Банда
Шрифт:
— Хватит! — не выдержал Заварзин. — Хватит надо мной издеваться!
— Простите, — Пафнутьев виновато склонил голову. — Если у меня невзначай сорвалось какое слово непотребное, если нечто неуважительное сорвалось... Прошу меня извинить. Я старался следить за своей речью, потому что знаю — некоторые свидетели очень болезненно относятся к словам следователя и могут истолковать их превратно, поскольку сама обстановка...
— Прошу вас, хватит, — простонал Заварзин. — Ничего обидного вы не произнесли. Нет у меня на вас обиды! Нет!
— А как же нам быть с
— Тут какое-то недоразумение.
— Ну что ж, давайте разберемся... Скажите, в каких отношениях вы находитесь с Голдобовым?
— Это кто? — Заварзин не смог так быстро переключиться, ему требовалось время.
— Тот самый, который оплатил вашу роскошную покупку.
— Какую покупку?!
— “Мерседес".
— Что вы несете?!
— А разве нет? Тогда извините, прошу великодушного прощения. Скажите тогда, за какие деньги вы купили “мерседес”? Я бы не стал задавать этот вопрос, но дело в том, что этот злополучный “мерседес” постоянно участвует в наших беседах, его поминают свидетели, на нем раскатывает Лариса Пахомова, а се муж падает, сраженный кабаньей картечью, в то время, как Голдобов... Впрочем, я увлекся. Голдобова вы, оказывается, тоже не знаете.
— Я этого не говорил!
— Значит, знаете?
— Слушайте, как же я устал от вас! — искренне воскликнул Заварзин. Это обычная манера допроса?
— Какое допроса?! Мы просто беседуем, но дело в том, что мои вопросы вы воспринимаете как-то настороженно. Совершенно напрасно. Вам незачем меня опасаться. Все мои устремления направлены лишь на то, чтобы узнать правду. И больше ничего. Так что у вас с Голдобовым? Вы что-то хотели сказать, но я вас перебил... Слушаю, — Пафнутьев приготовил ручку, чтобы вписать слова Заварзина в протокол.
— Ничего у меня с Голдобовым...
— Но вы с ним знакомы?
— Слегка.
— Это как?
— Ну как... Здрасте-здрасте... Вот и все.
— То есть отношения чисто приятельские?
— Вы знаете, кто такой Голдобов? — со значением спросил Заварзин, намереваясь пойти в атаку.
— Какая-то шишка из торговли... Он тоже пользовался вашим “мерседесом”?
— С чего вы взяли?
— Сам видел, — широко улыбнулся Пафнутьев.
— Вы видели, как Голдобов ехал в моем “мерседесе”?!
— Ага, — кивнул Пафнутьев.
— Не помню. У него своих машин хватает.
— Если вы отрицаете, я так и запишу.
— Я сказал, что не помню.
— И Ларису не помните?
— Не помню.
— И мужа ее?
— И мужа не помню.
— Так и запишем.
— Да подождите вы писать! Давайте выясним... Какая-то бестолковщина идет, у меня все смешалось!
— Будем выходить на прямую дорогу. Среди ваших приятелей есть человек по имени Олег Жехов?
— Жехов?
— Да, тот самый, который, однажды перепившись, неосторожно вывалился с балкона... Хотя некоторые утверждают, что ему помогли сорваться. Впрочем, извините. Это случайно листок из другого уголовного дела мне под руку попался. Извините. Забудем о Жехове, мир праху ему. В каких отношениях вы с Николаевым?
— А это еще кто такой?!
— Как же! Ваш работник, член кооператива...
— А, Андрей... Господи! Я же говорю — все перемешалось. А какие отношения... Он у нас работает недавно, я его толком еще не знаю. Вроде, ничего парень. У нас зарплата хорошая, многие рвутся, но выдерживают требования не все. Отвыкли работать за годы Советской власти, — Заварзин улыбнулся, словно извиняясь за политическую дерзость. — А чем он-то вас заинтересовал?
— Да вот подвез меня на мотоцикле... Хорошо водит, этого у него не отнять.
— Рокер. Бывший, правда.
— Вон оно что... Тогда ясно. Он механик?
— В моторах разбирается.
— Сколько ему платите?
— Десять тысяч, — ответил Заварзин, поколебавшись.
— Неплохие деньги. Мне таких не платят. Меня возьмете? Я ведь тоже неплохой механик, а?
— С испытательным сроком.
— В чем же вы хотите меня испытывать? Заварзин усмехнулся, достал из кармана сигареты, вопросительно посмотрел на Пафнутьева. Тот согласно кивнул — кури, дескать, не возражаю.
И допрос продолжался.
И чем больше он длился, тем более успокаивался Заварзин. Если раньше у него были какие-то сомнения, надежда отвертеться и уйти чистым, то теперь он понимал, что выход у него один — спасаться надо немедленно. Если этот увалень выпустит сегодня, уже никакие силы не заставят его снова прийти в этот кабинет. И больше всего угнетало — Пафнутьеву каким-то образом удалось связать в один узел погибшего Пахомова, его шалопутную бабу Ларису, Голдобова, этого недотепу Андрея, мелькнула даже фамилия Жехова...
Пафнутьев почувствовал перелом в настроении Заварзина. Если в начале допроса тот пытался все представить каким-то недоразумением, то теперь его поведение изменилось. Он часто задумывался, уточнял вопросы, интересовался, в какой связи и для какой такой надобности это необходимо знать следователю. Свои показания подписывать не торопился, ссылаясь на плохую память — дескать, насколько помню, если не ошибаюсь, боюсь ввести в заблуждение. Пафнутьев понял, что перелом произошел не только в настроении Заварзина, но и в ходе следствия. Можно сказать, что он раскрыл некоторые свои карты и показал, что намерения его достаточно серьезны. Теперь он наверняка столкнется с круговым молчанием, его будет подстерегать опасность куда большая, чем до сих пор. Но он и противника заставит подняться из окопов. Несколько раз Пафнутьев поймал выражение Заварзина не то чтобы угрожающее, а приглядывающееся. Да, он, похоже, успокоился. Он просто пережидал этот допрос.
Выйдя от следователя, Заварзин не увидел ни роскошного цвета своей машины, ни ее форм и даже звука захлопывающейся дверцы, которым всегда наслаждался, не услышал. И момента, когда заработал мотор, не почувствовал, хотя прежде это было одно из самых радостных его ощущений. Посмотрев в зеркало, Заварзин увидел сзади отвратительного типа, того самого, который недавно ползал вокруг мотоцикла Андрея. Теперь он совершенно откровенно, расставив тощие кривоватые ноги, фотографировал его, Заварзина.