Бархатное убийство (сборник)
Шрифт:
– Где убитая? – спросил его Гуров.
– Там, где и была, – ответил Кривулин. – В своей комнате. Мы там ничего не трогали.
– Тогда пошли туда, – скомандовал сыщик.
Следственная бригада, сопровождаемая хозяином усадьбы, проследовала по коридору. Дверь комнаты, где накануне Гуров беседовал с Настей Тишкиной, стояла полуоткрытой.
– Вот так дверь и была, когда Алексей утром увидел, – объяснил строительный магнат. – Мы ничего менять не стали.
Гуров ничего на это не сказал. Открыл дверь, вошел в комнату.
Первое, что бросилось ему в глаза, –
Следственная бригада приступила к работе. Фотограф сделал несколько снимков, зафиксировав положение тела убитой, эксперт нанес порошок на все поверхности, которых мог коснуться убийца, – надеялся найти отпечатки пальцев. После того как фотографии были сделаны, тело убитой перевернули на спину, и к делу приступил врач. Гуров и Синичкин тем временем осмотрели комнату. В ней со вчерашнего дня ничего не изменилось, все вещи находились на прежних местах.
– Где повар Петриченко? – спросил Лев у хозяина виллы. – Нам необходимо его допросить.
– Ждет в гостиной, – с готовностью ответил Кривулин. – Я велел ему там сидеть, никуда не отлучаться. Так что мы сегодня даже без завтрака. Ничего, обойдемся бутербродами…
– Ну, что, вместе будем допрашивать? – повернулся Гуров к Синичкину.
– Я не возражаю, – кивнул тот. – Наоборот, буду рад, если вы с самого начала примете участие в этом расследовании.
Они прошли по коридору, вошли в гостиную. При их появлении повар, сидевший на диване, поспешно встал. Лицо у него было бледное, взволнованное – совсем не такое, как накануне, когда Гуров видел его впервые. Как видно, смерть горничной произвела на Алексея Петриченко сильное впечатление.
– Садитесь, Петриченко, – сказал ему Синичкин. – Сейчас мы с полковником Гуровым проведем допрос в связи со смертью Анастасии Тишкиной. Расскажите, при каких обстоятельствах вы обнаружили тело.
– Я встал, как всегда, в шесть утра, – начал повар. – Сходил на пляж, искупался, потом пошел на кухню, готовить завтрак. Сегодня у меня по плану были тарталетки и фаршированный лосось, а еще… Но это, впрочем, неважно. Значит, я шел по коридору и тут увидел, что дверь в комнату Насти приоткрыта. Я удивился: она никогда так не поступала, всегда дверь закрытой держала. А уж после несчастья тем более – никого видеть не хотела, закрывалась. Проходя мимо, я в щелку заглянул, но ничего видно не было. Тогда я позвал, тихонько так: «Настя, ты у себя?» Никто не отвечает. Я еще раз позвал, погромче. Когда опять никто не ответил, я открыл дверь – и увидел, что стул на полу валяется, а позади стола она лежит. Тогда я побежал наверх, к Егору Борисовичу. Разбудил, все рассказал…
– Давай уточним, – предложил Гуров. – Во сколько точно ты вошел в комнату горничной?
– Так, значит, встал в шесть… – начал высчитывать повар, – потом купался… это минут пятнадцать… потом еще пять… Выходит, было 6.20 или 6.25.
– Пока ты купался и шел обратно, видел кого-нибудь?
– Нет, никого.
– А собаки по парку еще бегали?
– Нет, собак не было. Их Борис ровно в шесть загоняет.
– А самого Глушакова ты видел?
– Нет, – покачал головой повар. – Он, наверное, возле загона был, а это за дежуркой, далеко.
– Может, слышал кого? – спросил Синичкин.
– Нет, только птицы чирикали.
– Ладно, можешь идти, – отпустил повара Гуров. – И позови сюда Глушакова.
Спустя минуту в гостиную вошел охранник. Его красивое лицо было таким же невозмутимым, как и накануне.
– Давай садись, – предложил ему Гуров. – И расскажи, что ты делал сегодня утром. Только смотри, ничего не забывай. А то я знаю, что память у тебя дырявая, важные вещи забываешь.
– Да я ничего не видел, так что и забывать нечего, – ответил охранник, усаживаясь на диван.
– Ну, давай рассказывай! – поторопил его капитан. – Чего ждешь?
– Значит, встал я в половине шестого, – начал свой рассказ охранник. – Пошел, позвал собак, завел их в вольер, покормил. Потом прошел в дежурку, поглядел на экраны. Просмотрел записи за ночь – не случилось ли чего, что камеры зафиксировали. Но на записях ничего не было, и я снова включил их в обычный режим.
– А потом? – спросил Гуров.
– А что потом? Потом сидел в дежурке, и все. А затем прибежал хозяин, сказал, что Тишкину убили. Немного погодя снова пришел, велел идти в гостиную. Говорит, допрашивать тебя будут. Вот, теперь здесь сижу.
– Скажи, друг Боря, – сладким голосом заговорил Гуров, – ты нарочно стараешься сейчас идиота изобразить или это у тебя естественным образом получается? Без усилий?
– Почему вы так говорите? – обиженно ответил охранник. – Почему идиота? Никого я не изображаю. Как было, так и говорю.
– Тогда я по-другому вопрос поставлю. У тебя что, были личные причины ненавидеть Анастасию Тишкину?
– Вы чего? Чего мне шьете? – воскликнул Глушаков. Теперь он уже не выглядел невозмутимым. – С какой стати мне ее ненавидеть? Да мне дела до нее никакого не было!
– Вот это уже похоже на правду, – одобрил его Гуров. – Все люди в усадьбе – и Кривулин, и повар Алексей, и водитель – расстроены гибелью Насти, и только тебе одному все равно. Однако за равнодушие не судят. Меня другое интересует: что ты на этот раз скрываешь? Вчера ты упорно забывал, что после десяти выходил из дежурки. А сегодня что?
– Ничего я сегодня не скрываю! – выкрикнул охранник. Его красивое лицо исказилось, теперь оно выражало злобу и страх. – Все было как я сказал! Хоть сто раз спрашивайте, я то же самое повторю!
– Не будем мы тебя сто раз спрашивать, – сказал Гуров. – Спросим один раз – и хватит. Но не сейчас. У тебя к нему есть вопросы? – обратился он к капитану.
– Нет, – покачал тот головой.
– Все, можешь идти, – отпустил охранника Гуров, и тот поспешно удалился.
– Прежде чем допрашивать остальных, давайте вернемся в комнату убитой – может, специалисты уже закончили работу, – предложил Синичкин.
Сыщики вернулись в комнату Насти. Двое полицейских, приехавших в усадьбу вслед за ними, уже укладывали тело горничной на носилки.