Банда 7
Шрифт:
— Здесь нас будут кормить? — спросил Халандовский.
— Думаешь, будут?
— Знаешь, я засомневался.
За перегородкой они обнаружили проход на кухню. Плиты были холодны, кастрюли и сковородки свалены в углу, какой-то многодневной безжизненностью дохнуло от этого полутемного помещения.
— А вы не ждали нас, а мы приперлися, — пропел Халандовский вполголоса.
— Чего же ты хотел, Аркаша... Пригнали стадо. Главное — не допустить падежа, не потому, что скотину жалко, падеж скота — это убытки. Все нормально, все так и должно быть.
— После
Вывод можно было сделать только один — гостиница мертва. Коридоры оказались не просто узкими или тусклыми, на полу не было ни единого коврика, лампочки то ли перегорели, то ли их выкрутили слесари и разнесли по домам, как это обычно делается не только в России, не только в России. Оборванные жалюзи из деревянных реек с шелушащейся краской, подламывающиеся ножки кроватей, холодная, немытая кухня... Если кормежка и предполагалась, то, скорее всего, ее закажут в соседней забегаловке — это экономнее, нежели содержать поваров, официантов, посудомоек, платить за электричество, горячую воду...
С этим не хотелось мириться, но все говорило об одном: гостиница действительно мертва, не было в ней ни единого постояльца, кроме пахомовских девочек да наспех сколоченной банды во главе с Худолеем, потерявшим разум от любви к неизвестно куда канувшей красавице Юшковой.
Оказавшись на набережной, Пафнутьев и Халандовский оглянулись на «Верону» — почти все окна были темны, только в нескольких номерах горел свет — девочки распаковывали сумки с нарядами.
Однако все это оказалось мелочью, самое большое потрясение друзья испытали чуть позже. Проходя мимо столиков под открытым небом, оба почти одновременно увидели...
Да, Ивана Ивановича Сысцова.
Тот сидел за столиком один, перед ним стояла бутылка красного вина, наполовину опорожненный стакан. Сам Сысцов был в светлом костюме, в черной рубашке и в черно-белом полосатом галстуке. Выглядел он нарядным, моложавым и радушным — заметив Пафнутьева, поднялся со своего стула и радостно замахал рукой, приглашая присоединиться. Как ни был ошарашен Пафнутьев, но вечная его привычка вести себя дурашливо в самых неожиданных положениях выручила и на этот раз.
— О, Иван Иванович! — закричал он на всю набережную и, забыв вроде бы про Халандовского, бросился к старому своему знакомому. — Какими судьбами?
— Да вот, прилетел на сутки раньше вас... Прошу, Павел Николаевич, садитесь! Рекомендую — прекрасное итальянское красное!
— Это же надо, — продолжал причитать Пафнутьев. — Пролететь тысячи километров, забраться в совершенно неведомую страну, выйти на вечернюю набережную и — бац! Встретить человека, с которым расстался совсем недавно!
— Садитесь, Павел Николаевич!
— Да я вот не один... Со мной товарищ...
— Вы прилетели вместе?
— Прилетели вместе, но познакомились уже по дороге... Это Аркадий... Отчества не знаю...
— Обойдемся без отчества! — воскликнул Халандовский. — Аркаша — меня вполне устраивает, — он протянул большую свою
— Иван, — сказал он.
— Так мы все земляки? — возопил Халандовский с какой-то припадочной радостью. — Минутку! — И он рванулся к киоску, в котором, видимо, совсем недавно отоварился и Сысцов. Вернулся Халандовский ровно через три минуты и поставил на стол еще две точно такие же бутылки красного кьянти.
— О! — сказал Сысцов уважительно. — Вино-то не из дешевых, а?
— Где наша не пропадала! — азартно воскликнул Халандовский, незаметно для самого себя приняв роль хлебосольного хозяина, к каковой давно привык в своем городе.
Кьянти, при том что было густым и насыщенным, оказалось совершенно прозрачным, лилось легко и празднично, вспыхивая красными рубиновыми огоньками в ребристых стаканах, в которых отражался весь калейдоскоп набережной.
— Простите, Аркадий, а вы чем занимаетесь в обычной жизни? — спросил Сысцов.
— Торговля, Ваня, торговля! — Халандовский одним махом выпил стакан до дна, приложил ко рту тыльную сторону ладони, от нестерпимого блаженства закрыл глаза, а когда открыл, то в них светилась мысль четкая и корыстная. — Мне бы тут найти человечка, у которого можно приобрести партию этого самого кьянти! А? Как идея? Ваня, ты придешь в мой роскошный магазин и спросишь... Аркаша, скажешь ты мне, хочу кьянти! А я отвечу... Ваня, для тебя ящик доставлю в любую точку города!
— Как я понимаю, это будет дороговато?
— Ваня! Что я слышу! — продолжал орать Халандовский таким зычным голосом, что робкие европейские обыватели шарахались от столика с неподдельным ужасом, но, увидев горящие восторгом глаза Халандовского, сменяли гнев на милость и смотрели на него уже вполне доброжелательно, если не сказать восхищенно. — Ваня! И вот здесь, в Италии, в прекрасном городе Аласио, за бутылкой красного кьянти, когда не только твоя душа, но и моя душа, и душа моего нового друга Павла... Так вот, когда наши души радуются и ликуют... Мы будем говорить о деньгах?! Я дарю тебе ящик кьянти! Не здесь, здесь это может сделать любая бабуленция, — Халандовский устремил свой указательный волосатый палец в простирающееся вокруг итальянское пространство и провел им по лицам замерших в восторженном ужасе старушек, — я подарю тебе его там, на нашей с тобой малой родине! Принимаешь? Нет, ты мне скажи откровенно и чистосердечно — принимаешь от меня этот дар?!
— Паша, где ты его нашел? — спросил Сысцов.
— В одной придорожной забегаловке... В ста километрах отсюда. Кстати, мы там за кьянти и познакомились.
— Принимаешь мой дар? — Халандовский схватил Сысцова за лацканы пиджака и подтянул к себе.
— Аркаша, я готов принять от вас все, что угодно, и в любом количестве, но при одном условии...
— Во-первых, мы уже на «ты»! Во-вторых, слушаю! — рявкнул Халандовский.
— При условии, что ты меня отпустишь... Мне трудно дышать... И потом, кажется, вся набережная смотрит на нас.