Бархатный губернатор
Шрифт:
– Да, я шла под кличкой Француженка. Хоть ты и «важняк», Турецкий, но и от тебя тайны имеются.
– Жаль, что сотрудники МВД потеряли такого агента…
– Они не потеряли.
– Тогда я ничего не понимаю…
– Все мужики глупы, но каждый глуп по-своему.
– Тебе грозит опасность? – помолчав, спросил Турецкий.
– А тебе не грозит?
– Но я умирать не собираюсь.
– Тебя никто и не спросит. Убить могут любого. А ты уже кое-кому сильно надоел.
– Умные люди говорят мне, что не посмеют.
– Кто не посмеет?
– Да те же люди, которые хорошо тебе
– Сейчас, вероятно, и не посмеют, но придет их время, и поставят тебя к стенке как миленького! Могут и пожалеть как талантливого профессионала, но с одним условием – работать на них.
– Ты считаешь, придет?
– Оглянись вокруг себя, – насмешливо ответила Соня. – Посмотришь, что будет через годик-другой после создания Российской партии демократии и порядка!
– Ты тоже профессионал, Софья Андреевна.
– А за что меня к стенке, если я на них работаю? Я, милый мой «важняк», если захочу, стану первой леди!
– Выйдя замуж за Станислава Станиславовича, – уточнил Турецкий.
– Несчастный человек Станислав Станиславович. Мне его жаль. Он ведь искренне верит в справедливое дело будущей партии.
– Мне он тоже показался славным человеком…
– Из него выжмут все, что надо на данный момент, и выбросят. И он или сопьется, или покончит самоубийством. – Женщина помолчала и добавила: – Как и я.
– Ты хочешь покончить с собой? – удивился Турецкий.
– Какой-то мудрец сказал, что человек, увидевший восход солнца, день, вечер и закат, видел все и на этом свете ему делать нечего…
– А сам мудрец небось прожил сотню лет!
– Какое это имеет значение? – поморщилась Соня.
– Тебе надоело жить?
– А что нового, кроме того, что я увидела в этом мире, я могу узнать?
– Я бы посоветовал тебе другое, – сказал Турецкий.
– Что?
– Уйти в монастырь.
– Я думала об этом. И очень серьезно. Ты знаешь, я отдала в один из женских монастырей приличную сумму.
– А если точнее?
– Что ты имеешь в виду, сумму или монастырь?
– И то, и другое.
– Монастырь на Ярославщине, разрушенный. Восстанавливают его монашки. А сумма… Тебе столько не заработать и за всю жизнь.
– Почему же? – возразил Турецкий. – Если постараться… Какая сумма, если не секрет?
– Сто тысяч баксов.
– Возьму сейчас трубку, скажу всего лишь одно слово, и немедленно принесут миллион, два, десять, и не нашими, деревянными.
– Можешь, – ответила Соня. – И получишь. И даже откроют тебе счет в Швейцарском банке, купят виллу или целый остров, лишь бы с глаз подальше! Но, к сожалению, никогда ты не позвонишь, а значит, будешь всю жизнь жить на свои три лимона деревянными!
– На три с полтиной, – поправил Турецкий.
– Моя рядовая ставка в казино, – усмехнулась женщина.
– Ты права. Я никогда не позвоню.
– И зря! Совесть, честь, закон… Все эти понятия изжили себя. Может быть, это Божье наказание для нашего народа за убийство царя и его семьи, за разрушение храмов, за то, что сажали на кол слуг Божьих… Не знаю. Но уверена в одном, придет Сатана и будет править.
– Тебе действительно надо идти в монашки!
– Я бы пошла, но поздно.
– Опять ты за свое! – рассердился Турецкий, обнимая женщину.
Он глянул в огромные глаза Сони и увидел в них такую неизбывную печаль, что внутренне содрогнулся.
– Сонечка… Соня, – зашептал он. – Милая моя женщина…
– Ты не влюбляйся в меня, Сашенька. Я цыганка. Мы любим насмерть. Я погублю тебя, родненький… Все бросишь! Жену, дочку… Я разлучница!
…Когда Турецкий проснулся, Сони рядом уже не было. На столе лежал лист бумаги, прижатый крупными серебряными серьгами, которые были в ушах женщины. Серьги были продолговатые, выпуклые, и одна из них была вскрыта. Турецкий понял, какой секрет хранили серьги. Лист бумаги тоже был непростым, то было завещание Софьи Андреевны Полонской в случае ее внезапной смерти, оформленное по всем законам. Все свое движимое и недвижимое имущество, а также крупную сумму в долларах она завещала женскому монастырю на Ярославщине и просила похоронить ее возле Богоявленского храма в том же монастыре.
Турецкий достал пинцетом миниатюрное подслушивающее устройство, еще раз прочел завещание и внезапно понял, что говорила Соня всерьез. Вернее, и тогда, ночью, он в это верил, но именно теперь понял.
Не в характере Турецкого было предаваться мрачным мыслям, и он уже начал соображать, каким образом пресечь опасность, преследующую Соню, о которой она, видимо, умолчала.
А в Татарке вновь произошла разборка, после которой милиция обнаружила трупы Мака и его четверых дружков-отморозков, вповалку лежавшие в белом «БМВ» и голубой «ауди». По многочисленным свидетельствам, огонь вели из автоматического оружия из джипа, принадлежавшего Байбаку. Он вновь стал полновластным хозяином Татарки.
При встрече Грязнов спросил Голованова, не имеют ли «волки» какого-либо отношения к разборке, на что майор ответил, мол, он доволен тем, что его тесть может спать спокойно. Настю с сыном Голованов отправил самолетом в Москву, где их встретил капитан Щербак, заместитель директора агентства «Глория», отвез на квартиру майора и тут же позвонил в Ставрополь, доложил об исполнении порученного и передал трубку Насте. «У тебя не квартира, а хлев!» – первым делом заявила Настя. «Зато большой! – рассмеялся Голованов. – Устраивайся! Да за Максимкой следи! Москва – это тебе не Татарка!»
Часть третья
СЪЕЗД
Стажер следственной части Генпрокуратуры Глеб Латышев провел допрос подполковника грамотно. Сизов дал собственноручные показания о ночном звонке, признав, что именно он звонил старшему лейтенанту Коготкову и сообщил о несуществующем происшествии. После прослушивания пленки, на которой был зафиксирован разговор Сизова с генералами Маркушей и Макеевым о деталях убийства подполковника Приходько, подполковник забеспокоился всерьез, ведь из беседы было ясно, что именно ему было поручено вести переговоры с киллером по кличке Барс. Сизов заметно занервничал, и этим воспользовался Глеб. Словом, подполковник письменно подтвердил, что разговор, записанный на пленку, действительно состоялся, а он, Сизов, встретился и переговорил с киллером, который и убил Приходько.