Бархатная песня
Шрифт:
Рейн подошел к очагу и с минуту смотрел на ярко горящее пламя.
— Мне казалось, я способен убить тебя, когда ты отправилась к королю, — сказал он, волнуясь. — Это было все равно, как если бы ты объявила на весь мир, что Рейн Монтгомери не может сам за себя постоять.
— Но я никак не хотела…
Он поднял руку, чтобы заставить ее молчать.
— Нелегко мне говорить, но это должно быть сказано. Когда мы жили в лесу, нетрудно было понять, почему люди невзлюбили тебя. Ты чересчур заносчиво
Он долго молчал.
— Но судить себя не так легко и приятно…
Он стоял, повернувшись к ней широкой спиной, склонив голову, и ее сердце рванулось к нему.
— Рейн, — прошептала она. — Я все понимаю. Ничего не надо больше говорить.
— Но я должен. — И он повернулся к Аликс. — Ты думаешь, это легко для меня — для мужчины — понять, что такое маленькое существо, полуребенок-полуженщина, способно сделать невозможное для меня?
— А что такое я сделала? — искренно удивилась она.
При этих словах он улыбнулся, а в его взгляде она прочла нежность.
— Представь себе, я считал, что могу действовать, как мне заблагорассудится. Например, пожертвовать всем своим достоянием ради грязных нищих. Может быть, мне даже нравилось быть королем преступников.
— Рейн! — И она коснулась его рукава. А он схватил ее за руку и прижал кончики пальцев к губам.
— Зачем ты поехала к королю Генриху?
— Чтобы испросить для тебя прощение. Чтобы убедить его дать разрешение на брак Элизабет и Майлса.
— Это уязвило мою гордость, Аликс, — прошептал он. — Я-то мечтал явиться к королю, сверкая серебряными доспехами, и говорить с ним на равных. — На щеке у него появилась ямочка. — А вместо этого к нему явилась моя жена и умоляла его пощадить мужа. И это очень больно.
— Но я не хотела… О, Рейн, да я бы любого умоляла, только бы спасти тебя от смерти.
Он, казалось, не замечал, что его рука вот-вот раздавит ее пальцы.
— Меня изуродовала гордыня. И я хочу… просить у тебя прощения.
Аликс же захотелось крикнуть, что она все-все прощает, по время для скоропалительных обещаний прошло.
— Думаю, нет, я уверена, что в будущем я еще не раз уязвлю твою гордость.
— Я тоже в этом уверен.
Она немножко вздернула подбородок:
— И как же ты поступишь, когда я это сделаю опять?
— Накричу на тебя. Очень, очень разозлюсь. Буду угрожать, что убью.
— Ох, — тихонько ответила Аликс, смаргивая слезы, — но тогда, может быть…
— Аликс, я хочу видеть рядом тебя, а не еще кого-нибудь, кто будет соглашаться с каждым моим словом. — Он запнулся и поморщился. — Ты правильно сделала, что отправилась к королю.
— А
— Насчет него ты ошиблась. Если бы я его тогда убил, Майлсу не пришлось бы…
— Если бы ты убил его, король Генрих убил бы тебя! — крикнула Аликс.
— Нет, я бы сумел разделаться с телом. Никто бы…
— Но потом тебе пришлось бы каяться на площади перед казнью, — сказала она с отвращением. — Нет, я правильно поступила.
Рейн хотел возразить, но, подумав, согласился:
— Возможно, ты и права.
— Я — что? — спросила пораженная Аликс и вдруг увидела на его щеке ямочку.
— Да ты меня дразнишь! — И решительно сжала губы.
Рейн рассмеялся своим низким, искусительным смехом и привлек ее к себе, не давая вырваться.
— По-видимому, мы никогда ни в чем не будем согласны, но, может быть, сумеем действовать вместе. Может, ты захочешь сначала обсудить со мной то, что собираешься сделать?
Она с минуту размышляла над его предложением:
— А что, если ты станешь возражать? Нет, я, наверное, буду поступать, как прежде.
— Аликс, — почти прорычал он и рассмеялся. — Аликс, Аликс, Аликс.
Смеясь, он подбросил ее вверх и поймал на лету.
— Да, мы, наверное, всегда будем ссориться. Ты сможешь так жить?
— Но мы не станем ссориться, если ты будешь сначала думать, а потом действовать. Хоть изредка, но ты должен думать о завтрашнем дне. Если бы ты остановился тогда и подумал, что делаешь, может, в не возглавил бы королевскую армию против… — И голос ее затих, потому что Рейн стал покусывать се шею.
— Я человек, которого ведут страсти, — пробормотал он, — и ты хочешь, чтобы я изменился? Она вскинула голову, чтобы ему было удобнее.
— Я способна бросить вызов твоей страсти, Рейн! — И она отодвинулась и, пристально и очень серьезно взглянув на него, добавила: — И тогда ты снова меня оставишь? Если я сделаю то, что тебе не по нраву, ты опять бросишь меня и наших детей? Его взгляд тоже посерьезнел.
— Я тебе даю клятву, Аликсандрия Монтгомери, священную клятву рыцаря. Я никогда больше не брошу тебя во гневе.
С минуту она раздумывала, внимательно изучая его лицо, а потом обвила руками его шею:
— Я так тебя люблю!
— Я, конечно, мог бы запереть тебя в твоей комнате, приставить к тебе стражу и тому подобное, что полагается. Но я больше никогда не сплавлю тебя к своему брату, чтобы он разбирался с моими неурядицами.
— Какие неурядицы! — закричала она ему в ухо. — Да я луч света для всей твоей семьи. Ты, только ты разбиваешь их сердца. Ты, огромный, упрямый…
Рейн потер полуоглохшее ухо.