Бархатный сезон
Шрифт:
– Вы мне дадите что-нибудь почитать? – попросила девушка, нежно и смело, глядя мне в глаза.
– Если у вас появилось такое желание, то охотно.
– Конечно.
– Художественная литература не только одно из моих увлечений, но и будущая профессия,– заметила она. – Я учусь на филологическом факультете университета. Русский язык и литература. Даже сама пыталась сочинять, но получалось по-детски наивно.
– Тогда мы с вами коллеги, родственные души, – улыбнулся я. – Литература, как жар-птица. Не каждому дано завладеть ее волшебным пером. Это и талант, и тяжкий труд. А почему
– Ярослав Гордеевич, влиятельная личность,– улыбнулась девушка.– Позвонил ректору, меня освободили от трудовой повинности, от сельхозработ. Наверное, для вас не является новостью, что с наступлением осени студентов активно привлекают к сбору урожая овощей, фруктов, винограда…
– Да, очень знакомая практика,– подтвердил я, вспомнив студенческие десанты из общаг в окрестные села. Днем – работа на плантациях и в садах, а вечером до полуночи, а то и до утра дискотека и танцы, охота за местным красавицами, что кровь с молоком. Но об этом я скромно умолчал.
– Мне стало известно, что вы пишите книгу,– сообщил девушка.– Может, и мне посвятите несколько строчек? Все-таки рядом с героем обитаю.
«Она тоже не лишена тщеславия, наверное, в тщеславного отца пошла, – с грустью подумал я, но все-таки обнадежил.– Если так хочется, то напишу. Но для этого я должен вас хорошо узнать, образ жизни, духовный мир, устремления, девичьи тайны…
– Согласна, – с воодушевлением сказала она.– Общение с вами доставит мне удовольствие. А вот насчет девичьих тайн подумаю.
– Боюсь вас разочаровать,– скромно склонил я голову.– Вы, наверняка, избалованная комфортом и роскошью девушка с большими претензиями, а я скромный раб пера и бумаги. Живу чувствами и проблемами своих литературных героев.
– Вот и не угадали,– прошептала Инга.– Я обычная девушка, любопытная и компанейская. Считаю, что жить надо свободно и весело, не причиняя другим боли и вреда. Всем должно найтись место под солнцем, чтобы было тепло и уютно.
– Мне нравится ваше кредо.
– Тогда давайте дружить, – обрадовалась она и подала мне свою руку. Я с трепетом ощутил нежное прикосновение ее тонких пальцев. Мы успели выпить за здоровье гостеприимного Ашота Суреновича и кулинарное мастерство Натальи Васильевны. После чего Ашот, блестя черными зрачками, предложил:
– А теперь отведайте мое коронное блюдо.
Почему-то вместо “фирменное” он назвал коронное? Наверное, потому, что звучит величественно. Он подошел к мангалу и принес шампура с нанизанными на них кусочками ароматного мяса разделенных помидорами и луком. Стекали капли янтарного жира.
– Из краснюка, осетра и севрюги,– сообщил Ашот, вручая каждому по шампуру. Я снял кусочки мяса и приправу на тарелку. Инга и другие последовали моему примеру и только Ашот крепкими зубами ел мясо с шампура. Наполнили рюмки шведской черносмородиновой водкой “Абсолют”
– Выпьем за прекрасных женщин! Пусть большая, светлая любовь всегда озаряет их сердца!– произнес я с пафосом. Хмель начал меня разбирать.
– Эх, Влад Алексеевич, вижу, ты неравнодушен к женщинам,– смутил меня Ланцюг.
– А разве можно быть к ним равнодушным, пока сердце стучит, – нашелся я с ответом.
– Браво, писатель! – воскликнула Инга, и захлопала в ладоши. Ее поддержала Наталья Васильевна. За этот тост мужчины выпили стоя. Наталья Васильевна тоже охотно выпила фужер шампанского.
– Рыбы мы наловили? – неожиданно спросила Инга.
– Наловили, – ответил я, озадаченный ее вопросом.
– А теперь пора купаться. Девушка смело взяла меня за руку и увлекла на песчаный пляж с островками отшлифованной волнами разноцветной гальки. «Прекрасная фигура вполне сформировавшейся женщины, возможно уже испытавшей первые блаженства страсти, пьянящий восторг любви,– подумал я, следуя за прелестницей.– А нет ли в ее действиях коварного замысла? Не приставил ли он ко мне свою дочь в роли очаровательной соблазнительницы, чтобы потом диктовать мне свои условия. Не задался ли он целью сделать из меня своего придворного писаря-библиографа? Нет, с его стороны это было бы слишком цинично и подло по отношению не только ко мне, но к дочери. По раскованности, искренности девушки, ее невозможно заподозрить в исполнении неблаговидной роли. Будь что будет, куда волна вынесет, так тому и быть. Чрезмерная подозрительность только во вред».
Девушка вошла в воду, смело нырнула в накатившую волну. В прозрачной воде, я увидел преломленное в лучах солнца ее гибкое тело в ярко-оранжевом купальнике. Я поплыл следом и догнал ее у красного буйка, обозначавшего границу заплыва. Мы решили отдохнуть, повиснув на буйке, закрепленном ко дну тросом.
– А здесь змеи водятся? – спросила она, опасливо озираясь по сторонам.
– Нет. Их отсюда курортники выжили,– предположил я.– А вот у мыса Змеиного, потому он так и называется, и на Бочарке довелось их наблюдать. Змеи охотятся на бычков и мелкую рыбешку, забираются в садки зазевавшихся рыбаков и лакомятся.
Я открыто с нежностью взглянул на девушку. И она, видимо, осознав власть своей красоты и очарования, не смутилась, а загадочно улыбнулась.
– Хочу побывать на Бочарке,– сказала она.– Там, наверное, дико и романтично?
– Да, укромное место, берег укреплен от размыва камнями, обросшими мидиями и водорослями, но есть и удобные для купания участки, – пояснил я.– Интерес представляет старый полуразрушенный грот, а вблизи него в зеленом обрамлении камыша озеро, в котором водятся караси.
– Очень обожаю нетронутые, дикие, а значит, естественные, уголки природы,– призналась она.– Там сохранилось разнотравье, полевые цветы…
– К сожалению, таких уголков становится все меньше,– заметил я.– Человек разрушает животный и растительный мир, созданный веками.
К берегу поплыли рядом. Инга, словно русалка, подплывала то с одной, то с другой стороны, на мгновение, прикасаясь ко мне рукой, локтем или ногой. Эти, вроде бы нечаянные прикосновения для меня были приятны. Похоже, что и девушку забавляла игра. Она вышла на песчаный пляж и капельки воды радугой засияли на ее теле. Перевалившее через зенит солнце быстро выпило всю влагу. Немного позагорали на теплом песке, но наше уединение было нарушено окриком.