Банда - 3
Шрифт:
– После того, как ты пообещал Вику частями отдать?
– Неужели так и сказал?
– обернулся Андрей.
– Он там много чего сказал...
– Шуток не понимаешь, - проворчал Неклясов.
– Шутки шутками, а хвост набок, - сказал Пафнутьев подвернувшуюся поговорку из собственного детства.
На этот раз не было в его голосе даже следов улыбки.
Игра пошла всерьез.
***
Андрей миновал центр города, позади остался проспект с освещенными палатками, киосками, витринами. Машина свернула раз, другой, каждый раз в совершенно неожиданном, беспорядочном направлении, и остановилась.
– Где мы?
– нервно спросил Неклясов.
– Помолчи! Ну что, - обратился Пафнутьев к Андрею.
– Обоснуемся здесь?
– Можно, - ответил тот.
– Место тихое, засечь нас невозможно... И потом на всякий случай будем менять место стоянки. А то и вообще можно все на ходу сделать.
– Да, это будет наилучший вариант. Представляю, что сейчас там делается, у Леонарда...
– Вы трупы, ребята, вы трупы, - прошипел Неклясов, в то время как Пафнутьев защелкивал наручники на его запястьях.
– Да, скорее всего, ты прав, - согласился Пафнутьев.
– Но знаешь, что меня утешает? Наших трупов тебе не видать... А мы на твой еще полюбуемся... Хотя зрелище, думаю, будет невероятно отвратительное.
– Это почему же?
– насторожился Неклясов.
– Ты и в жизни отвратный, а уж труп твой просто людям показывать нельзя.
– Не показывайте!
– И не будем. Никто не сможет даже плюнуть в сторону этого тощего куска мяса, - добавил Андрей.
– Это почему же?
– Сам поймешь, - ответил Пафнутьев.
– Ну что, полчаса прошло? Все телефоны уже прослушиваются и, наверно, нет такого номера, с которого мы могли бы спокойно позвонить.
– Из автомата разве что, - ответил Андрей.
– Но они все разбиты...
– Будем звонить из машины, - сказал Пафнутьев, доставая из кармана плоскую телефонную трубку.
– Да и не мы, пусть Вовчик поработает... Ему надо как-то собственную поганую жизнь спасать.
– Ни фига, ребята, вы меня не заставите! Ни фига! Никогда еще Вовчик не работал на ментов!
– И не надо, - спокойно сказал Пафнутьев.
– Заставлять тебя не собираемся, сам просить будешь...
– Не дождетесь, суки!
– Чего ты разволновался? Никто тебя не принуждает. Захочешь пожалуйста, не захочешь - опять твоя воля. Только не волнуйся, - Андрей обернулся и в слабом свете ночной улицы посмотрел на лицо пленника, бледным пятном выделяющееся на заднем сиденье.
– Что с вами сделают, - Неклясов начал раскачиваться из стороны в сторону, подвывать, сам себя прерывая не то смехом, не то рыданиями, и опять повторял:
– Что с вами сделают!
Пафнутьев легонько ткнул Неклясова по челюсти, несильным таким, скользящим ударом, и тот смолк.
– Помолчи, - сказал Пафнутьев.
– Позвонить надо в одно место.
– И он набрал номер.
– Алло? Семеновна? Здравствуй, дорогая, Пафнутьев приветствует! Давно не встречались, давно не общались... И слава Богу, что не общались, значит, жизнь наша не столь уж и плоха, не столь... Семеновна, послушай... Есть тут у меня небольшой такой человечек... Бывший человечек... Ты как, примешь?
– Пафнутьев помолчал, посмотрел на Неклясова, который с напряженным вниманием вслушивался в каждое слово, но понять ничего не мог. Разговор получался странным, привычные вещи были смещены, логика нарушена, и он стал даже подозревать, что Пафнутьев его разыгрывает, что на самом деле ни с кем он не разговаривает. Но, с другой стороны, Неклясов не мог уловить ни единого слова угрозы, ничего, что касалось бы его самого...
– Спасибо, Семеновна. Спасибо, дорогая. Ты сегодня всю ночь дежуришь? Совсем хорошо... Значит, если все сложится, я подъеду... За мной не заржавеет.
И Пафнутьев щелкнул откидывающейся крышечкой телефонной трубки, напоминающей пачку сигарет, и сунул ее в карман.
– Куда звонил?
– не выдержал наступившего молчания Неклясов.
– В крематорий, - буднично ответил Пафнутьев.
– Куда?!
– Да, Вовчик, да, - скорбно покивал головой Пафнутьев.
– Ты сам вынуждаешь нас связываться с такими вот печальными заведениями... В твоем кругу как избавляются от трупов? То разрубите на куски, по мусорным ящикам разбросаете, то просто на улице оставляете, то в лесу пытаетесь сжечь и, конечно, бросаете недогоревшего...
– А вы по-другому делаете?
– взвился Неклясов.
– Да, - кивнул Пафнутьев.
– Мы все делаем по-другому. Не оставляя следов, Вовчик. Следы нам ни к чему. Слушай меня внимательно, хмырюга вонючая...
– Что ты сказал?!
– Я сказал, что ты есть сучий потрох, - спокойно и негромко повторил Пафнутьев.
– Сказал, чтоб заткнулся и слушал, что тебе говорят. А говорю я вот что, козел сраный... В крематорий тебя сейчас отвезу... Там тебя уже ждут. Убивать, терзать, кровь твою пить не буду... Живым в печь засуну - и весь разговор. Конечно, руки-ноги придется связать, чтоб не упирался, как Иванушка...
– Какой Иванушка?
– Забыл, что мама в детстве рассказывала? Баба-яга задумала Иванушку в печь сунуть, а он упирается... А ты вот не будешь упираться. Потому что руки-ноги мы тебе свяжем, в рот ботинок твой же засунем, туфлю твою лакированную... Ну и, конечно, к тележке пристегнем... И все. И нет Вовчика. Потом, помолясь, за Фердолевского возьмемся... А то ведь несправедливо получается... Ты в крематории сгоришь, а он вроде как на земле останется. Коньяк будет кушать, девочек за разные места хапать...
– Не сделаешь, сукой буду, не сделаешь!
– не столько проговорил, сколько простонал Неклясов.
– Вот только сейчас у нас с тобой разговор начинается, понял? Только сейчас, - Пафнутьев посмотрел на часы со светящимися стрелками.
– Девять часов вечера. Слушай меня внимательно, Вовчик... Дам я тебе телефонную трубку... Ты можешь связаться с кем угодно...
– Ни с кем не буду связываться.
– И не надо... Заставлять не буду. Так вот, не перебивай меня, знаю, что ты нервный, истеричный, дурной, как и все козлы... Знаю. Но договорю. Я дам тебе эту трубку, и ты свяжешься со своей шпаной. Последний срок двенадцать часов ночи. Твой последний срок. Ровно в двенадцать часов я звоню домой. Могу позвонить и раньше, но после двенадцати звонить уже не буду... До двенадцати ты можешь бесноваться, колотиться о разные предметы, которые нащупаешь своей дурной головой в машине... Так вот, если я позвоню к себе домой и моя жена, Вика, не поднимет трубку... Едем в крематорий. Там сейчас тихо, почти никого нет, но моя старая знакомая, хлопотунья Семеновна, на месте. Она выручает меня иногда, когда нужно избавиться от неподвижного тела... Или слишком подвижного... Ты же сам понимаешь, что отпускать тебя нельзя, задерживать тоже ни к чему. А когда нет человека, нет и проблемы, как сказал один очень умный, но тоже неважно воспитанный человек.