Банджо
Шрифт:
— Называй меня просто Гэсом, Джек.
Гэс обвел взглядом лица людей, стоявших вокруг машины. В них он не увидел ни злобы, ни ненависти, а только подавленность и растерянность, которые испытывает фермер, когда его сгоняют с земли.
— Ребята, не хотите прокатиться? Они обменялись взглядами.
— А почему бы нет? — сказал один за всех. — Делать-то все равно нечего.
Одного Гэс посадил между собой и Джеком, а трое других разместились на заднем сиденье.
Человек, сидящий рядом с Гэсом, сказал:
— Думаю, вы не помните меня,
— А, вот теперь припоминаю. Вы тогда женились на Моди Коберман, так? — сказал Гэс. — Скажите мне, засуха много наделала вам бед?
— Лучше сказать — окончательно нас погубила. Коровы болели. Зерно не всходило. У меня было двадцать акров земли, а теперь это все перешло Хундертмарксу.
— И что он будет делать с этой землей?
— А что он делает с остальными нашими фермами? Получит на все земли федеральные дотации, наймет людей, пригонит тракторы и будет все это обрабатывать. У меня остается небольшой клочок земли. Благодаря ему и содержу всю семью. Но если Хундертмаркс заграбастает все, тут, вокруг Додж-Сити, фермеров не останется. Все пойдут в издольщики.
— А как дела у Брюеров, Линквистов? Кого я еще помню?.. А, Поффенбургов? Как они поживают?
— Все сидят на федеральной помощи. Многие перебрались в Калифорнию. А что делать?
Джек вывел машину за город. Открылась безрадостная картина: заброшенные дома, пустые поля, занесенные пылью, полное запустение. Оставленные дома и постройки выглядели как гробницы тяжелому труду, который их возводил.
— Ну, может быть, после дождя все тут будет выглядеть не так мрачно, — сказал Бенни Пикок.
— Все еще вернется, — добавил один из фермеров на заднем сиденье. — Пройдет дождик — и все зазеленеет.
— Теперь мы наученные. Надо всегда откладывать кой-какие деньжата про черный день.
На некоторых фермах были еще видны следы жизни — висящее на веревках изношенное белье, постиранная потертая одежда; тощие цыплята, гоняющиеся за кузнечиками; исхудалые коровы, грызущие деревянные столбы заборов; женщина, одетая в старый мужнин комбинезон — последнее платье нужно беречь — и машущая вслед проезжающей машине; фермер, копающийся со своими сыновьями в земле и даже не поднявший головы...
На пути к холмам Гошен Гэс заметил во дворе какой-то фермы группу людей; вокруг стояли телеги, повозки и несколько машин.
— Это ферма Армсберов, — пояснил Бен, печально покачивая головой. — Похоже, что и они уже продают свою ферму.
— А ну давай подъедем, — грозно сказал Гэс. — Посмотрим, что там такое.
Джек свернул с дороги и, заехав на территорию некогда процветавшей фермы, остановился у казенной машины шерифа Дарби.
Дарби держал в руках какие-то бумаги; рядом с ним стоял Хундертмаркс, посматривающий на собравшихся людей и, наверное, прикидывающий в уме, какой доход он сможет извлечь из всех тех земель, которые скупил. Маленькое такое слово — доход, а столько в нем приятного смысла!
Гэс окинул взглядом
— Ну, ладно, — сказал шериф. — Мне это все очень неприятно, как и всем остальным, но закон есть закон.
Шериф бросил взгляд на Гэса, который кивнул ему. Потом продолжил:
— Мне зачитать, что говорится в этих бумагах?
— А в них говорится, что можно разорять людей? — спросил Гэс.
Дарби взглянул на банкира.
— Начальная цена на эту землю — двести пятьдесят долларов, плюс восемьдесят долларов процентов. Всего вместе — триста тридцать три доллара, — сказал Хундертмаркс.
— А если кто-нибудь выставит такую сумму? — спросил Гэс.
— Я выставлю, — сказал Хундертмаркс, — не волнуйтесь.
— Я готов открыть аукцион, — сказал шериф, обводя взглядом собравшихся, среди которых были фермеры, живущие по соседству, и городской старьевщик, Мозес Петерсон.
Гэс присмотрелся к собравшимся. Жена старого фермера напомнила ему собственную мать — такая же истощенная работой. Сам фермер выглядел, как человек, готовый вот-вот сломаться под грузом свалившихся на него бед. А ведь он честно проработал всю свою жизнь! И Гэсу не хотелось бы видеть, как ломается честный человек. А, черт с ним, с тем спокойствием, которое он себе обещал! Или что-то делать, или помирать!
— Шериф, вы не возражаете, если я кое-что скажу? Не ожидая согласия шерифа, Гэс повернулся к собравшимся, выпрямился во весь свой рост и спокойно заговорил:
— Мне кажется, что вы все оказались в одном и том же положении. Что, если кто-нибудь пустит по кругу шляпу? Может быть, поможете этим бедным людям выкрутиться из трудного положения? Или вы будете держаться все вместе, или каждый из вас пойдет ко дну поодиночке! Так что выкладывайте все, что у вас есть.
Бен Пикок нерешительно снял свою пропитанную потом шляпу, залез в карман, нашарил там серебряный доллар и, положив его в шляпу, передал другому. Шляпа пошла по кругу, а Гэс продолжал говорить:
— Хочу вам сказать, что после засухи 1921 года я понял, что оружие в руках может придать сил. Не то, чтобы сила была сама по себе хороша, — вот посмотрите, как Хундертмаркс использует свою силу! — но каждый человек может стать значительно сильнее, если он запасется несколькими патронами и обыкновенным ружьем!
Шляпа возвратилась к Бену Пикоку. Он подсчитал собранные деньги — оказалось тридцать четыре доллара. Все молчали, ожидая, что произойдет дальше.
— Положите деньги на стол, Бен, — сказал Гэс. — Я никому не собираюсь угрожать. Я знаю, что все вы верите в добропорядочность, и что вы всегда поможете соседу. Раз аукцион открыт, я предлагаю триста тридцать четыре доллара за все, что здесь выставлено.