Бангкокская татуировка
Шрифт:
На этот вопрос она не получит ответа до тех пор, пока не станет слишком поздно. Так случилось, что Чанья оказалась одна в большой, дикой стране, и каким бы твердым ни был ее характер, временами в сознании приоткрывалась зияющая пустота одиночества. Однажды, не подумав, позвонила Митчу в кабинет, загоревшись рассказать об эпизоде из «Симпсонов», когда Мардж вживляет себе в грудь имплантат. Номер Чанья знала, поскольку однажды Митч под градусом вручил ей визитную карточку. («Хочу, чтобы ты звонила мне каждый час, хочу постоянно слышать твой голос и все время с тобой разговаривать». Разумеется, она не беспокоила его, когда он был трезвый и на работе.) И вот, осознав, что натворила, затаила
— Мардж не собиралась увеличивать грудь, ее надули в больнице.
Пауза.
— Приглашаю тебя на ужин. Куда хочешь пойти?
— Как насчет «Миски чили у Джейка»?
— Неудачная мысль — это заведение черных.
— Да, да, я не подумала.
— Вот что, надень деловой костюм. Поведу тебя в «Ястреба и голубя» на Холме. [41]Всем скажу, будто ты член тайской экологической, делегации. Делегация приехала на две недели и пытается предотвратить покупку американцами больших кусков национальных ресурсов страны. Соображай по ходу, если кто-то подойдет и затеет разговор.
С тех пор как уехал Танее, у Чаньи не было случая ощутить себя человеческим существом. Она и не подозревала, насколько соскучилась по роли члена восточной торговой миссии, поражающего своей необычностью, пока американец не произнес название «Ястреб и голубь». В этот ресторан ее пару раз водил Танее, и он же купил своей миа мой сшитый по здешнему фасону (брюки, а не юбка) черный деловой костюм. Теперь она надела его ради Тернера, а к пиджаку — золотого Будду на массивной цепи, которого до этого носила только в квартире. С заколотыми на макушке волосами и подкрашенными, как учат в салонах красоты, ресницами и бровями, с серьезным выражением лица (Танее научил ее, как изображать гримасу «американской непреклонности», сказав, что эта «маска» дает наибольшие шансы на успех в США), в черных туфлях на высоких каблуках и в строгом брючном костюме в сочетании с экзотическим золотым украшением она выглядела скорее не членом лоббистской группы, а представительницей тайской аристократии.
Окружение — великая сила. Чанья сидела в «Ястребе и голубе» рядом с серьезнейшим Митчем Тернером, у которого в рабочее время на лице не отражалось ничего, кроме «американской непреклонности», и обслуживающие членов конгресса чиновники не сомневались, что это очень важная и знатная иностранка. С ней обращались с глубоким почтением, а она раньше и не подозревала, что ее душа жаждет такого отношения. Чанья решила, что ей нравится «Ястреб и голубь» и она будет добиваться, чтобы Тернер в обмен на их сближение чаще приводил ее сюда. Хотя именно в эту минуту американец маялся навязчивой мыслью; что за дурацкая затея приволочь любовницу в это место? Ведь наверняка среди гостей ресторана найдутся и ее клиенты.
Чанья внимательно обвела окружающих взглядом. Нет, насколько она могла судить, никого из тех, чей член обслуживала, рядом не оказалось. Митч заказал бутылку вина, но при этом буквально посерел.
В дневнике Чанья больше ничего не пишет про тот ужин и каким образом они оказались в ее квартире, где стали следовать обычному ритуалу. Но ужин так повлиял на Тернера, как никто из них не ожидал. Лежа в постели после любви и все еще под кайфом от спиртного, Митч додумался до того, что решил представить ее родителям. Чанья не спросила, с какой парой мифических матерей и отцов он собирается ее познакомить. Очевидно, им предстояло позабавиться новым вариантом все той же игры. Митч был в приподнятом настроении, говорил беззаботно и застал
— Не очень хорошая идея. Я же из Таиланда. Ты знаешь, какой репутацией славятся тайские женщины.
Тернер задумчиво повернулся к ней:
— Ты очень хорошо держалась во время ужина. Я могу им сказать, будто ты приехала с торговой делегацией. Все равно не разберутся. Рано или поздно тебе придется с ними познакомиться.
— Не буду.
Наблюдать, как в его сознании открывается провал, стоило изрядных усилий. Ведь только у детей случаются такие молниеносные смены настроения. Внезапно, без предупреждения, его лицо исказила ярость. Хорошо бы знать, в каком они находятся мире и о каких родителях говорят. Сенатор и сестра исчезли неделю назад, и, по последней версии, Митча растила эксцентричная тетя.
— Намекаешь, что не собираешься за меня замуж?
Изумление в голосе выдало все, что он думает: неужели найдется такая шлюха, к тому же из третьесортной страны, которая способна упустить единственный в жизни шанс?
— Не хочу об этом говорить.
— Зато я хочу. Извини, Чанья, но мне придется это сказать. Я так больше не могу. Ты не представляешь, на какой компромисс мне приходится идти. Ты не удосужилась прочитать ни строки из Библии, которую я тебе дал.
Чтобы заставить его заткнуться, она ответила:
— Ладно, прочитаю. Тогда и поговорим.
Чанья понятия не имела, почему чтение Библии является необходимым предварительным условием для обсуждения брачных дел. В конце концов, Тернер же не проявил ни малейшего интереса к буддизму. Но она любой ценой хотела исправить его ужасное настроение. И впервые призналась себе, что спиртное оказывает на этого фаранга не вполне благоприятное воздействие.
Когда Митч ушел, Чанья сделала нал собой усилие и прочитала в переводе на тайский четыре Евангелия, затем вернулась к началу томика и, прежде чем ее внимание стало совершенно рассеянным, успела одолеть Книгу Бытия. Она решила, что никогда не слышала такого наивного детского лепета. Христианство показалось религией чудес: прозревает слепой, ни с того ни с сего начинает ходить хромой, поднимается из гроба мертвый. И вершина всего — говорящий загадками таинственный человек, который восстал из могилы и продолжал разгуливать по миру с дырками на теле после распятия. А взять Бога, который, как и следовало ожидать, мужчина и который все сотворил. Что за причуда сажать в раю древа, а затем запрещать Адаму и Еве есть плоды одного из них? На взгляд Чаньи, вся книга оказалась чем-то вроде продолжения мира фантазий Митча Тернера. «Симпсоны» казались более убедительными.
В конце концов Чанье надоело проглатывать снисходительность любовника, и она, прямо, не стесняясь в выражениях, выложила свой взгляд на Библию и стала ждать реакцию. На лице Митча появилось странное выражение, лоб избороздили морщины.
— В сущности, ты, наверное, права, — наконец проговорил он. — Христианство — сплошная ерунда. Но в будущем я собираюсь податься в политику. А в этой стране без церкви на государственную службу не попадешь. Ты показала, каков мой путь. Спасибо тебе за это.
Чанья нахмурилась и задала вопрос, который никогда не пришел бы ей в голову до того, как она познакомилась с Вашингтоном:
— Ты собираешься баллотироваться в президенты?
Лицо американца посерьезнело, словно было затронуто нечто очень личное, не подлежащее обсуждению. Он терпеливо улыбнулся, но ничего не ответил.
В тот раз Чанья не удивилась. Митч представлял собой сплошную головоломку, а его молниеносно реагирующий, но лишенный ясности бесплотный ум всякий раз заводил в тупик. Возможно, и политика — лишь одна из профессий, в которых он желал отличиться.