Барьер(сб.)
Шрифт:
— Мир! — воскликнул он по-латыни. — Мир!
Никто не понял латинских слов, но они произвели свое действие.
Сначала задрожала группа у дверей. Вопль ужаса, паника, падение тел, шумный, судорожный бой за дверью. Через несколько мгновений от солдат осталось только оружие, да один-два шлема медленно скатывались по ступенькам, разбивая тишину звонкими ударами.
— Мир! — повторил Мефи.
Девушка встала и медленно прижала руку к губам, свирепый огонь у нее в глазах сменился ледяным ужасом. Она медленно отступала шаг за шагом.
— Дьявол! Убийца моего брата — в руках у дьявола… Дьявол! — Остальное затерялось в безумном хохоте.
— Ты спас меня, господин… от виселицы.
— И от «жизни вечной», — насмешливо добавил Мефи.
Доктор задрожал.
— Мы не можем оставаться здесь. Если меня не потащит палач на виселицу, то меня ждет костер, — сказал он.
Некоторое время оба молчали.
— Хорошо, — произнес Мефи. — Я спасу тебя. Но ты тоже сделаешь для меня кое-что… Послушай…
Мефи знал, чего он хочет… В городе была чума.
Ее несли на носилках закутанные люди. Ее несли тучи воронов над грудами непогребенных трупов. Заупокойный колокол отбивал такт этому страшному призраку в его кошмарной пляске. Забитые двери были покрыты белыми крестами, отовсюду поднимался запах разложения. Ужас был начертан на исхудалых лицах, и священники в полупустых церквах служили реквием в тишине господнего отсутствия.
Двое прохожих прошли через покинутые ворота под угасшими взглядами стражников, неподвижные руки которых не выпустили оружия даже после смерти.
Тот, кто был повыше ростом, задрожал от возмущения.
— Я не пойду дальше, — сказал он. — Ты знаешь, что нужно делать, знаешь, как найти меня.
Фауст кивнул: зрелище смерти не волновало его. Он шел дальше по тихим улицам, огибал лужи, отскакивал от голодных собак.
Он постучался в ворота дворца. Долгое время ему отвечало только эхо, потом засов отодвинулся, и ворота приоткрылись.
— Я врач, — быстро произнес Фауст.
— Тут исцеляет только смерть, — быстрым шепотом ответил слуга. — У князя заболела дочь, он никого не принимает. Уходи!
Доктор сунул ногу между створами.
— У меня есть средство против чумы, скажи это своему господину.
Дверь приоткрылась больше, показалась растрепанная голова с острым носом. В глазах было недоверие.
— Ты дурак или… — В руке сверкнула пика.
Доктор отскочил, но не сдался.
— Я думал, князь не захочет, чтобы его дочь умерла, — сказал он и повернулся, словно уходя.
Слуга нерешительно глядел ему вслед, потом окликнул:
— Погоди, я скажу о тебе.
Князь был уже стариком, утомленным, закутанным в длинную парчовую одежду, расшитую золотом. На тяжелом столе стояла чаша, в которой дымилось вино. На лбу у князя лежал компресс, пахнувший уксусом.
— Если ты говоришь правду, — медленно произнес он, — то получишь
Доктор улыбнулся.
— Я не боюсь.
Князь смотрел на него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.
— Дочь, заболела перед полуднем, она горит как огонь и бредит… Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?
— Веди меня к ней, — ответил Фауст.
Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже; по мере того как по ней струилась серебристая жидкость, под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.
— Теперь она уснет, — сказал он. — Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.
Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом, его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Мефи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в душе у Фауста угрызения совести сменялись страхом. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубоватого сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного… но доктор не смел ее нажать.
Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда с дымящейся пищей и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Доктор ел и пил, и ему было очень весело.
Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.
— Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать… Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.
Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.
— Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача — помогать страдающим…
— Достоин делатель мзды своей, — бормотал монах.
Князь всхлипнул.
— Ты великий человек, доктор… Но можешь ли ты предохранить перед божьим гневом? Есть ли у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели. Кто их будет обрабатывать?
— А кто заплатит десятину? — спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.
— Есть у тебя такое средство? — настаивал князь.
— Есть, — ответил доктор, и глаза у них алчно заблестели, — но с условием…
— Согласен заранее, — начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил:
— С каким, милый сын мой?
— С тем, что вы создадите царство божье на земле.
Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.
— Мы не печемся ни о чем другом, сын мой, — тихо сказал он.
Доктор нажал кнопку на яйцевидном предмете и положил его на стол. Они видели это, но ни о чем не спросили.