Бангкокская татуировка
Шрифт:
— Не будь ребенком, дорогуша.
Ночью Чанья вновь явилась мне во сне. Искусственное озеро из тех, что есть только в Раджастане: [44]абсолютно правильный прямоугольник и в центре — плавающий на белом плоту храм. На берегу шеренга несчастных юношей. Пилигримов перевозят на остров для беседы с буддийским монахом. Когда подошла моя очередь, я обнаружил, что не могу смотреть святому в глаза. Моя рука сжала фотографию Чаньи, и я в поту проснулся.
Сон меня потряс. Я понял, что не отдавал себе отчета, как сильно ее хочу. Теперь предстоит пройти через муку,
— Это ты, Сончай? — Чанья произнесла слова тем сладостным тоном, от которого ее хотелось убить, когда она разговаривала так с другими.
— Хотел узнать, как поживаешь.
— Неужели? Ты прочитал мой дневник?
— Да, — ответил я хриплым шепотом.
— Полагаю, ничего интересного. Просто решила, что тебе лучше узнать, что к чему, на случай если…
— Конечно. Я все понимаю. Но осталась еще пара вещей — мы могли бы встретиться?
— Пара вещей? Например?
— Не хочу говорить по телефону.
— Считаешь, нас могут подслушивать? Неужели все зашло так далеко?
— Как знать, не исключено.
— Что ты предлагаешь?
— Может, мы могли бы перекусить?
ГЛАВА 28
Не жди, фаранг, я не собираюсь тебе рассказывать, что произошло за ужином. Признаюсь только в одном: я вел себя как жалкий, неуклюжий, комплексующий придурок (недаром во всех основных космологиях любовь — женщина и превращает мужчин в шутов). Зато копченый окунь оказался превосходным, австралийское белое вино — выше всяких похвал, а обычный легкий поцелуй на прощание в губы — лучше того и другого. Даже если раньше Чанья и не подозревала, что я потерял рассудок, то сейчас в этом нисколько не сомневается. С твоего позволения, на этом остановлюсь. Я посчитал проявлением космической милости, что она теперь не работает. И, разумеется, ни словом не обмолвился о своем сне.
Было около десяти вечера, когда я вернулся в «Клуб пожилых мужчин», где заправляла мать. Ее самой нигде не было видно, но многие клиенты морщили от отвращения носы.
Я пошел на запах и обнаружил Нонг в закрытой части двора. Увидев меня, она быстро спрятала руки за спину, но было поздно.
— Надо же, я считал, что ты на диете.
— Так и есть. Моя диета включает фрукты.
— Но мне кажется, не всякие. Скажем, цитрусовые или нечто в этом роде. Ты только несколько дней назад ела яблоки.
— Фрукт — он и есть фрукт. Какая разница?
Решил проявить хитрость и приблизился к матери с радостной улыбкой на лице. Нонг, конечно, что-то заподозрила, но тем не менее ответила поцелуем, когда я по-сыновьи любяще чмокнул ее в щеку. И не успела перехватить мою левую руку — я вырвал у нее пахучий желтый ком.
— Вор!
Я с наслаждением жевал. Ах этот дуриан [45]— фаранг, тебе не понять его меланхолической гнилостности, всепроникающей чувственной тягучести, обнаженной, бесстыдной, грубой, первозданной остроты, его победоносного болезненного очарования. Нет, для этого надо прожить здесь полжизни.
— Это самый калорийный в мире фрукт. Какую
— Пришло электронное сообщение, — с оттенком облегчения проговорила Нонг. — Он задерживается по крайней мере на неделю. Из-за судебного процесса должен оставаться в Штатах.
Да простит меня Будда! Супермен совершенно выпал из моей памяти. Я бросился к компьютеру и открыл электронную почту.
Мои дорогие Нонг и Сончай. Чрезвычайно жаль, но я вынужден задержаться. Только что мне пришло извещение из апелляционного суда — в течение следующих нескольких дней будет заслушано одно из трех моих самых важных дел. Я представляю крупнейшего клиента нашей фирмы и никак не могу отлучиться. Приеду, как только все кончится. Уверяю, это будет довольно скоро. Чемодан не распаковываю и, как только процесс завершится, прямо из конторы брошусь в аэропорт. Сгораю от нетерпения увидеть вас обоих. Господи, Нонг, Господи! Сончай, я тебя тоже люблю, хоть мы никогда не встречались.
Я еще размышлял над его письмом (почему он говорит, что любит меня, но при этом добавляет «тоже»), когда все замерли, потому что в бар вошли два незнакомца.
Хотя незнакомцы — сказано сильно. Ведь американское общество состоит из племен, согласны? Появление этих двоих возымело на наших старикашек в баре такое же действие, будто пара шайеннов вышла из чащи на прогалину и наткнулась на компанию пирующих кроу. [46]Хадсон и Брайт и наши клиенты одновременно насторожились. Хадсон мрачно отвернулся от морщинистых хиппи и посмотрел мне в глаза.
— Привет, детектив! Помните нас? — Он произносил слова, почти не шевеля губами, все такой же — сухопарый, суровый, начеку.
— Сонгай-Колок. В тот раз вы были бизнесменами.
— А вы — лицом, постоянно проживающим в США с «зеленой картой». Но давайте перейдем к делу. Догадываетесь, почему мы пришли?
Не говоря ни слова, я провел их в глубину бара. Хадсон при этом морщил нос, а Брайт откровенно фыркал (мол, если и существует особая вонь третьего мира, то вот она, понюхайте).
— Мама, это два агента ЦРУ, с которыми я познакомился в Сонгай-Колоке, где они притворялись бизнесменами телекоммуникационной индустрии, — объяснил я по-тайски.
Не помню, фаранг, упоминал я или нет, однако в нашем примитивном обществе все еще не забыли, как вести себя учтиво. Мое представление Нонг восприняла как сигнал, что эти два человека занимают в пирамиде место выше, чем она. Мать встала и церемонно поклонилась гостям. Хадсон, наверное, пожалел, что на нем нет шляпы — приподнять в соответствии с кодексом джентльмена. А Брайт стал лихорадочно соображать, как поклониться по-тайски, но оставил свою затею.
— Хочешь сказать, они лгали? — переспросила Нонг, по-прежнему вежливо улыбаясь.
— Ложь — их профессия. Они — шпионы.
— Как отвратительно! — Учтивый кивок Хадсону. — Шпионы понимают по-тайски?
— Ни слова.
Вся сияя, она ответила на приветствие Брайта.
— Полковник в курсе? Нам не следует вышвырнуть их вон?
— Помилосердствуй, мама. Это было бы ошибкой. ЦРУ — могучая организация.
— Мне не понравилось, как тот молодой кривил нос на мой дуриан. Если не прекратит, выгоню на свой страх и риск. — Мать обратилась к американцам по-английски: — Присаживайтесь, господа. Мой дом — ваш дом.