Банда 8

Пронин Виктор Алексеевич

— Да! — заорал он в трубку, уже не сдерживаясь. — Да, черт вас подери! Их нет!

— Куда же они подевались? Скрылись? Но кто может дать гарантию, что завтра они снова не...

— Я вам даю такую гарантию! Я! Это вас устраивает?

— Извините, Юрий Яковлевич, но я не могу принять вашу гарантию.

— Почему?!

— Потому что вы заинтересованное лицо.

— В чем я заинтересованное лицо?!

— Вы являетесь жертвой преступления. На вас совершено покушение, и я вовсе не исключаю, что преступники вышли на вас и сумели путем

угроз и шантажа запугать, лишить твердости духа... Такое бывает очень часто, могу вас заверить! Как нам быть? Откликнуться на вашу просьбу и простить их? А закон? Я подозреваю, что ваши слова продиктованы вовсе не желанием справедливо покарать преступников, возможно, вы хотите их выгородить? — с легкой лукавинкой в голосе спросил Пафнутьев.

— Они в этом уже не нуждаются, — проговорил Лубовский и откинулся на подушку, не в силах больше продолжать этот идиотский разговор.

— Как с ним? — спросил охранник.

— Пусть погуляет немного... По-моему, полный кретин. Я таких еще не встречал.

— Но ведь вы такого и хотели, Юрий Яковлевич.

— Ну, не настолько же! — простонал Лубовский, и на этот раз улыбка тронула наконец его губы. — По-моему, перестарались мои ребята из прокуратуры.

— Иногда усердие превозмогает разум, — рассудительно заметил охранник.

— Где ты такое вычитал?

— В календаре, — невозмутимо ответил человек с коротким черным автоматом на животе.

А Пафнутьев, положив трубку, усмехнулся, как человек, который одержал пусть маленькую, но неожиданную и важную победу. И только тогда увидел, что в кабинете стоит еще один человек — его новый знакомый Шумаков, который терпеливо дожидался, пока закончится его затянувшийся разговор с Лубовским.

— Колотится мужик? — спросил он, указывая на телефон.

— Да все о своих бумагах печется.

— Договоры, наверно, соглашения о намерениях, купля-продажа... Отдал бы ты ему, в самом деле... На кой они тебе — по делу там наверняка ничего нет.

— Конечно, отдам! — Пафнутьев чуть раздраженно махнул рукой. — Но не бежать же мне прямо сейчас в больницу!

— Я могу сбегать. — Шумаков подошел к столу и взял из стопки визитных карточек Пафнутьева один квадратик. — Это ты попросил, чтобы они наручники изобразили, или сами догадались?

— Не было у них другого символа нашей деятельности, вот и пришлось на наручниках остановиться.

— Красивая визитка, — продолжал Шумаков. — Подаришь?

— Бери, конечно, — Пафнутьев беззаботно махнул рукой.

— Я вижу, они здесь указали не только твой телефон, но и свой собственный... Видимо, в рекламных целях. — Он показал Пафнутьеву микроскопический текст на оборотной стороне визитки.

— Да, действительно, — согласился Пафнутьев. — А я и не обратил внимания. Но с другой стороны — почему бы и нет? Люди заказывают визитки тысячами, и на каждой маленькая рекламка... Голь на выдумку хитра, — подвел Пафнутьев итог своим словам.

Подойдя к сейфу, он открыл его и некоторое время

молча рассматривал содержимое. Пафнутьев сразу понял — кто-то сюда заглядывал. Верхняя папка уголовного дела, продуманно положенная чуть наискосок, была сдвинута. Только он мог это заметить. Сработала его давняя хитрость — укладывать документы особым образом. Человек, не знающий об этом, никогда не догадается, что документы лежат не просто так, а в строгом, выверенном порядке.

— Так что, забросить бумаги Лубовскому? — опять напомнил о себе Шумаков. — Мне все равно в ту сторону сейчас ехать.

— А на фиг они ему в больнице? — спросил Пафнутьев. — Выпишется, я сам и отвезу.

— Ну, как знаешь, — в словах Шумакова прозвучала досада.

А Пафнутьев про себя подумал — уж если квартира вскрыта, если там проведен хороший обыск и об этом уже многие знают, даже в центральном здании Генеральной прокуратуры, то почему Шумаков не спросит, не задаст ни единого вопроса, не поинтересуется — что пропало? А потому, ответил себе Пафнутьев, что он все знает, причем знает не понаслышке, не с чужих слов, ему прекрасно известно, что искали, что нашли и чего не нашли.

Ушел раздосадованный Шумаков.

Пафнутьев вернулся к изучению уголовного дела.

Позвонил Халандовский и сказал коротко: «Все в порядке». Это означало, что документы, бумаги, или как там еще назвать содержимое обгорелого портфеля, в немчиновском надежном месте. Пафнутьев, по совету киллера Васи, начал продумывать свою командировку в Челябинск, как снова раздался звонок.

— Павел Николаевич? Здравствуйте! Это я, Морозова. Вы меня помните?

— Морозова?

— Вы у меня заказывали визитки. А потом внимательно осматривали трупы моих сотрудников. Неужели подобное можно забыть?

— Подобное не забывается, Ирина Александровна. Я рад, что вы позвонили.

— А я рада, что дозвонилась до вас. Приезжайте, Павел Николаевич! Я вас жду.

— Вот так сразу? — растерялся Пафнутьев.

— Приезжайте, не пожалеете.

— Может быть, чуть попозже, Ирина Александровна?

— Павел Николаевич... Если думаете, что приглашаю вас на свидание, на чашку чая или рюмку водки... Ошибаетесь. Может быть, когда-нибудь, путь попозже, как вы говорите... Павел Николаевич, я ведь не совсем пустой человек, знаю, чем вы занимаетесь... Я внятно выражаюсь?

— Вполне.

— И потому говорю открытым текстом — бросайте все, прыгайте в машину и неситесь сломя голову на Зубовский бульвар.

— А знаете, Ирина Александровна, я так и сделаю. Что-то мне подсказывает — это будет правильный поступок.

— Вам подсказывает не что-то, а кто-то... Это я вам подсказываю.

— Несусь! — воскликнул Пафнутьев.

— Несутся куры, Павел Николаевич! А вы — мчитесь. — И Морозова первой положила трубку.

— Крутая тетенька, — пробормотал Пафнутьев, усаживаясь в машину. — По Садовому кольцу до Зубовского бульвара, — сказал он Андрею. — А там покажу.