Банхар
Шрифт:
Точным, смертоносным ударом он застал врасплох одного из барнаков. Остальные схватили бездыханное тело Максара и кинулись наутек вниз по узкой горной тропе. Пес громко завыл, словно возвещая округу о своем перерождении, и бросился следом…
***
Володя открыл глаза и увидел свою бабушку. Он лежал на циновке, там же, в приемном зале библиотекаря максаров. Бабушка гладила его по голове и напевала песню.
Это точно была его бабушка, но выглядела она как-то иначе, значительно моложе, и на ней были доспехи аватаров, точно такие же, как у Дахалэ. Густые, серебристые волосы ее вились, а не висели жидкими седыми кустиками
У окна залы о чем-то тихо переговаривались Дахалэ и Ратмир. Тут и там расхаживали воины максары, выносили обломки статуй асуров.
– Я пропустил все самое интересное? – спросил Володя.
– Все самое интересное ты только что пережил, - бабушка улыбнулась.
Мираж девушки с ребенком на руках мелькнул в сознании Володи. А потом он вспомнил страшное детство, рабство, Мертвую пустыню, Максара, растерзанных младенцев…
– Я не хочу это помнить, - Володя приподнялся на лапы и снова упал. – Бабушка, если ты аватар, сотри, пожалуйста, все это из моей памяти? Я не смогу с этим жить!
– Без этого ты не станешь тем, кем должен стать.
Дахалэ и Ратмир молча наблюдали за ним со стороны.
– Дахалэ, помоги, - простонал Володя.
Картины из темного прошлого кошмарными слайдами посыпались леденящим кровь водопадом. Володя начал пятиться, грязная пена выступила на его губах.
Ратмир махнул рукой, и на входах в залу, на окнах появились решетки. Володя рванул к одному из окон в надежде выбить решетку, впился в нее клыками, но решетка не поддалась. Он оглянулся и увидел, что бабушка, Дахалэ и Ратмир стоят за решеткой.
Володя заметался по зале, круша все что попадалось ему на пути, бросался на решетки, рвал их клыками, и все глубже погружался в омут ярости где-то внутри себя. А картины все валились и валились, источая жуткий, пронизывающий холод.
– Не надо, не надо, не надо, - рычал Володя, клацая клыками в пустоту. – Отстаньте от меня, это не я, не я, не я…
Он уже не ощущал себя собакой. Он стремительно превращался в черного савдака, повелителя Мертвой пустыни. Тени савдаков и барнаков начали обступать его со всех сторон. Маленькие словно крысы чапы и огромные как носороги гохаи потянулись к нему, принюхиваюсь, словно хотели знать жив он еще, или издыхает, и теперь его можно растерзать.
Володя мог разорвать любого из них в доли секунды, даже всей этой темной армией они были бессильны перед ним. Но в потоке картин из прошлого ему не хотелось никого терзать. Он поднялся на лапы и смиренно склонил голову, в надежде что его разорвут сейчас, и все это закончится, он просто обратится в горсть пепла в Мертвой пустыне, станет частью бездушного бархана в свете серебристой луны.
Но монстры не спешили нападать, стояли и принюхивались. Володя сделал шаг на встречу и тени исчезли, растворились во мраке залы. Он присел на каменный пол, задрал голову и завыл, громко, протяжно, тоскливо. Звуки этой жуткой песни словно стаи воронов понеслись по долинам Срединных земель. Даже в Мертвой пустыне, казалось, услышали его. Он оплакивал все то, что случилось с ним когда-то, всех тех, кого потерял и растерзал. И все слышали, и молчали.
Но вот из мрака появился силуэт девушки, той самой, что когда-то была его мамой. Она присела перед ним, протянула руки, и он уткнулся в них, ощутил теплые, нежные объятья. Страх и боль постепенно отступили. А он прижимался к ее груди и тихо поскуливал, словно маленький, беззащитный
– Подойди, Банхар! – Володя поднял голову и снова увидел бабушку. Она стояла у мозаики с изображением дерева.
Он подошел к ней, обнял лапами ее ноги, приник к ним.
– Ты прошел по древу Прибежища. Это древо начинается в мире людей. Мертвая пустыня – почва для древа, и для всех нас. Без Мертвой пустыни не будет древа Прибежища. Так и ты, не будешь собой без своего прошлого.
– За что мне это все?
– За то, что только ты можешь быть первым Банхаром. Встань!
Володя поднял голову и встал на лапы.
– От корней древа Прибежища до кроны его, от тлена к жизни, от жизни к тлену, от темной стороны луны к свету солнца, приди, Банхар! Я призываю тебя!
Дахалэ, низко склонив голову, протянул бабушке каменный ларец. Она открыла его и извлекла алмаз, прозрачный, словно слеза младенца.
– Пришло твое время, первый Банхар! Ты нужен нам!
Она протянула алмаз. Володя повел носом, и ощутил свет, мягкий и теплый, словно луч солнца. В отражении камня он увидел отражение себя, могучего, непобедимого волкодава с четырьмя глазами. Все четыре глаза этого зверя светились, переливались живым огнем.
– Что ты видишь? – спросила бабушка.
– Себя, – тихо ответил Володя.
– Что ты видишь? – повторила бабушка.
– Себя, - ответил Володя чуть громче.
– Что, ты, видишь?
– Я, вижу Банхара!
Дахалэ облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Грохот оружия о латы послышался в соседних залах, тысячи восторженных голосов раздались за окном.
– Банхар, Банхар, Банхар, - начали повторять воины. И этот клич понесся по долинам Срединных земель доброй вестью, живительным ветром, над страной максаров и асуров, над хребтом Меру и Мертвой пустыней к Мглистым горам, долине сартов и миру людей, где все те, кто был ему дорог, без надежды на победу все же готовились к решающей битве.
Глава 14
Тощий, изможденный хайнак бил копытом в пепел, пытаясь вырыть себе логово, источник прохлады. Всего один провал в яме, где нет лучей, и силы к нему вернутся. Но пепел осыпался и неизбежно хоронил результаты жалких потуг копытного. Активная луна светила нещадно, выжигая остатки влаги в его теле.
Бузур наблюдал со стороны, ждал удобного момента. Хайнаки – стадные сущности, держатся очень большими стадами, особенно когда корки в пустыне много. Но корка в очередной сезон активной луны не уродилась, и в Мертвой пустыне начался мор.
Ни бузур, ни хайнак не знали, что мор спровоцировали онгоны. Спустя каждые двенадцать циклов, двенадцать активных лун и столько же сезонов лунной прохлады они открывали шлюзы в горах хребта Меру, чтобы проветрить пустыню потоками озона. Так на поверхности пустыни появлялась корка, служившая кормом для гохаев и хайнаков. В свою очередь гохаи и хайнаки служили источником пищи для хищников, чап, савдаков, барнаков и бузуров.
Онгоны и прежде так делали. Мор вычищал пустыню от сущностей, а потом, когда шлюзы открывались, поток существования в пустыне быстро обретал новое русло. Этот процесс диктовал верховой ветер, Бора. Он всегда дул в одну сторону, от мира людей к Чистым землям, и нес дохов. Иногда, очень редко дохов было совсем немного. Но чаще они падали дождем, на вершины Кабал, трех скал в Мглистых горах, Мертвой пустыне и в горах хребта Меру.