Банджо
Шрифт:
— Ну, с тех пор, как я ушел из дому, прошло много времени, — ответил Гэс. — Он любит деньги значительно больше, чем родственников, но можно и ему чего-нибудь сунуть в лапу.
— Да, в Додже у нас будут проблемы, — сказал Соленый. — Зирп наверняка уже там. Продает и покупает людей.
— Ты имеешь в виду — покупает наших людей? — спросил Гэс зная, что именно это имел в виду Солтц.
— А кого еще? — Соленый провел рукой по своему покрытому шрамами лицу. — А если ты не доставишь груз вовремя...
— Сегодня уже поздно. И передавать груз
— Как знаешь, Гэс, тебе решать. — Соленый был доволен, что не ему принимать решение.
— Знаешь, мы не поедем на ферму к моему брату. Может быть, это ужасно, но я не доверяю ему, — сказал Гэс. — Мы разобьем лагерь в холмах Гошен. Я хорошо знаю эти места.
Гэс свернул с шоссе и повел караван на север, в те места, где не было никаких поселений и где он когда-то охотился на кроликов. По пути им встретился небольшой каньон, заканчивающийся тупиком; на холме стояла ветряная мельница и маленький сарай. Место было идеальным для того, чтобы остановиться на ночь.
— Поставь грузовики так, чтобы в случае чего легко было смыться, — сказал Гэс.
После того, как грузовики были поставлены нужным образом, Гэс сказал своим уставшим людям, что поедет и разузнает, какова обстановка, и привезет чего-нибудь свеженького на ужин. Левшу и Мердока он поставил в караул. Вместе с Соленым и в сопровождении пикапа он вернулся к развилке дорог, на которой не было никакого опознавательного знака, и свернул направо.
— Я думаю, мой брат будет только рад продать нам какой-нибудь еды, — сказал Гэс.
На следующей развилке проселочной дороги, так хорошо ему знакомой, он снова свернул направо и поехал по дороге, по которой столько раз ездил на своем пони и на повозке с родителями. Дорога пошла немного в гору, и с вершины невысокого холма он увидел желтый шпиль церкви Святого Олафа, вздымающийся к небесам. А вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля пшеницы. Проезжая мимо кладбища у церкви, огражденного забором со столбами из известняка, он увидел, что свободного места там оставалось все меньше.
Они проехали мимо фермы Маккоев, заросшей сорняками, мимо других ферм, которыми когда-то владел — по крайней мере, на бумаге, — его отец. И Гэс ощутил душевную боль — неужели так нужно возвращаться в родной дом, где прошли детство и юность? И с этой болью он ничего не мог поделать; такое возвращение — всегда погружение в прошлое, в те бездумные годы, когда все наполнено чувством, а не разумом. И безвозвратно ушедшее терзает душу, наполняя ее загадкой бытия, прошлого, настоящего и будущего.
Наконец, они, спустившись с холма, подъехали к центральному дому фермы Гилпинов. Гилпины оказались в этих местах очень давно; они были среди первопроходцев, которым потом пришлось бороться за свою землю с крупными дельцами, как в свое время их предкам приходилось бороться с индейцами, а тем, в свою очередь, — с неисчислимыми стадами бизонов. А теперь кто будет зариться на эту землю? Джон Рокфеллер? Пендергаст? Генерал Першинг? Кто заберет эту, с такими трудами отвоеванную землю?
Перед конюшней стоял красный трактор со стальными колесами. Дом выглядел запущенным — краска во многих местах облезла. Двор зарос травой — этого мама никогда бы не допустила! Возле трактора стоял человек в комбинезоне и раздраженно и пристально смотрел на подъезжающие машины. Скрыться от этих глаз было невозможно: взгляд был невероятно цепкий — так язык ящерицы хватает муху.
Гэса потрясло, как выглядел Мартин — он за эти несколько лет очень постарел. Если бы не глаза, которые приобрели хищный взгляд рыси — кроличьего в них ничего не осталось, — он ничем не отличался от тысяч других фермеров, выращивающих пшеницу в необъятных прериях. Но глаза оставались молодыми, сверкающими. Гэс выучился читать по глазам и легко определял, лгут ли они, глаза ли это убийцы, говорят ли они правду, простую, без прикрас, есть ли в них уважение, достоинство, чувство чести. Но он не смог ничего увидеть в зеленых глазах Мартина, не смог проникнуть в их глубину и подсмотреть — что же у брата на уме?
— Привет, Мартин, — сказал Гэс, выбираясь из машины. — Это я, Гэс.
— Я узнал тебя, Гэс, — ответил Мартин. — Похоже, что у тебя дела идут хорошо. Все приумножаешь...
Его голос был сухим, как высохший початок кукурузы; когда они пожимали друг другу руки, его рука показалась Гэсу маленькой и какой-то заржавелой.
— Как все наши? — спросил Гэс.
— Да так себе. Мамаша мозгами совсем тронулась. Пришлось отослать ее в заведение, тут неподалеку. Кейти превратилась в свинью. Приносит помет каждый год. Все графство полно ее ублюдками! Я взял в упряжку Лили Вайтгенгрубер. Ну, вот, пожалуй, и все.
— Да, дела вроде бы в гору не пошли с тех пор, как я уехал. — Гэсу казалось, что мрачное настроение Мартина душит его, как густая пыль.
— Да нет, дела не так уж плохи, — сказал Мартин. — Мне удалось удержать пару ферм. Цена на пшеницу снова пошла вверх. Может, я даже стану членом правления банка.
— А как там Хундертмаркс поживает? Он тогда заявил, что я ограбил банк.
— Ну, поговаривали тут, что в банке обнаружили большую недостачу. Вроде Хундертмаркс какие-то свои махинации проворачивал. Ну, вот он и попытался спихнуть недостачу на кого-то другого. Но потом провели ревизию. Вроде все сошлось. Теперь он большой человек в наших краях. Уважаемый.
— Не беспокойся, — сказал Гэс, — я зла не держу.
— А что тебя сюда привело? — спросил Мартин, подозрительно поглядывая на желтую машину и на пикап.
— Нам нужно жратвы человек на пятнадцать. Голодных как волки. Хорошие, толстые бифштексы, картошечку, кофе. Рано утром мы едем дальше — в город.
— А я вот как раз на прошлой неделе зарезал свинью... но не знаю — продавать что-нибудь таким вот... — осторожно сказал Мартин. — Мне не нужно неприятностей.
— “Такие вот” — это я и мои люди. И нам тоже не нужны неприятности, как и всем остальным.