнутьева дома?
— Была. И еще буду.
— А почему ты говоришь это с таким вызовом?
— Потому что я сообщаю тебе нечто важное. Для меня, во всяком случае.
— Ты и Пафнутьев? Павел Николаевич? — удивление Андрея было столь велико, что он забыл обо всем, что сказала Вика до этого. — Я правильно понимаю?
— Да, Андрюша, да. И подтяни челюсть, она у тебя отвисла.
— Ты и Павел Николаевич... — повторил Андрей в полнейшей растерянности.
— У нас с ним кое-что завязалось... Авось, не развяжется. Пафнутьев — отличный парень.