Баранкин, будь человеком!
Шрифт:
– Как это – никого?.. А мы кто такие? – прошептал один муравей другому.
Голубоглазый муравей рассмеялся, пошевелил усиками и стукнул лапой по плечу муравья с темными глазами.
Черноглазый муравей посмотрел на расстроенное лицо Зинки Фокиной, тоже пошевелил усиками, но ничего не сказал.
– Не может быть! – прошептала Зинка Фокина. – Я же своими глазами видела… Не могли же они сквозь землю провалиться!.. – Она еще раз обшарила весь куст мокрыми от слез глазищами и сказала: – Черт побери! Вот черт побери!
– Ругается! – обрадовался голубоглазый муравей (это
Костя подкрутил свои усики, хлопнул муравья с черными глазами по спине (это был, конечно, я, Баранкин!) и весь затрясся от беззвучного смеха.
Зинка Фокина сделала шаг назад. Ветки со свистом сомкнулись, и мы с Костей остались одни на раскачивающемся сучке сирени.
– Урра! – сказал Костя Малинин. – Опасность воздушного нападения миновала! Отбой!
Костя Малинин радовался, он радовался как человек, то есть он радовался как муравей, избежавший смертельной опасности, когда он был еще мотыльком. Его веселый муравьиный голос напоминал сигналы электрического зуммера.
Хотя я тоже, как и Костя, избежал смертельной опасности и успел вовремя превратиться в муравья, но я не очень-то радовался: ведь если мы успели превратиться в муравьев, то мы с таким же успехом могли превратиться и в трутней. А от муравьиной жизни я абсолютно не ждал ничего хорошего, поэтому я не стал разделять Костиных восторгов, а мрачно сказал:
– Эх, Малинин! Что ты наделал, Малинин!
– А что я? – прозудел весело Малинин. – Что я, по своему желанию уснул, что ли? Это же закон природы!
– Да я не про закон природы! Я говорю: «И зачем мы только из-за тебя превратились в муравьев, а не в трутней?»
– Если бы тебе гро-зи-зи-ло попасть в коллекцию, стал бы ты очень выбирать, в кого тебе превратиться…
Я на это ничего не сказал Малинину, потому что в его словах, безусловно, была доля правды.
– И вообще, Баранкин, – продолжал Костя, трутни – это ведь вроде муравьев, только с крыльями, а нам с тобой крылья ни к чему, мы с тобой налетались уж на этих крыльях. Давай уж лучше уползем-зем-зем от всего света под землю, в муравейник. Уж там мы с тобой никого не встретим – ни юннатов, ни отличников, ни кошек, ни воробьев…
– Очень ты спрячешься в муравейнике, – налетел я на Малинина: его глупые рассуждения меня просто разозлили. – «Уползем-зем-зем»!.. Ты что, не знаешь, что ли, что муравьи – это самые-самые трудящиеся насекомые на всем свете? И что их каждый день заставляет работать, этот, как его, инстинкт?
– Почему не знаю! – стал оправдываться Малинин. – Очень даже знаю, что муравьи трудящиеся. Но ведь сегодня выходной день!
Такое заявление со стороны Кости Малинина для меня было совершенно неожиданным.
– Ну и что, что выходной? – опешил я.
– А в выходной они, наверное, не работают!
– Значит, по-твоему, в выходной день инстинкт на муравьев не действует, что ли?
– Знаешь, Баранкин, – сказал Малинин убежденным голосом, – я вообще считаю, что никакого инстинкта нет.
– Как – нет? – снова опешил я. – Нам
– Ну и что, что преподают?.. Просто этот инстинкт все учителя нарочно придумали, чтобы нам вопросы задавать на уроках! Соображаешь?
Когда Малинин мне все это высказал, я сразу же стал соображать: а может быть, действительно Костя прав и никакого инстинкта у муравьев вообще нет, а выходной день, наоборот, есть… А если выходной день у муравьев есть, тогда нет ничего страшного в том, что мы превратились не в трутней, а в мурашей… Конечно, у муравьев есть выходной день!.. А может быть, все-таки нету. Я попробовал представить себе жизнь без выходных дней и не смог. Еще я вспомнил беседу, которую в школе проводил с нами доктор. Беседа была о том, что надо обязательно отдыхать каждый выходной день. Если людям надо отдыхать каждое воскресенье, то муравьям тем более: они ведь такие маленькие и слабенькие. Нет! Конечно, у муравьев должен быть выходной день, и он у них, конечно, есть! А если выходной есть, тогда, пожалуй, все в порядке! И можно не вешать нос, то есть усы, и можно бежать в муравейник и занять там какуюнибудь отдельную комнату, и начать ходить там на голове, и вообще делать все, что только тебе вздумается. Здорово я развеселился от этих мыслей.
– Малинин! – прозудел я, спрыгивая с ветки на землю. – Сейчас мы разыщем с тобой муравейник, займем отдельную комнату, запремся, закроем дверь на замок и…
– У них же нет, наверное, дверей и замков в комнатах, – усомнился Костя.
– Неважно! – сказал я, развеселившись еще больше. – Важно, что комнаты есть, а уж загородиться чем-нибудь от всего на свете мы сумеем! Мы с тобой бабочки ученые и воробьи стреляные, нас теперь на мякине не проведешь!
Я побежал по земле и на радостях ударил лапой попавшееся мне на пути круглое семечко, напоминавшее по форме футбольный мяч.
Костя Малинин принял мою передачу и отпасовал семечко обратно. Только здесь, на земле, я разглядел хорошенько Костю-муравья. Он весь блестел так, словно его начистили сапожным кремом, и талия у него была очень смешная – тонюсенькая-претонюсенькая, как у девчонки, и лап было сразу шесть штук. «Очень это здорово, что у муравья шесть лап, – подумал я, – в футбол удобно играть. Особенно бить по воротам, со всех шести лап. И в воротах стоять тоже удобно: на двух лапах стоишь, четырьмя ловишь мяч…»
В доказательство своей мысли я подпрыгнул в воздухе и ловко принял на грудь семечко-мяч всеми четырьмя лапами сразу. В обнимку с мячом я упал на землю и покатился, громко смеясь от удовольствия.
– Куча мала! – крикнул Костя Малинин и повалился на меня.
Мы начали было кувыркаться, но тут я заметил, что из леса" то есть из травы, навстречу нам вышло человек шесть муравьев. Я, конечно, очень обрадовался. Вскочил.
– Здорово, ребята! – крикнул я муравьям, поднимая в знак приветствия все четыре лапы. Потом я ударил по мячу лапой и сказал: – Может, по случаю выходного в футбол сыграем, ребята?.. Вас сколько человек?.. Шесть?.. И нас двое! Как раз! Разделимся на две команды по четыре! Чур, я – центр нападения!