Бархатный ангел
Шрифт:
— Связь, которую он искал, была выкована из крови, пота и силы. Он хотел, чтобы Богдан и я были сильными, могущественными, такими независимыми, чтобы мы могли справиться со всем, что враги Братвы когда-либо бросали в нас.
— Похоже, он относился к вам обоим как к проектам.
Я чувствую желание защищаться, но сдерживаю его. Мой отец не заслуживает моей преданности. Не после лжи и лицемерия. Мне до сих пор трудно смириться с тем фактом, что он убил собственного брата после
— Мы были его собственностью, — просто говорю я.
— Это подтверждается.
Бросаю на нее острый взгляд и вопросительно выгибаю бровь. — Имеет ли это?
Она пожимает плечами. — Просто это многое объясняет.
— Как что?
— То, как ты иногда обращаешься со мной, — говорит она. Не сердито и не грустно — просто факт. Как обстоят дела. Я удивлен тем, как физически действуют на меня эти простые маленькие слова.
— У меня могут быть… проблемы с контролем, — хрипло признаюсь я.
Она фыркает от смеха. — Может?
Я закатываю глаза и жестом указываю на ангар. Внешне он действительно напоминает промышленный склад. Камила даже не зарегистрировала его до сих пор.
— Боже, — говорит она, когда видит весь этот металлический дугообразный над нами.
— Ну давай же.
Я провожу ее внутрь. Как только наши глаза привыкают к приглушенному освещению, ее глаза широко распахиваются от шока. — Сколько у тебя машин?
— Всего пятьдесят четыре. Я приобрету еще одну пару в конце этого месяца.
— Есть ли причина, по которой у тебя их так много? — спрашивает она с кривой улыбкой уголком рта. — Или это какая-то компенсация?
Я предостерегающе улыбаюсь ей. — Осторожно. Продолжай говорить о моем члене, и я могу подумать, что ты пытаешься соблазнить меня.
Она останавливает румянец на щеках, прикусывая нижнюю губу. Но все это делает меня твердым, как доска.
Повернувшись, я иду с ней по длинному проходу. Она смотрит на автомобили с благоговением.
— В северной части ангара находится вся техника, которой мы часто пользуемся. А вот южная сторона… там хранятся специальные машины.
— Специальные машины?
— Кабриолеты из 60-х. Первое издание 1920-х гг. Некоторые были восстановлены, а другие сохранены в своем первоначальном состоянии.
Она останавливается перед одной из моих самых дорогих покупок, сделанных несколько лет назад. У женщины есть вкус, я дам ей это.
— Это красота, — говорит она, проводя рукой по носу машины.
— Это Bugatti Royale Kellner Coupe, — говорю я. — Тип 41.
Она бросает на меня взгляд через плечо. — Я должна знать, что все это значит?
— Это просто название машины. Этот был на самом деле изготовлен во время
— Как ты получил это? — она спрашивает. — Убил кого-то за это?
Я смотрю на нее. — Как это ни удивительно, не все, что у меня есть, было построено нелегально.
Она щурится на меня. — Но некоторые вещи есть?
Я пожимаю плечами. — Никто не идеален.
Посмеиваясь, она проводит пальцем по изгибам рамы автомобиля и наблюдает за черным навесом, закрывающим пассажирский салон. — Ты водил его?
— Только один раз, когда я впервые купил.
— Как он едет?
— Лучше, чем ты ожидала, — отвечаю я. — Но ничто не сравнится с современными двигателями.
— Если ты так говоришь.
Я приближаюсь к ней, и когда она оборачивается, я могу сказать, что она ошеломлена моей близостью. Но она не отступает.
— Ты думаешь о нем? — бормочет она.
— О ком?
— Твой отец.
— Мы все еще говорим об этом?
— Ты на самом деле не дал мне многого, — отмечает она.
— Потому что рассказывать особо нечего.
— Исаак, давай…
Я вздыхаю. — Хочешь знать, каким он был на самом деле? Правда была в том, что он был мудаком. Чертов монстр. У него был только один оттенок его личности, и это был альфа. Я полагаю, это было уместно, что он был убит. Теперь, когда я думаю об этом, у него не было другого пути.
Когда я смотрю на Камилу, она смотрит на меня с открытым ртом.
— Ты думаешь, это уместно, что твоего отца убили?
— Ставки в Братве всегда высоки. Он знал риски. Мы все это знали.
Конечно, в этой истории есть еще много чего, но я не готов сейчас вникать во все это. Особенно с Камилой. Она никогда не поймет, сколько бы я ни объяснял.
Мой мир и ее мир не совпадают.
— Было больно? — она спрашивает. — Когда он наказал тебя?
— К боли можно привыкнуть.
— Нет, — говорит она, качая головой. — Я не говорю о физической боли.
Я напрягаюсь. — Это была единственная реальность, которую я знал. Я начал тренироваться, когда мне было пять лет. Эта жизнь выбрала меня.
— Если бы у тебя был выбор, ты бы остался в Братве или ушел бы из нее?
Я качаю головой и вздыхаю. — Ты не понимаешь. Я даже не могу ответить на этот вопрос, потому что Братву нельзя взять или оставить. Я Братва. Нет другой реальности, кроме этой.
Она кивает, как будто ожидала, что я это скажу, и ее плечи поникли. Интересно, сколько надежд она возлагала на мой ответ на этот вопрос.
Потому что ясно, что я разочаровал ее.
— Полагаю, я могу понять, — говорит она наконец.