Банда гиньолей

Селин Луи Фердинанд

— Go to bed dear! Go to bed! We are see tomorrow!

He простыть бы ей. Ее уж заметно знобило. В одной юбчонке, без пальто… Разберемся завтра. Я расстался с ней у лестницы. Нас не должны видеть вместе!.. Она обнаружила здравый смысл, понимала, что я распоряжаюсь ею ради ее же блага.

— Tomorrow little one! Tomorrow! Завтра, малыш, завтра!..

Она повиновалась, притихшая и покладистая, я же остался в саду, в ночной тьме… Стоял там довольно долго, потом пошел в спальню, лег и притворился спящим… Уснул, но вскоре проснулся… В голове ворочалось столько мыслей, что даже гудения не слышал…

Ну, да, естественно — решимость!.. И никаких!.. Громы небесные!.. Сначала характер, потом уже думать… Твердость, неуязвимое сердце и даже гордость! Ни в чем не сомневающийся красавчик вопрошает себя… Клянется всеми святыми, что нет в нем сомнений… Она здесь, в моих объятиях, и все же… Бедная доверчивая птичка!.. Я растроган. Спокойствие, спокойствие!.. Сердце мое переворачивается, ноет. Совсем я растерялся… все дрожит во мне от гордости, от истовости чувства… Жалкий смельчак! Возьми себя в руки!.. Говоришь, предан душой и телом, презирая опасности? Готов поклясться на свей медали! Пусть меня убьют, если окажется во мне слабина, и точка!.. Ни шагу на попятный, упрусь, как медведь!.. А если бы я, темная личность, ударился в бега? Замечательно получилось бы!.. Вот обрадовались бы двое этих пакостников!.. Зачуханный жулик постоянно им вредил. Дядя кипел от бешенства, стоило ему завидеть меня… Если бы этот паскудник, лазящий девочкам под юбку, этот растленный субъект, этот злодей исчез, все устроилось бы и разъяснилось… Черт возьми, содеянного преступления никто не отменял! Визгливый вонючий хорек! Наклавший в штаны Ромео!.. Паршивенький French, осквернивший homes и добропорядочность, развратный сопляк, подлая душонка, пустобрех, French-потаскун, опозоривший Англию!.. Вот этот шкет и получил свое сполна!.. Дядина мстительность уже отчасти удовлетворена, ибо он видел, как изломала… истрепала меня жизнь… Малышке грозили всего лишь две-три порции горяченьких хлыстом по ее маленькой попке. Все зло ведь во мне, мерзкой дряни!.. Он простил бы ей, не видя меня более… оставил бы под своим кровом, а это самое главное. Все забылось бы понемногу, кроме сосунка, естественно… Он должен появиться на свет весной. По моим прикидкам выходило в апреле… Конечно, самое верное решение — это смыться. Перестану мозолить глаза. Как-нибудь поладят по-семейному… Мотать, мотать отсюда, без всяких!.. Для любого дела надо набраться смелости… и чтобы надуть… и чтобы уехать… «Безответственный ты человек», — думалось мне. Ну, и снова казнился… Перепуганный, дрожащий… Какой стыд!.. Колебания, колебания без конца… Допустим, я выстою, останусь здесь, брошу вызов дядюшке, закону, легавым… Ну и что?.. Неустрашимый, несокрушимый витязь любви? И что будет?.. Ерунда какая-то!..

Я расслабляюсь, даю сбои, начинаю глохнуть. Вновь наваливаются всякие ужасы… Никогда у меня не получится! Я начинаю цепляться за мелочи, воображать всякое… Вновь возвращаюсь мыслями к случившемуся. Сколько волнений! Бог знает что лезет в голову при одном воспоминании… Вот я уехал с ней, при ее положении… Беременность и все прочее… Взял, да похитил… К черту все, всю эту муть, жратву, дядю… в общем, все! Героическое решение. Да здравствует свобода!.. Деваха без тормозов! Подавай нам улицу и асфальт, любовь и свежую воду!.. Семейная парочка с берегов уличного водостока!.. Каково было бы впечатленьице, особенно имея в виду ее положение — ведь ее мучит голод и приступы тошноты… и снова голод… Со жратвой совсем туго… Между булыжников мостовой она не произрастает! Конечно, можно было бы побираться, ходить с протянутой рукой. Это было бы подспорье. Попрошайничанье в два голоса, ее и мой — неотразимо!.. А тут полиция… Документы в порядке? Работаете? Помогаете семье? А документы у меня аховые… При первом же вопросе легаши повяжут меня… Ужасно, как ни посмотри! Как же она будет тогда рожать? А главное, через сколько месяцев?.. Я вновь принимался высчитывать… Здорово ошибся… В декабре? Да нет же, весной, в апреле!.. Ну, конечно, что я плету… Так оно было бы лучше… Весной было бы, конечно, удобней… Да и летом тоже… Ходишь куда душе угодно, присаживаешься то в одном сквере, то в другом… Может быть, это произойдет в каком-нибудь парке?.. Можно ведь жить и на улице… А если в сентябре? Вновь я принимался подсчитывать… Это было бы из рук вон плохо — туманы, дожди, холод… Насквозь промокшие… Нас никогда не пустят в странноприимные дома и приюты Армии Спасения…

Возраст, беременность, все прочее… Нас немедленно возьмут на заметку и дадут знать в полицию… Стоит повнимательнее вглядеться, и становится худо от пред чувствия несчастья, и какого несчастья!.. Что тут делать? Я был никто, и на руках у меня оказалась девчонка, к тому же беременная и без положения!.. Шелапутство, вот так… Матушка моя все это предвидела, все последствия… В ушах моих звучали ее слова: «Молодой человек без положения!.. Праздность, порождающая всяческие пороки… Уличный бродяга… Преступление за преступлением… Распутник, растлитель девочек, Солейан! Суд присяжных!» Бедная мать! Бедный отец! Бедный дядя! Бедные все!.. Повальное бесчестье! А если я разобью себе голову?.. Что это изменит? Если подложу под себя взрывчатку и обращусь в ничто? Представляете?.. Раздумываю, вспоминаю… Вижу эту девчонку, смеющуюся по всякому поводу, вечно бегающую вприпрыжку… Скачет, точно козочка, сплошные шалости! Перелезает через перила… и вот уже внизу… Я вскрикиваю, а она знай смеется… Волочу ногу, я — калека… Мне уже не до игр… Не я же, в конце концов, беременный!.. Я браню ее, она меня целует… Ах, какая же она! Коротенькая юбочка, красивые, крепкие икры… Какие упругие мышцы, золотистая кожа… Божественные, дерзкие ноги!.. А у меня в шрамах стреляет… в руке, в бедре, в плече… Отброс, что говорить! Хорош кормилец семьи!.. А эти головные боли… Пуля, застрявшая за ухом… У меня есть извинения… Чуть что, и мне бог знает что воображалось… Люди… Вещи… Вдруг бросался на меня Мэтью… Прилив ужаса, и вот он здесь, мой личный легавый, и иже с ним! Он ни на секунду не выпускал меня из вида, очень пекся обо мне! Не оставлял меня на произвол судьбы… Я видел явственно его лицо, брови, стальной взгляд, его серый котелок. Он стоял и разглядывал меня… Ах, скотина… положительно опутывал! Пользовался тем, что я совсем захирел… Давил меня страхом на каждом шагу, в каждой подворотне… Что проку от браминов, от виляний задницей в трансе! К чертовой матери гавоты!.. В каждом закоулке мне виделся Мэтью! Являлся один, орал на меня… Мало того, жуткими, самыми ужасными словами обзывал… Грозил мне нечеловеческими муками. Я обливался холодным потом, завороженный, именно завороженный этим жутким легашем… Он являлся среди мрака весь в красном, потом желтел, зеленел — его цвета… И расплывался в полной неопределенности… Такого страха он на меня нагонял, что я не мог шевельнуть ни рукой ни ногой… Почище браминских трансов… Мне приходилось искать какую-нибудь опору, чтобы не упасть. Вот в каком ужасном состоянии я находился… А все потому, что оставался порядочен, не мог махнуть рукой на укоры совести, не желал отступить ни на пядь. Я ведь поклялся малышке… Нас всегда губит сердце, оно стучит, стучит, куда-то зовет… Я что, искал неприятностей, горделиво расхаживая по людным улицам? Поди пойми!.. Ох, и упек бы меня Мэтью! Так я потихоньку, ни слухом ни духом!.. Какое везенье — пропал, сгинул!.. Исправительное заведение и все такое… Вот вам и любовь!.. Вновь все во мне переворачивалось, сердце колотилось, стоило мне только вообразить… Мерзость бы получалась, это уж точно, если бы я взвешивал «за» или «против»!.. Не упрямься, не упорствуй! То был другой бедолага, другое нравственное переосмысление, другой взгляд на вещи… Увернись! Побереги себя! Побереги то, что осталось! Сматывайся, дери когти!.. Это разумно… горе упрямцу!.. Гадость, гнусность получились, и все же разумное, правильное решение… Отвага погубила меня! Бестолочь с верным сердцем… Смельчак задним числом, дурья башка! Потрепанный, непристойный, несчастный во цвете лет. Каков, а?.. Спаситель матерей-одиночек!.. Гогочите на здоровье, а я сматываюсь — сытехонек!.. Да и угрызения совести терзают меня… Вы смердите, свиненыш! Мотайте отсюда, паскудник! Вот что говорило мне мое самолюбие… Негодяй, шпана! Так называл меня Состен… И тайным женолюбом… Щеголял своей образованностью… Тоже из мошенников… Лишил меня всякой возможности чего-нибудь добиться, своими индустанскими трансами устраивал мне ловушки… Я дух не успевал перевести среди злосчастий… Немало накопилось у меня на душе против этого монгола и его ворожбы! Никогда мне не выбраться!.. Изломал он меня, опутал своими чарами, подчинил им и тело мое, и голову, и биения сердца… Я ощущал их явственно… Эта внутренняя дрожь, неестественная даже при моей горячке… при моих расшатанных нервах… Безответственный, это точно… Пойти сообщить об этом Мэтью — уж он покажет мне безответственность, будет покоен, красавчик мой!.. Петля, петля! Только о том он и помышлял… Вот такие мысли роились в моей голове, слово в слово… Виселица Мэтью для меня, поток яростной брани на франко-английском наречии, переиначенные на блатной лад словечки, а сквозь все это пробивался Каскад, сиплый его голос, его попреки… Словом, отпущено мне полной мерой!.. Я слушал, слушал, и у меня начинала кружиться голова. Я хватался за край стола… Возникал вдруг ропот голосов, звучавших все громче и громче… Похоже, женщины, целая орава… И вновь попреки: «Почему не женишься на ней?» А ведь верно!.. Прекрасная мысль!.. Меня точно озарило, я заскакал от радости. Боже, какое счастье!.. Ну конечно! Великолепная мысль! Раз… и женился!.. Вот занятно… Все улаживается… English, черт возьми! Быстренько зарегистрировать брак и отсчитать 4 шиллинга 6 пенсов чиновнику отдела актов гражданского состояния… Поставьте вот здесь вашу подпись, молодой человек… Теперь обменяйтесь поцелуем… Ура! Всего-навсего четверть часа, и кончено!.. Патент и поцелуйчик!.. Дядюшка счастлив: иди ко мне на коленки, зятек! Объятия… Живо представлял себе сцену. Меня просто трясло от восторга… Надежда, солнце, любовь! Мне вновь померещилось счастье, как в тот вечер в саду: Купина неопалимая, сияющий праздник для нас двоих, возносящихся на небеса, восторгания и прочее. Парочка блаженных!.. И тут — трах-тарарах! Все рушится с треском!.. Набежало облако, все расплывается, меркнет. Вновь меня гложут сомнения, вновь колебания, вновь невнятность… Дядя никогда не даст своего согласия — это во-первых! Он проклянет меня, задыхаясь от ярости, передаст нас в руки жандармов, и конец безумствам… С ума можно сойти, сколько разочарований таит в себе оптимизм! Зеркало для простачков… Подлинная жизнь не окрашена в розовый цвет… Я вновь погрузился в черноту, чертыхался над своими склянками, разговаривал с собой, самому себе кричал истины. Я был так возбужден, что не замечал, чем занимаюсь. Совсем запустил работу!.. Надо было спешно полоскать, приналечь, дать стечь воде и тотчас же браться за другое… Все отнести Состену, а главное, поменять воду в дальнем конце чердака — такие помои!.. Но я был слишком ошеломлен, слишком занят взвешиванием «за» и «против». Я думал о том, как выйти из положения. И вдруг пришло решение!.. Я потолкую с этими мастаками! Хватит уж травить меня!.. Речь идет о матери и ее ребенке, а я его отец!.. Дьявольщина, не то! Решаюсь неожиданно идти от обратного… мелькнула вдруг мысль… Они просто обалдеют! Вырвать из сердца нежное чувство!.. Нет, не годится! Я ее вырву из лап этих злодеев, этих старых ревнивых скотин-маньяков!.. Довольно разврата и непотребства! Я возжаждал безупречной нравственности… Да ну ее к черту, к едрене матери все!.. Кидаюсь из крайности в крайность… Сбегу один! Бежать, бежать! Бросить мамашу с сосунком!.. Иду напролом и, наверное, разобью себе сердце… Ну и пусть! Гори оно ясным пламенем!.. Себя не щадить — так я решил поступить с собой… Мне хочется, чтобы вы поняли, какой ужас владел мною, какое потрясение я переживал… Мне теперь не по себе становится при одном воспоминании… Словно вижу себя, дрожащего над лоханью, бормочущего: «За или против?» У меня просто руки опускались… Флюгер, издерганный сомнениями… Я рассуждал вслух, бурчал так громко, что они услышали, наконец. Не понимая, что происходит, малышка подошла ко мне: «Хэлло, Фердинанд?» Мой вид насмешил ее… Я слегка пожурил ее, она прыснула. Очень остроумно!.. А если бы я дал деру, забавно было бы, мышка?.. Смеха ради, я сообщаю ей о такой возможности. В ответ славная улыбка… Я удивляю, озадачиваю ее. И тут вдруг я понял: никогда я не уйду!.. Привлекаю ее к себе, приголубливаю над лоханью с посудой… О эти глаза, такие веселые, такие синие, такие смешливые! Особенно легкий серый отлив… Ни за что не подумаешь, что она беременна!.. Ее глаза, ставшие в полумраке сиреневыми, переливались разными оттенками, точно море… Я сжимал ее в объятиях, она снова плакала. Она часто плакала теперь по моей вине. Не стала она счастливой со мной. Эх, горе!.. Бедная девочка! Каким же подлецом я выглядел! Прости, сокровище мое, прости!.. Я вел себя отвратительно. Один поход в «Туит-Туит» чего стоил… В единый миг я обратился в чудовище. Ведь девочка, невинное дитя!.. А теперь вдобавок и эти… Не везло ей! Маскарадный дядюшка, свихнувшийся Состен, прислуга — один порочней другого… Неотразимое очарование юности, внешняя прелесть! Их тянуло к моему сокровищу, я натыкался на них во всех закоулках — выслеживали… вынюхивали моего ангела… Ревность чудовищ!.. Только мне нечем было крыть… Появился я здесь полуживой, охающий, жалкий, весь в швах… И вот, нате вам, завил горе веревочкой!.. А этот прохвост? Злоупотребил доверием… Тебе, шустрик, только к. возмущаться!.. Я сгорал от стыда, не знал, куда глаза спрятать… Меня трясло так, что зубы щелкали… А тут эта оглушительная брань: «Свинья, свинья!», от которой стены трескались… «Swine!»… Петушись, висельник! Каскад гремел в голос, в два, в дюжину, в сотню голосов… Хоть сквозь землю провались! Безумный страх, от которого ноги подо мной подгибались… Руки у меня тряслись, я расплескивал кругом грязную воду, ронял на пол облепленные пеной склянки, тарелки… На меня сыпались страшные угрозы… Мочи моей больше не было!.. Я задыхался, срывался на фальцет. «На помощь! — слышал я собственный крик. — На помощь!» Сам себя не узнавал… От ужаса я пришел в совершенное исступление… Судите сами о моем состоянии, убедитесь, насколько я был выбит из колеи… Значит, похитить ее! Дерзай, черт тебя побери!.. Действуй!.. Прекрасная мысль! Я вновь воодушевился — поистине, неисправим… Стой, стой! Я раздумывал… А долго ли мы протянем? Они быстро поймают нас. Я — колченогий, она — в короткой юбочке, девчонка-бродяга… Перебираться из одной меблирашки в другую?.. Неплохая забава для полиции нравов. Приволокут назад за шкирку… Вот такой ригодончик! На каторгу обормота, а девчонку — в монастырь, к монашенкам ордена Р.М.С.I. Финетта, подружка Толстомяса, частенько поминала преподобных сестер Р.М.С.I. Как-то она по неосмотрительности на два месяца угодила в их обитель… из-за фальшивых документов ее приняли за англичанку… Крепко запомнилось ей это заведение: чуть что, розги… Это называлось перевоспитанием: псалмы, молитвы и гороховая похлебка… Вирджиния отведает, как пить дать, такое «воспитание». Ею займутся либо монашки, либо дядя — одним словом, муштра… При одной мысли об этом становилось не по себе, и все по моей вине… И теперь еще, когда минуло столько лет, когда и жить почти ничего не осталось, я стыжусь: и неприятности случались, и ужасные вещи… И теперь еще сомневаюсь, колеблюсь… Можете себе представить, как я мучился в ту пору, что творилось в моем истерзанном мозгу?.. И я казался ей нелепым — весьма милосердно с ее стороны!.. Бездушная сучонка! Сколько же насмешки таят в себе улыбки! Она просто бесила меня… Со зла я грохал эти дурацкие склянки… Достало бы мне благоразумия, я бросил бы эту кошечку. Пошла бы к черту эта девчонка, одни пакости от нее!.. Ну, и себялюбие, естественно!.. Вот тогда она похихикала бы! Нет, посудите сами! Я в лепешку расшибаюсь, а она знай себе похохатывает!.. С ума можно спятить! Да пошло оно все!.. Время еще есть, сматывай удочки!.. Я сам себя бранил: что ж ты такая рохля! Фьюить!.. И только тебя и видели! Проснись!.. Но от горя, от стыда мне уже не хватало духа… Схватил бутылку за горлышко и запустил ею в потолок… Дождь осколков… Малышка как-то особенно поглядела на меня: «О-о-о… О-о-о…» Но ни тени испуга… прыгает… радуется… заливается смехом… Забавный я малый, это точно… «Go away, go away, сучка! Сыт по горло твоими смешочками!» Разозлила она меня вконец… Пусть убирается!.. Хочу ворочать мысли в мозгу, как мне нравится. Буду терзаться, раз мне так хочется!.. Она скачет то туда, то сюда — просто ртуть… Погоди, шальная голова, вот ужо Мэтью нагрянет, сразу бедокурить расхочется!.. Стоит мне подумать об этой полицейской поганке, как он является мне, мерзкий легаш, нацеленный на меня… Покачивался, ухмыляясь, над самой раковиной… Я сразу начал сходить с ума… Эта его качающаяся рожа… Маятник изображает… В точности и есть маятник… Я и моргнуть не успел, как он околдовал меня… Я настолько поражен, что слова не могу выговорить. Можно было бы поднять его на смех, но и это не в моих силах… Я просто убит, но любезно отвечаю на его вопросы… Он что-то бормочет… с видениями так всегда… Он вселяется в меня… Сам того не сознавая, я произношу его имя… Единым движением глаз он возвел бы меня на эшафот… Размяк я от сеансов Состена, это мне ясно. Стал чересчур чувствителен под влиянием его фокусов — вот где причина моих наваждений… На сеансах подцепил… Новый подарок! Этого только мне и не хватало, с моей-то головой! Замучили меня мысли всякие… А все эта сволочь Состен!.. Но мой главный дьявол — Мэтью… он завораживает, гипнотизирует… В меня вселилось его астральное тело. Закрываю глаза, но так еще хуже… Не оставляет он меня… Протираю глаза, но тщетно. Приходится цепляться изо всех сил, и все-таки я падаю… А тут еще началась орудийная пальба, громыхает повсюду. Перед глазами сплошные картины ужасов войны… Словом, полный набор!.. Два этих скота дубасят по наковальне в другом конце мастерской. Такое ощущение, что прямо по моей голове. Сознаю, что брежу… Одновременно они выдувают языки пламени… Перед глазами резня, конные копейщики… Жестокое, захватывающее дух сражение! Вот кавалерийская атака, всадники без числа, но только, чертовщина, шиворот-навыворот: тысячи коней верхом на людях!.. Сумасшедшая отвага!.. Затем возникает Клабен с его Гринвичем, взваливший на спину свою трагедию… И все это сонмище несется, мчится сломя голову в атаку… Нет ничего невозможного!.. Я тоже скачу во весь опор… где наша не пропадала!.. Да они разнесут весь Гринвич! Вот они вламываются… Я скатываюсь наземь, затаиваюсь — не чувствую в себе такой уж лютой злобы… Они там, среди пылающих угольев горнила… Идут в атаку в его жерле… Стук сердца… Передо мной огромное бьющееся сердце… Я тоже сгорю… Плюх! Что-то обрушивается на меня… Вода! Я захлебываюсь… Это пожарные… Упала лохань… Двое запихивают меня в нее, в точности такие были в Гринвиче! Я глотаю, задыхаюсь, пускаю пузыри… Устроили мне западню! Они скручивают меня в зловонных помоях, теребят мой мужской член, затем подвешивают за ноги на одном из платанов… Я угодил в кошмар… Толпа поносит меня… Меня определенно околдовали… Я болтаюсь на дереве, с меня льет прямо на людей, они осыпают меня бранью… С меня льет и льет… «Козлоногий осквернитель семейных очагов! — кричат мне. — Убивец! Вурдалак!» Мне бы упасть и забиться на самое дно какой-нибудь дыры, даже если там мыши, тараканы, кал, да что угодно… Нет, такого быть не может, я — это я!.. Натыкаюсь на сучья, распластываюсь по стволу, по стенам… Я стал жертвой козней!.. Лихорадка крови… На меня напали призраки, тянут за ступни книзу… Все эти Гоа, наш пьянчуга, Состен, Мэтью и иже с ними… Вопреки всему меня разбирает смех — ну и наглость!.. Мне становится легче, чары рассеиваются.

Валюсь на бок, меня колотит озноб. Просто случился приступ головной горячки с видениями, но в глазах уже начинает проясняться… Я не пьян… Скорчиваюсь, повернувшись лицом к стене. Решено!.. Довольно я натерпелся всяких ужасов! Да, я женюсь на ней!.. С колебаниями покончено, ставлю точку. Наслажусь комедией… Четыре шиллинга шесть пенсов… Силком потащу! Настоящий мужчина! Вот это смелость! В Registry! Пьеса сыграна чисто и пристойно — никаких увиливаний!.. Как только поженимся, надо будет держать ухо востро со Скотланд Ярдом… Перед нами будущее! Малютку спрячу у Бигудихи, будет ей преданной сестричкой. Она присмотрит за ней, пока не стихнет гроза, а я махну на север… в Эдинбург… на полгода или на год… отдышусь малость… Как только заключат перемирие и переменят тему разговоров, двину назад… Каскад выправит мне бумаги, устроимся, займусь каким-нибудь делом… Жизнь рисовалась мне в радужных красках. Все для Вирджинии, все для семьи!.. Рассчитывать можно только на Каскада… Надо бы связаться с ним… Боро я больше не доверял… Плут, мастер подставить под удар… Я перебирал все это в уме, лежа на полу у стены… Ничего не скажешь, жестокий был приступ, но в голове уже прояснялось. Я приходил в себя, ощущал прилив сил — и вновь все полетело к черту!.. Вновь затряслись поджилки! Придется все начинать сызнова! Напала трясучка, стала меня бить крупная дрожь, да так, что застучали косточки по всему телу… Вода в лохани заплескалась, запенилась… Я — мученик сомнений. Просто беда!.. Отец таков же был. Я испытывал те же страдания, что и он. Разговаривая со мной, он всегда злился и бешено выкатывал глаза. Тоже лез на стену оттого, что душа была не на месте, терзался из-за всякого вздора, какого-нибудь замечания, не так сказанного слова, брошенного соседом взгляда, а уж соседей у нас было предостаточно: считай, сто сорок во всем Пассаже. Можно себе представить, как он мучился… Я в него пошел, один к одному. Добавьте еще несчетные мои злоключения. Каких только потрясений я не пережил!.. А в какую историю влип!.. Просто не знал, как выпутаться… Черт, от волнения разбил склянку, уронил на плиточный пол… Хотел было подобрать, да поскользнулся и опрокинул лоханку… Трах-бах-тарарах!.. От меня одного больше шума, чем от троицы, трудившейся у кузнечного горна… Они действовали мне на нервы!.. И никто меня не слушал… А, пропади оно! Круши все подряд! Колошмать! К чертям собачьим! Паршивые склянки, реторты, всю эту дребедень… Дзинь! Дзинь! Туда им и дорога! Долой!.. Ураган на верхнем этаже. Я крушу все, что попадает под руку… Свобода! Вали на пол, раскурочивай!.. Славный погром! Расшвыривай! Глаза застлала красная пелена… Кругом сплошь огненные пятна, пылает лохань… Здесь не обошлось без Гринвича!.. Брызжет, хлещет через край… Багряно пламенеет, потрескивая… Мне больно, я воплю, зову на помощь, молю потушить на мне огонь… Но только осторожнее! Зову на выручку обоих… Какая будет битва! Пусть поглядят, что творится, убедятся во всесилии кошмара, увидят, в каком пекле мы будем жить!.. Уверен, они тискают девчонку… Прикидываются тугими на ухо! Я хлюпаю носом… Они растлевают ее… Какая наглость!.. Бегом туда, перебить их!.. Но я стою, как олух, в нерешительности… А, Мэтью! Это он поразил меня оцепенением… Это он, его стальные глаза! Он лишил меня всякой способности действовать… Как я ужасно одурманен!.. Он взбирается на стену, строит мне рожи, подмигивает… Вновь принялся за свое кривляние… Я ошеломлен… Схватило живот… Корчусь от боли… От треволнений со мной приключилось желудочное расстройство… Раздумывать некогда… Пр-р-р! Выдристал разом весь запас… Ох, какая боль! Полные дряни штаны оттягивают, точно пудовой гирей, все прилипло, даже повернуться на другой бок не могу… Так и увяз, как торт в креме. Неровен час, они нападут на меня при столь стеснящих обстоятельствах… Не нужно было драть глотку, мне от них не отбиться!.. По счастью, они поглощены своим занятием. Сейчас они разбивают горн. Молотят, как чумные, стараются во всю мочь. Ничто более их не волнует, глухи ко всему… Вот теперь выказать бы проворство, броситься стремглав, выкрасть малышку!.. Это соображение вызывает во мне сильнейшее волнение, и я вновь дрищу в штаны. Из меня хлещет неудержимым потоком. Плаваю в дерьме, как кусок мяса в желе. В голове и животе кавардак невообразимый… Я злюсь на себя, делаю над собой усилие. Пошли они! Пусть поглядят на меня!.. Встаю, опираясь о стеллажи… Сейчас пойду крушить направо и налево… Довольно сомнительных сделок, довольно ломания!.. Что они все взъелись на меня? Цель оправдывает средства… Уведу малышку, точно уведу! Пусть сдохнет в нищете, главное — честь!.. Вон, вон отсюда! Черт с ним, с дождем! Я твердо решил… Какое значение имеет ее положение? Ну, забеременела, ну, ждет ребенка? Это все неважно!.. Я подпрыгиваю на одном месте. Они грохочут все громче, это раздражает мои нервы… Топчу осколки, сейчас разбегусь, и тогда держитесь, раздолбай! Я с этим покончу!.. Обгаженные трусы липнут, сковывают мои движения… Я столько в них наложил… Межъягодичную щель стягивает, склеивает… Все сорву к чертовой матери, одним движением! Увидите, что такое сила! Кончено с оцепенением… Подсыхающая гуща стягивает меня… Сейчас вы у меня попляшете, соколики! Пусть никто не заблуждается на сей счет. Увидите, какая во мне страшная сила внутреннего побуждения! Каждому свой черед… Вон они, в дальнем конце, гнутся над своим горном, красные, как клопы… Жуткие хари!.. Кашляют, тужатся, того и гляди, удар хватит от прилива крови!.. Я их уничтожу, недолго им осталось! Я вырву девочку из их лап. Погодите же, соколики!.. Бешенство закипает во мне. Довольно смиренья! Я в неистовстве… Все разнесу вдребезги, растолку в порошок! Колебаний больше нет!.. Уж я распотрошу наших здоровячков! Доберусь до этих кузнецов! Сейчас начнется битва, и я буду ужасен!.. Малышка пила с ними — вот откуда колдовской дурман!.. Ну, погоди, я проучу тебя, шельма!.. От лихорадочного зуда я взбрыкиваю, сучу ногами, бью всеми четырьмя копытами. Весь на нервах… Перебираю ногами, фыркаю, гарцую. Одним махом сдираю штаны! В восторженном упоении срываю с себя все, что на мне надето ниже пояса! Сила вернулась ко мне, и сторицею… Я теперь точно конь! Конь, едрена мать! Подкован на все четыре!.. Я гарцую, из ноздрей пышет пламя так, что искры разлетаются во всем пространстве меж стен!.. Сорвано все ниже пояса, все, что липло к телу, ничто более меня не стесняет… Вы не видели всей моей мощи!.. Я задыхался, и вот теперь ничто более не связывало меня… Глядите-ка, каково разошелся восторженный безумец-калека, раненный в голову! Я впал в транс:

война, ярость и лихой конь!.. Освободите место наездникам! Атака — вот что заслуживает внимания… Не все это замечают. Вот Финетта, та сразу заметила: «Ты такой же чокнутый, как мой братишка! Видать, тебе по черепушке досталось!..» Это уж точно, сказано верно… «Он так же вылупляется на меня, не мигая». Она показывала, как у меня, дурного, отвисают губы… «Вот только один он из дома не выходит — падает на улице…» Не видела она, как падаю я. Со мной подчас и кое-что похуже приключалось… Надо признать, проницательна была Финетта, любовница Толстомяса. Только не все она видела… Ее слова явственно раздавались в моих ушах, я слышал ее голос… Погоди ж и ты, шельма! Она не видела, как я бросаюсь вперед во всю мою конскую мощь. Ничего она не видела!.. Одновременный толчок всеми четырьмя конечностями. Спору нет, у меня то же ранение, что и у ее брата… Только он не обладал силой, мощью натиска! Я перемахнул бы через двадцать препятствий, неся на спине, на своем чепраке, трех полковников! Это говорю я, опаленный жаром чародейной силы… Вот что жгло мой мозг… Одержимый в четвертой степени! Могущество громовержца!.. Я мог бы прокричать это Состену, но старый козел не слышал меня… Я мог бы вопить об этом Мэтью, но с тем же результатом… Одно лишь и слышал от них: «Проваливай, дружище! Проваливай! Шелапут! Негодяй!» Вот с такими скотами я имел дело!.. Передавить их всех, показать им, где раки зимуют!.. Неумолимая, жестокая правда. Я все, все понимал. Какая свобода может быть при Мэтью? Меня вновь гложут сомнения… Опять схватило живот. Я опорожняюсь под себя, лежа пластом… Пришлось лечь, иначе я грохнулся бы в обморок. Вот вам последствия мук совести. Стоило на мгновение усомниться… От меня, от извергнутой в штаны дрисни распространяется вонь… Лишь бы они не учуяли… Принюхиваюсь, принюхиваюсь… Надо бы скинуть штаны… А, черт, плевать! Вот она, свобода! Готов на что угодно, лишь бы выкарабкаться… Срываю с себя нижнюю часть платья, всю эту рванину. Подтяжки тоже долой!.. Все едино воняет… Никогда не видать мне свободы! «Это не я! — исхожу я криком. — Это не я!» Вот и они бегут на мои вопли… Я забиваюсь под тамбурную дверь, скорчившись, свертываюсь калачиком… Не хочу, чтобы меня видели… «Уходите! Go away! Go away!» — кричу я им, но они не оставляют меня в покое, ощупывают, обнюхивают. Особенно усердно тянет носом О'Коллогем, ищет мои штаны, копается под лоханью… Я их спрятал… Лежу клубочком, не могу встать в таком непотребстве. «Go away! Go away!» Но они не уходят… Чувствую, снова взбешусь. Наглые, упрямые, поганые свиньи! Я валяюсь в углу… непристойное, скорченное существо… но я страшен в ярости!.. Они пятятся, что-то лепечут… Уж я вымуштрую этих молодчиков! Узнают, что такое месть!.. Пользуясь передышкой, подбираю с пола какую-то тряпицу, подтираюсь ей. Теперь мне лучше! Где-то в доме поет малышка. Какая наглость! Ничего, я избавлю ее от этих тискальщиков!.. От злости стучу ногами, мечу громы и молнии… Ее голос слышится в мастерской… Детская припевка:

«Busy… busy… busy bee!..»

Прилежная, прилежная, прилежная пчелка!

Когда-нибудь мое терпение лопнет… Погоди ж, любезная моя пчелка!.. Прижимаюсь к полу, слежу за ней. Вприпрыжку, вприпрыжку она раскладывает мелкую посуду. Ее хорошо видно. Перепархивает от шкафа к шкафу. Везде поспевает… Ох, моя busy bee, хлопотливая пчелка!.. Ни дурноты, ни головокружений… Невероятно! Я-то видел, как ей худо было, как ей стало дурно в «Туит-Туит», а теперь, глядите… бодра, на месте не постоит!.. Что за представление? Что за притворство?.. Порхает мотыльком, занимаясь делом, да еще и резвится попутно… Ее зовет Состен… Прокол в противогазной маске… Испытания продолжаются. Готовься к газам!.. Можно воспользоваться… Он щекочет ее — пошалить охота похотливому паскуднику с гноящимися глазами!.. Он просовывает руку между ее бедрами, как бы в шутку шарит ей по ягодицам, запускает руку под трусики. Ах, мерзавец!.. А эта негодница, знай, хихикает да игриво вертится!.. Меня точно по голове дубиной огрели, глаза застлала красная пелена… Они нарочно дразнятся, чтобы я взбеленился! Я так ошеломлен, что перед глазами поплыло… Привстаю… Все кружится… Хочу отворить окно, но оно скособочивается, изламывается зигзагом… Во мне клокочет бешенство, а они затеяли возню с паровым краном, развлекаются в дальнем углу… Мне видно их. О чем-то толкуют, заговор замышляют… Пора с этим кончать… и мне надо надеть штаны: пойду потолкую с ними… скажу пару слов этим отъявленным развратникам и уведу девчонку! Увести без шума — и рысью к Бигудихе… Какое рысью — галопом!.. Я принял решение, но задница у меня такая грязная!.. А эти не теряют времени: корежат железо, крушат горн… Совершенно осатанели! Я все-таки проберусь, только прежде не мешало бы почистить задницу, но в этом-то вся загвоздка: все слиплось, жуть как слиплось! Не могу же я в таком виде появиться на людях!.. Снова сажусь на корточки, сосредоточиваюсь, тужусь, а они с двадцати метров пускают в меня свои снаряды, боевые ракеты!.. Ну, я вам покажу, голубчики!.. О, напяливают противогазы! Главный номер программы!.. Собираются травить меня… Малышка поправляет им снаряжение на голове. Они будут упорны в бою! Слышно их хриплое дыхание. Самое время объявиться… Затаившись за автоклавом и напрягая мышцы, я не свожу с них глаз… Вижу их военные хитрости, все вижу… Вокруг Состена и малышки — облако… Желая поправить противогаз, она взобралась на стул… Ее бедра… сильные красивые икры… Он вдыхает ее запах, почти уткнувшись в нее носом… Я смотрю неотрывно… Он засовывает ей палец в щелку, копошится, щупает ее, щупает… Ах, как славно! И вдруг «плюх, плюх, плюх» шлепает ее по задку. Она заливается смехом! Чихнула и снова за дело… Она — это маленькая дьяволица!.. Проклятье!.. Нет, вы поглядите, как эта малолетняя разжигательница похоти вертит, крутит задком! А я торчу здесь и терзаюсь… Прокуда! Змея!.. Каково смотреть на эту возню? Потаскуха!.. Хорош же я, засранец!.. От действия чар я окончательно валюсь на пол, скорчившись в десять погибелей… Ни на что не годен, обессилел совершенно… Он ведет ее в другой закуток… Они скрылись из виду. Их заслоняют лестничные боковины… Душно, в воздухе носится едкий пар… Они чихают в своем закоулке… Дядя что есть мочи молотит по наковальне — бах, бах! Состен, наверное, тоже. Жуткий тарарам! Ухают наперебой, так что у меня дергаются ноги, так что трясусь… как осиновый лист… Я вскакиваю на ноги позади автоклава нагишом, как есть!.. Никакого кривляния! «По коням! — ору. — Вы что, охренели? Сейчас я вам покажу!.. К оружию! Бабах! Бабах! Бабах!.. Я вас проучу! По коням! Заряжай картечью! Бах! Бабах! Бабах!.. Я здесь! Покажите меня! Все царство за всадника!» Кровь распирает меня. Я должен действовать, чувствую зуд во всех четырех копытах, рою землю всеми четырьмя!.. Охлестываю себя хвостом, пячусь, храплю… Кровь отхлынула от детородного члена, меня подхватывает, вертит бурный поток, голову мне раздувает… Я покажу этим бирюкам!.. Кишки крутит — с ума сойти… Я вздымаюсь, встаю на дыбы, срываюсь с места… Вот он я, глядите!..

Все четыре подковы над землей! Встать! Все четыре подламываются подо мной… Бой!.. Меня вызывают на бой! Дьявольщина, их трое! И сотня пушек!.. Вставай! Ворочаюсь, сплошь обгаженный, липкий. Межъягодичная щель склеилась… Где мои штаны?.. Они видят меня, видят мои пышущие пламенем ноздри! Я испускаю боевой клич… Они окапываются, вновь пускают в меня плотную струю пара… Бей разбойников!.. Ползи по-пластунски! Я выполняю действие, черт возьми, проклятые шуты! Разворачивайте пушки! Я воплощаю силу! Верхом на мне, на жилете, полковник… Я — на четвереньках, на четвереньках! Совсем голый, если не считать жилета!.. Эскадроны, руби похитителей! Любовь не изменяет!.. Трубы трубят, я охвачен трепетом… Настала великая минута! В атаку!.. Бросай поводья! Гони, покуда конь не свалится!.. И тут раздается голос полковника, моего полковника, командующего корпусом де Антре. Он надевает на меня кирасу. Что за всадник!.. Сто килограммов веса!.. Отчаянный вояка!.. Эскадроны устремились за ним, стоило ему отдать приказ громоподобным голосом, покрывающим грохот орудий… А эти умельцы пускают в нас струи пара. Они тоже одержимы… Вокруг колокольный перезвон. Коварный звон больших надтреснутых колоколов. Бухайте в бронзу, железных дел прохвосты! Пусть гудит, дрожа, оглушающий голос, сотрясает вселенную от неба до глубин земных! Пусть звезды сыплются мне в глаза!.. Безмерный голос, подавляющий все и вся… Хриплый рев горластого голоса… Его раскаты сводят меня с ума… Я беснуюсь, ору, криком исхожу, а этот рвет меня шпорами, распарывает мне бока: «Гони! Гони!» Ничего знать не хочет… Зрелище захватывающее: атакующая бригада летит под гору во весь опор. Лицемеры затаились где-то в доме… Двое чудовищ-похитителей… Какое двое — трое! English, Состен и моя изменница!.. Вроде куда-то перебираются… Нет, это просто оскорбительно! Неужто не прекратят, ведь их атакуют?.. Несемся карьером, во всю прыть, а не подвинулись даже на два… три… четыре метра… От их ворожбы наши ноги лишились силы. И все же де Антре бросает им вызов, встав на стременах, на моих то есть, изогнувшись в моем седле. Поистине великолепен!..

Он командует тем же зычным голосом, что и во Фландрии. Это надо слышать!.. «Эскадроны… Рассыпным строем… Арш!» Как они рванулись! Каждый в четыре… шестнадцать… тридцать два копыта… Земля застонала… Видит Бог, это так потрясло меня, что мороз пошел по коже, дух захватило!.. От ярого пыла занялась грива, жаром обдало круп. Туча искр. Аллюром три креста, вихрем! Меня подхватило, понесло… Вперед, храбрецы!.. Уже не чувствую тяжесть грузного полковника, его кирасу… Вообще ничего более не чувствую… Расшвыриваю что ни попадя: стаканы, посуду, все свои склянки… Из лохани выливается горячая вода, все плотины прорваны, антресоли затоплены, четыре эскадрона барахтаются в воде. Поскользнувшись, я свергаюсь наземь… Бух!.. Он вонзает мне шпоры в бока, яростно понуждает нестись в стремительном порыве. Он страшен в своей горячности, готов изорвать мне бока, посылая галопом!.. Я встаю на дыбы, бью копытами… Меня несет, несет… Нас увлекает конная орда — шесть, десять, тридцать эскадронов… Мы слепо катимся вниз, летим кубарем. Низвергающийся по лестнице поток стал громаден, безмерен. Он громоподобно, гулко ревет… Я закусил удила, дабы в миг поглотить пространство впереди. Я — конь и телом, и душой! Я рвусь под огонь, да, да!.. Меня мчит ураган!.. От трубного зыка лопаются, осыпаются стекла… Четырнадцать бригад катятся вниз сломя голову… Убитые, сраженные проваливаются в бездонную черную пропасть… 14-я тяжелая и 15-я … Де Антре пригибается к моему затылку, отчаянно понукает, раздирает шпорами мои бока, а шпоры у него длиннющие!.. Такой уж он человек. Пришпоривает безжалостно, готов загнать… Я — вихрь мощи… Палимый огнем, желаю погибнуть, мстя моим недругам… И-и-эх! Лечу под кручу! «Иду к тебе, фея моя! — кричу ей во всю глотку. — Иду к тебе, стерва!» Уж тебе нажарят одно местечко — четырнадцать сот мстящих фаллосов!.. Однако мы продолжаем скачку, не двигаясь с места, повиснув в воздухе, точно приклеенные!.. Черт знает, что такое!.. А те трое все щупают друг друга… До меня долетает звук поцелуев взасос, пришлепывания языком… Ненасытные! Кроме того, они продолжают ломать оборудование. Крайне возбуждены. С урчанием портят добро… Наши надежды напрасны, ни за что не поспеть нам вовремя! С меня льет ручьями, я весь взмылен, а между тем мы не покрыли и двух километров… Равнина ходит волнами, то поднимается, то опускается под нашими копытами, размягчается, пухнет под конницей… Атака продолжается… Сражение кухонными скалками! Нам брошен космический вызов… Пространство перед нами во власти злых сил… Но я посвящен в тайну колдовства, и Состен получит по заслугам!.. Я сокрушу его и его клевретов! Я похищу у него мою голубку!.. Делаю рывок, ухожу вперед не менее чем на три корпуса. Вот-вот настигну Состена! Чую, он где-то совсем близко… Тарарах! Лечу кувырком — зацепился в поводьях копытом… обеими ногами… Безнадежно застрял… Барахтаюсь, опутанный с ног до головы… Выпутываюсь, взглянув так, что быка свалил бы… Выскакиваю в коридор. Вся орда валит следом… Весь мой эскадрон, все восемь бригад шарахаются от стены к стене. Аллюром три креста! Вихрем! «Арш-арш!» Сгораю от нетерпения… Де Антре продолжает драть горло. Безжалостный! Просто пронзает мне бока… Я, его лошадка, охваченная неукротимым порывом, реву еще оглушительнее… Он тычет мне в мошонку своими погаными шпорами. Нет мочи терпеть!.. Перебираюсь в соседний взвод, проламываю какую-то стену… Меня хватают за все четыре копыта, наваливаются, связывают, спутывают ноги. Не пойму, откуда взялись эти мерзавцы?.. Раз!.. Раз!.. Раз!.. Рву путы. Снова несусь вскачь, мчусь, лечу! Три, четыре скачка… Галопом в воде, пене… Головоломным галопом, ураганом! Преодолел пять, шесть, семь метров… Я почти в дальнем конце мастерской, сейчас будет дверь, наковальня. Настал час расплаты!.. Трубы пронзительно трубят, рождая гулкие отзвуки… Пусть они сокрушат, одурманят, расквасят вас по стенам! Безумство битвы! Расколошмачу весь этот бордель! Мне бы добраться до этих пройдох… Попрятались в бутылях… По пути пушечными выстрелами, разрывами снарядов нас отбрасывает, отметает в сторону… Сами судите, какой жаркий бой!.. Де Антре непрестанно вопит. Покрепче упершись в стремена, он погоняет и погоняет меня. Требует, чтобы мы удесятерили усилия, превзошли самих себя… Вот возьму, да сброшу этого поганца! Нет больше мочи терпеть!.. Он безжалостно давит меня своими железными сапожищами. Догадался!.. Бью могучим крупом, бросаюсь вперед, возношусь, несравненный в неудержимом порыве! Парю над разрывами… О, нет, я не покорился! Как бы не так!.. Бросаюсь в сторону, он съезжает с седла, вцепляется мне в гриву… Упорный, вампир!.. Снова бью задом. Сейчас сброшу его. Смелей!.. Так нет же, удержался, скотина! Выравнивает меня, посылает вперед, карьером среди бури! Хруп! Дзинь! Хруст! Трень!.. Топчем на скаку посуду, табуреты. Вся эта дребедень разлетается в стороны… Боже, как я счастлив!.. Без штанов!.. Настоящий боевой конь!.. Голый круп… Голый, мускулистый… И здоровенный член… Поглядите, каков я в наступлении, в составе 17-го эскадрона тяжелой конницы… Сапог к сапогу!.. Три с половиной тысячи всадников, и еще целая уйма неудержимых, бесстрашных всадников на взмыленных конях! Они мчатся, рубят… С грохотом все катится сломя голову, куда-то вниз… Земля гудит… Вопли… Де Антре в золотом, обитом крепом седле. Чудная картина!.. Тебя, Господи, хвалим!.. Все гремит, тяжко и шумно дышит от земли до небес… все простирающееся впереди пространство… Четырнадцать крутящихся вихрем дивизий… Вьются штандарты!.. А эта подлюга Состен залез под стол! Мелькнул в глазах на миг… Я свиреп, когда несусь карьером. Уж я вытащу его на свет божий! Пусть покажет нам свои хитрости!.. Орда увлекает меня… Чтоб тебя повесили! Громовой топот копыт, непрерывные конские скачки устремляют нас вперед, а вдобавок яростная орудийная пальба… Многовато!.. Земля сминается складками, качается, размякает, то вздымается, то опадает — вселенская тошнотворность… Холмы оплывают, словно патока, расползаются… Они подаются, продавливаются под тяжестью конницы… Меня рвет… Смотреть тошно… Длинные стены искривляются, взбугриваются, расседаются… Мастерская трещит, разваливается… Все ухнет вместе с нами. Слышите, де Антре?.. Мы падаем в пропасть. Вот она, зияющая непроглядной чернотой, всасывает нас, крутя вихрем. Падаем в пустоту в своем безумном стремлении… Позади вся орда, шестнадцать эскадронов! Господин де Антре, внемлите грому Божьему!.. Скачка погибших душ! Болтаю ногам в черной пустоте. Всякая опора исчезла. Атака в недра бездны, в нутро мрака… Де Нутре! Меня разбирает смех в недрах бездны… Взбрыкиваю, корчусь, фыркаю… Нет, каков я! То ли конь, то ли нет!.. Антре… Нутре… Уморительно, потеха, да и только! Нутро… Qui pro quo! Полная путаница! Помираю со смеху!.. Взбрыкиваю, выгнув хребет, заношу задом. Я — конь, прямой как стрела… и, выгнувши спину, покатываюсь со смеху, пригарцовываю, ржу, раздувая дышащие огнем ноздри. Но тут — гоп!.. — он снова вспрыгивает мне на спину, наказывает меня, раздирая мне шпорами бока: не нравится ему, что я смеюсь!.. Падаю от боли на всем скаку… Ах, истязатель!.. Вся орда, все двадцать пять эскадронов топчут мне голову, грудь… Измочален, размозжен, размолот копытами… «Вперед, храбрецы!» — дружно вопят они. Полковника как ветром сдуло — перелетел через седельную луку прямехонько в бездну: сильно подкинув задом, я сбросил его с себя!.. Этим должно было кончиться! Нутряное, нутровое, нутреннее имечко… Нутровина! Потроховина! Поди ж ты, де Нутре! Вконец уморили!.. Извергающий пламя конский храп… Бездна поглощает нас в наказание за то, что слишком много смеемся… Летит кувырком конная лавина, вся бригада, и мои молодчики туда же! Уже скоро победа!.. Плюх!.. Пфр-р-р!.. Перехватило дыхание… Меня окатили ледяной водой… Я барахтаюсь, захлебываюсь. Трое, двенадцать, двадцать пять человек схватили меня, заталкивают, запихивают в воду, в лохань… Нападение из-за угла! Попал в засаду! Повторение Гринвича!.. Твердолобые!.. Вот и пожарные, и вновь за свое: ослепляют меня тугими струями воды. Навалились всей своей тяжестью, совсем очумели… Мстят!.. Явно рука О'Коллогема. Заодно с тем прощелыгой подстроил, воспользовавшись моей головной болью и слабостью после ранения… Они напустили мне газа на антресоли с этой механической дребеденью, а теперь вот решили подлечить. Перетрусили!.. Не вышло у них — ведь они хотели сжить меня со свету, да и теперь не оставили своего намерения, раз окунают в воду… Да я все им разворочу четырьмя моими копытами! Начинаю лягаться с бешеной силой… Они отчитывают меня, называют «мальчуганом». Дешевый номер!.. Но какова наглость — они усаживаются мне на грудь!.. «Этого не следовало делать, Фердинанд!» — слышу я. Проповедь читают! Усаживаются мне на голову, чтобы не смотрел им в лицо. А, проклятье! Проклятье!.. Пытаюсь высвободиться, извиваюсь, верчусь… Они тузят меня, топчут… Чувствую все ясно. Чары развеялись, я не конь более, я вновь вселился в собственную плоть!.. Лежу разбитый, растерзанный, воющий от боли… Они снова ухватили меня за лодыжки, поворачивают так и сяк, нарочно с силой надавливают на тело. Ужасно злятся оттого, что оно у меня такое дряблое. Схватив за руки и за ноги, раскачивают наподобие гамака. «Ему надо было надеть противогаз. Тогда его не скрутило бы так». Снова недовольство!.. «Сам виноват, паршивец!» Я ничего не мог сказать в ответ… Они швырнули меня на пол у стены как ненужный хлам. Малышка наблюдала за ними. «Он умрет из-за собственной глупости», — заключил Состен — он всегда считал меня тупицей… «Вперед, храбрецы!» — громогласно восклицаю я и одним рывком вскакиваю на ноги. Я воскрес от гнева, от ярости! Пригрожу этим стервецам, что снесу им башку!.. Ну и видик у них! Вылупили бельмы, лица перекосились, орут… Пришел их черед пугаться! «Поймите же, тупые скоты! Я хочу вернуть мою любовь, моего идола! — кричу им. — Отдавайте мою фею, мерзавцы!» Бледно же они выглядят!.. «При всех ваших дьявольских ухищрениях вам не удастся больше воспользоваться моим нездоровьем!..»

Я был полон решимости, уперся — не своротишь! Хватит с меня головокружений, пугал от воробьев. С этим пора кончать! Я вымуштрую и это жулье, и эту шутовку! «Вы у меня попляшете, Тибет и прочая! Не будет больше ни «четвертой степени», ни волнистого масла!.. Берегитесь же, шельмы!» Сказано было внушительно, у них даже коленки затряслись. Видя мое возмущение, совсем оторопели… заикаться стали… Здорово прыти у них поубавилось… Засуетились, захлопотали вокруг меня… Только зарубите себе на носу, людоеды: единственные заботы, в каких я нуждаюсь, это ваши заботы о женатом человеке, так что хлопочите бережно!.. Я требую!.. Они насквозь изъедены пороками! «Я не Клабен, — предостерегаю их. — Когда я совсем окрепну, вы побегаете у меня по всем двенадцати лестницам, трусливые шакалы, чудовища, свиньи!..» Они просто обалдели. Теперь я — хозяин положения и шпыняю их, как цуциков… Это еще не все, погодите!.. Требую, чтобы они помассировали меня в области сердца, где сильнее всего болит… Какую острую ревность я испытываю, стоит мне подумать об этом… об этой паршивой малявке!.. «Эй, вы, говорите, где она?» Пропала куда-то… Поблизости не видно… Делаю усилие, приподнимаю голову… Пропала! «Куда вы ее упрятали?» Уж я задам им трепку!.. Кости переломаю обоим по очереди железным брусом, как Бен Такетт! Сговорились!.. Погодите, станете у меня как шелковые!.. И поганой башкой их на наковальню! Я такую механику им покажу! Противогазы под молот, это я им обещаю! Увидят, как я за них возьмусь — бах!., трах!., тара-рах!.. И девчонку туда же… Ишь, вертихвостка! Отобью у нее охоту заигрывать!.. Вот, как на духу! Приключение с де Антре, с моим необычайным наездником вернуло мне ясность ума… Я взбесился, и это главное! Сила и кровь! Мне нужно выздороветь… «Массируйте меня, плуты, да полегче!» Пусть искупают свои злодейства. Они еще у меня наплачутся… Да чтобы вернули моего идола!.. Я от своего не отступлюсь!.. Применю свои познания… «Имейте в виду, прохвосты, — предостерегаю, — я слово свое держу! Буду долбить и долбить по башке!..» Вот и молот появился в воздухе надо мной…

Кто-то окликает меня: «Darling! Darling!..» Да это моя дорогая, мой ангел, ангел мой, сердце мое, мое нежное дуновение!.. Хочу видеть ее, вдыхать ее запах! Сделав над собой усилие, широко открываю глаза… Меня ослепляет… «Вирджиния! Вирджиния!» — отзываюсь я. Все забыто!.. Она! Ее рука, ее ручка! Такой яркий свет, что я зажмуриваюсь… Дорогое личико, светлые кудряшки… Перед глазами расплывается из-за отблесков… Она склоняется надо мной. Как она ласкова! Ее ручка касается моего лба.

Мне гораздо лучше, я возрождаюсь к жизни. Те двое сразу заметили, какое волшебное действие она оказывает на меня, стали свидетелями моего воскрешения. Они увидели силу ее влияния, убедились в том, что ее ласка имеет надо мной поистине колдовскую власть. Вот такие ощущения… Сразу забыл все мои укоры… Обожаю ее, и все тут. Она рядом, и я живу! Сижу почти неподвижно, привалившись спиной к стене, прихожу в себя… Как она нежна! Настойчиво просит, чтобы я не двигался. Воистину чудо!.. Стоит мне завидеть ее, и хвори мои как рукой снимает… Я замер в полном блаженстве, но двоих молодчиков из виду не выпускаю. Они тоже чрезвычайно любезны, предлагают перенести меня на верхнюю площадку, а оттуда в спальню… Я позволил им лишь поддерживать меня, а моя миленькая вела меня под руку. Так мне вспоминается… И все же на душе у меня было смутно… Я пытался разобраться. Обретши хладнокровие, я начал размышлять… Тогда я не пил, ни капли в рот не взял… Сорвался с цепи ни с того ни с сего… В точности так, как в «Туит-Туит». «Будет, будет уж! Хватит об этом, плюнь!..» Ах, как она прелестна, как сильны ее чары! Вновь рядом со мной мое диво!.. Одну ее вижу! Она вновь ослепляет меня! Она так прекрасна, что я просто шалею, издаю урчащие звуки, восхищаюсь на песий лад… Она улыбается, смеется, позволяет восхищаться собою… Если бы она ушла, жизнь моя кончилась, я тут же умер бы…

«Darling… Darling!» — нежно-нежно твержу я, уже не стесняясь двух молодчиков, коварного дяди и моего плута. Пусть думают, что угодно! Пусть увидят, что есть любовь!.. Они переносят меня на верхний этаж. Я счастлив, на верху блаженства. Точно возношусь на облаке… Вытягиваюсь на кровати… «Золотце мое! Золотце!» — зову ее. Только бы она не ушла… Пусть ляжет со мной… Но их это не устраивает, они отнимают ее у меня, правда, без грубости, без хамства. Это все, мол, глупости…

— Помилуй, Фердинанд! Вирджиния — всего лишь девочка! — внушает мне скотина Состен. Черт с ним, не лезть же в драку!.. Пусть просто посидит у моей кровати. Вижу одну ее, ее бледно-голубые глаза, глаза цвета моря. Голубая дымка окутывает ее лицо, розовое светлокожее лицо. То является мне ее душа!.. Говорю об этом двум поганцам… Что со мной творится! Радость бьет через край! Готов всю ее исцеловать… И тут я как закричу: