Бархатный дьявол
Шрифт:
Я немного наклоняюсь. — Ты выбрала ложь. С тем же успехом ты могла бы выбрать персонажа из одной твоих книг.
Она отрицательно качает головой. — Я не настолько наивна, чтобы не верить в это. Я знаю, что он лгал мне. Я знаю, что он манипулировал мной. Я знаю, что он использовал меня. Но… возможно, что где-то посреди всего этого он тоже влюбился в меня.
Похоже, она ждет, что я с ней соглашусь.
В таком случае ей лучше быть готовой ждать гребаный век.
— Ты читала
Ее брови хмурятся. — Остальное?
— Помнишь нашу встречу с Максимом? Предполагаемый мирный разговор, который мы должны были разделить?
— Конечно.
— Ну, я записал.
Ее глаза расширяются. — Ты записал весь разговор?
— Да, — отвечаю я кивком. — И я думаю, пришло время тебе послушать, что он сказал.
Она замерла на месте, когда я вытаскиваю крошечное записывающее устройство, которое все это время лежало у меня в кармане. Она смотрит на это подозрительно.
Я запускаю и перематываю вперед примерно к середине нашего разговора. Оно приземляется именно там, где я хочу.
Глаза Камилы напрягаются, когда она узнает голос Максима. — Ты предлагаешь мне объедки и просишь быть благодарным.
Мой голос обрывается. — Это просто пиздец, не так ли? Я не должен тебе ничего предлагать. Мы Братва, Максим. Мы не ждем, когда нам предложат. Мы не ждем, чтобы нам дали. Мы берем то, что хотим.
— Тогда я возьму его. Я заберу все, что ты украл у меня.
— Черт возьми, ты всего лишь избалованный маленький мальчишка, ноющий обо всем, чего не получил. Приходи ко мне любым удобным для тебя способом. Но помни, ты проиграешь. И я сделаю больно.
Пауза. Аудиопоток хрипит. Затем:
— Ты ее трахнул?
Ками не издает ни звука, но ее глаза устремляются к моему лицу. Ее позвоночник теперь выпрямлен, а пальцы дрожат.
Теперь я знаю ее достаточно хорошо, чтобы читать ее как книгу. Она хочет все это услышать. Но она боится того, что узнает.
И как только она узнает… пути назад нет.
Запись продолжается.
— Прошу прощения?
— Я спросил, трахнул ли ты шлюху.
— Что случилось, Максим? — Я насмехаюсь. — Ты все испортил? План состоял в том, чтобы заставить ее влюбиться в тебя. Ты пошел и совершил ошибку, влюбившись в нее?
Я знаю, что будет дальше. Я чувствую легкую тягу неуверенности. Не потому, что она не заслуживает этого слышать, а потому, что я не хочу, чтобы ей было больно больше, чем нужно.
Я смотрю на нее. Этого достаточно? Но ее глаза все еще стальные.
Это значит, что она не оставила мне выбора.
— Влюбился в нее? — Максим усмехается. — Она была всего лишь меткой. Способ причинить тебе боль.
—
— Я верну ее.
— Ты только что заявил, что она ничего для тебя не значит. Зачем драться за женщину, на которую тебе плевать?
Максим снова: — По той же причине, по которой ты ее у меня украл: она силовая игра. Последний ход на доске перед матом. И я планирую победить.
Я останавливаю запись.
Камила просто смотрит на записывающее устройство, как будто оно все еще играет. Она не шевелится целую минуту.
Наконец, она делает глубокий вдох. Ее глаза полны слез, но я чертовски хорошо знаю, что она скорее умрет, чем позволит им упасть передо мной.
— Тебе это понравилось? — спрашивает она, переводя взгляд на меня.
— Нет.
Она улыбается, и в ней нет ни грамма любви. Есть гнев, насмешка и ненависть. Но нет любви. — Пожалуйста, — усмехается она, — ты сохранил эту запись не просто так. Ты ждал, чтобы бросить это мне в лицо в нужный момент.
— Мне нужны были доказательства.
— Доказательства чего?
— Его намерения.
— Откуда ты знаешь наверняка, что это его намерения? — она спрашивает. — Ты его враг. Думаешь, он будет честен с тобой во всем? Думаешь, он не такой полный дерьма, как ты?
— Ты действительно собираешься биться за него прямо сейчас?
— Перемотай ленту.
Я поднимаю брови. — Хочешь услышать это снова?
— Нет, я имею в виду перемотать все назад к началу. Я хочу услышать весь разговор.
— Камила…
— Ты потратил время, чтобы все записать. Я должна все слышать.
Она полна решимости. Меня не может не впечатлить это блестяще контролируемое выражение ее лица. Часть меня любит думать, что я как-то связан с медленно разгорающейся уверенностью, которая медленно овладевает ею.
Я перематываю ленту обратно к началу. И, конечно же, мы натыкаемся на ту часть разговора, которую я надеялся избежать, чтобы она услышала.
— Как она? — спрашивает голос Максима из машины.
— О ней хорошо заботятся
— Что черт возьми, это значит?
— Скажем так, ни одна женщина не любит, когда ей лгут.
— Тогда зачем ей оставаться с тобой?
— Я никогда не лгал ей. С самого начала она знала мое настоящее имя. И если бы у нас было больше времени той ночью, она бы тоже знала, что я сделал.
— Вот это гребаная ложь. Ты был связан с ней задолго до той ночи. Зачем утверждать обратное? Значит, ты просто подошел к случайной женщине, не видя ее, и решил защитить ее ценой своей жизни? Я называю это чушью. Почему?