Бархат
Шрифт:
– Мне пора, Талейран. – Фуше поклонился и добавил: – Я, как обычно, выйду с черного входа. Нет, нет, – запротестовал он, когда Талейран потянулся к звонку. – Не стоит звать лакея. Я сам найду дорогу.
– Уверен, мой друг, что найдете, – произнес Талейран, спокойно улыбаясь. – Но не могу же я позволить, чтобы такой человек, как вы, ушел без сопровождения. Конвой мсье Фуше к подъезду, Андрэ! – приказал Талейран слуге, который появился в комнате сразу же после звонка, как будто он стоял за дверью.
Когда дверь за министром полиции
– Как будто я настолько глуп, что позволю ему в одиночестве бродить по дому. Он еще, чего доброго, стащит столовое серебро!
Габриэль слабо улыбнулась:
– Вы думаете, он мне поверил?
Ее крестный отец покачал головой:
– Нет. Ты была поражена его вопросами, чего он и добивался. Я уверен, что он знает гораздо больше, чем ты ему рассказала. Уж таков Фуше.
– Но если он не поверил мне, то почему не сказал об этом?
Министр пожал плечами:
– Ты частное лицо, и у тебя есть влиятельные друзья. Он не может обвинить тебя в чем-нибудь, пока ты не совершишь открытого предательства. Можешь быть уверена – он выяснит, почему ты лгала, и установит за тобой слежку.
– Да, – промолвила Габриэль. – Я тоже уверена, что он так и сделает.
С этими словами графиня направилась к двери.
– Ты знаешь, мне тоже любопытно, почему же ты все-таки сказала неправду? Из-за ребенка? Но даже если Фуше и поймает лорда Прайда, я смогу защитить мальчика. Фуше не будет от Джейка никакой пользы, если сам шеф тайных агентов окажется у него в руках.
– Знаю… И не знаю, почему я солгала. Я не собиралась этого делать и думала в эту минуту о Гийоме. Но почему-то я поступила именно так. – Габриэль пожала плечами. – Мне надо предупредить Натаниэля о том, что Фуше известно, что он в Париже.
– Но ты себя поставишь под угрозу, помогая ему, – заметил Талейран.
– Но Натаниэль по-прежнему полезнее живой, чем мертвый, не так ли?
– В общем, да. Но я всегда могу найти другого человека.
– И другую женщину, которая его соблазнит?
– Если это будет необходимо.
– Грязными делами вы занимаетесь!
– В этом нет ничего нового, ma fille.
– Да, конечно. Bonne nuit, mon parrain. [11]
Габриэль нужно было все обдумать в спокойной обстановке. Она поднялась в свою спальню и легла на кровать, закинув руки за голову. Комната освещалась лишь мерцающим светом тлеющих в камине угольков. Почему же Она все-таки солгала? Гийом с такой же легкостью убрал бы Натаниэля, с какой лорд Прайд уничтожил Гийома. Так отчего она не воспользовалась случаем и не сделала того же? Это была бы славная месть, и несколько недель назад Габриэль бы ни секунды не раздумывала.
11
Доброй ночи, крестный (фр.)
Но когда она попыталась всколыхнуть в своем сердце прежнюю ненависть, то обнаружила, что ее там больше нет. Когда же ненависть и жажда мести покинули ее? Ведь она сказала Талейрану, что готова использовать Натаниэля в его политических махинациях. Было ли это правдой?
Но независимо от того, говорила она тогда правду или лгала, графиня поняла: она больше не хочет причинять вред лорду Прайду.
Боль ее утраты еще не прошла – она все еще помнила Гийома, – но стала гораздо слабее. Раньше все напоминало девушке об убитом любовнике, она все время думала о нем, но потом Габриэль научилась жить с эти горем.
И она ничего не могла поделать со своим влечением к лорду Прайду.
– Так где вы поймали его? – спросил Фуше, с любопытством глядя на сопливого паренька, стоящего между двух верзил-полицейских.
– В таверне, напротив цветочного рынка, мсье. У него слишком много денег – столько честным трудом не заработаешь.
Говоривший ударил паренька, и тот съежился. Из разбитой губы у него текла кровь, глаз был подбит.
– Нам помог одноглазый Жиль, – промолвил один из полицейских.
– Ах, ну да, – сказал Фуше и взял арестованного за подбородок. – Он, кажется, еще сообщил, что какие-то незнакомцы сорят деньгами направо и налево?
– Да, мсье. Мы-то ничего не заметили, но вы же знаете одноглазого. Он так любит выпивку и деньги, что увидит домовых, если ему заплатить.
– М-м-м… Ну, а что ты скажешь? – спросил Фуше, обращаясь к мальчишке.
Лицо министра полиции исказила ярость, он почти кричал.
– Я не сделал ничего плохого, – прошептал мальчик, пытаясь вырваться из рук полицейских. – Я просто выполняю поручения старухи, которая держит цветочную лавку.
Фуше недоверчиво посмотрел на кожаный кошелек. Затем он высыпал содержимое кошелька на стол. Кучка серебра засверкала в тусклом свете сальных свечей.
– Да-да, – скептически проговорил Фуше. – Несколько поручений старой карги, которая торгует цветами, говоришь? Да у нас, оказывается, цветочницы стали миллионерами!
Раздался грубый гогот, паренек получил еще один удар и упал на колени.
– Он выбросил в реку какие-то листки, когда мы схватили его, мсье.
Обутая в грубый сапог нога с размаху влетела в голень пленника.
– Полегче-полегче, – спокойно произнес Фуше. – Мне не нужно, чтобы он сразу отрубился.
А затем он сам подошел к мальчику и ударил его кулаком в живот.
– Может, скажешь правду, – а то будет совсем неприятно? – все тем же спокойным тоном договорил министр.
Пленник, скорчившись, упал на пол и судорожно ловил ртом воздух.
– Поднимите его!
Фуше зажег сигару, наблюдая, как его молодцы поставили мальчика на ноги. Пленник не мог держаться на ногах, его рот скривился от боли.