Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права

Блум Джером

Свободные крестьяне, жившие в общинах, назывались смердами. Филологи предположили, что это слово происходит от древнего корня слова, означающего «человека», и что когда-то оно могло использоваться для определения всех людей. Однако к киевскому периоду оно применялось только к низшей группе свободных людей и стало ассоциироваться со словом «смердеть», то есть вонять. Использование слова «смерд», означавшего вонючий, красноречиво свидетельствует о презрительном отношении к крестьянам. Трудно себе представить, чтобы люди, носившие такое неприятное имя, могли считаться их современниками значимыми людьми.

Гипотеза, которую выдвигает филология, подтверждается данными, найденными в немногочисленных источниках киевских времен. Они позволяют сделать вывод о том, что новая социальная среда, созданная в эту эпоху появления княжеской свиты и бюрократии, и особенно

в период роста частного землевладения среди людей высших слоев, повлекла за собой ухудшение положения свободного крестьянства. Так, самый ранний из известных сводов законов, Правда или Закон Ярослава, устанавливал виру в сорок гривен за неотомщенное убийство любого свободного человека, будь то член княжеской свиты, один из его дружинников, изгой или Словении. Этот список, по-видимому, предназначался для охвата всех свободных людей в обществе, поэтому представляется справедливым предположить, что под словенином подразумевались свободные люди, конкретно не названные. Это список включал и смердов. Правда Ярослава относится к первой половине XI в., и предположительно все свободные люди были равны перед законом в предыдущую эпоху. Однако в позднейшем Киевском своде законов это равенство было заменено на сословное деление. Правда Ярославичей (сыновей Ярослава), относящаяся к третьей четверти XI в., устанавливала штраф в 80 гривен за убийство главных сподвижников князя. В следующем своде законов, так называемой Пространной редакции, принятой предположительно в начале XII в., вира за убийство людей князя, под которыми подразумевались его главные сподвижники и дружинники, также была повышена до 80 гривен. Однако вира за убийство других свободных людей, включая и смердов, оставалась 40 гривен.

Смерды, как можно предположить, нечасто появлялись в летописях киевского периода, но некоторые из немногих упоминаний об этих людях раскрывают их скромный статус. Новгородский летописец в своей записи за 1016 г. повествует нам, что князь Ярослав, после победы над своим братом Святополком, заплатил каждому из воевавших за него мужей города Новгорода по десять гривен серебром, а смердам выдал всего лишь по гривне на человека из его войска. В 1100 г. группа враждующих князей собралась для мирных переговоров и, согласно летописным сведениям, поручила князьям-братьям Васильку и Вол одарю вернуть «холопов и смердов», которых эти двое князей захватили в плен. Киевский князь Владимир Мономах, умерший в 1125 г., в своих наставлениях писал сыновьям, что он оберегал как оставшуюся без средств вдову, так и некоего смерда от дурного обращения с ними более сильных людей.

Крестьянская община в той или иной форме сохранялась на протяжении столетий и во многом способствовала приданию русской истории особого и неповторимого характера. Но даже в то время, когда из патриархальной общины стали вырастать такие организации, как вервь и мир, появился другой способ землевладения, имевший большее значение в эволюции русской жизни. Этой новой формой стала частная собственность на большие участки земли, принадлежавшие представителям правящей элиты. Первое появление такого рода владений не может быть датировано с уверенностью ранее X в., а его прочное становление произошло лишь в XI в. Введение частной собственности на землю знаменует собой отправную точку центральной темы всей последующей – и можно сказать, трагической – истории России, порабощения крестьянства. С этого момента люди, управлявшие государством, добавили к своим полномочиям роль синьора и, тем самым, низвели крестьян, живших на земле, которую они превратили в свою частную собственность, до положения арендаторов в лучшем случае, а в худшем – до рабов.

Важнейшим и единственным источником истории становления частного землевладения (как и по всем другим разделам ранней русской истории) является летопись, которая известна под названием «Повесть временных лет». Датируемая первой половиной XII в., она основывается на более ранних летописях, сделанных в предшествующие семьдесят или восемьдесят лет. «Повесть временных лет» содержит свидетельства очевидцев или, по крайней мере, современников о периоде, начиная с последних лет правления киевского князя Ярослава (умер в 1054 г.) и на протяжении правления его сыновей и внуков. Записи о более ранних веках (летопись начинается с 852 г.), вероятно, были взяты из устных рассказов и, в меньшей степени, из византийских описаний. Многие из событий, зафиксированных в эти первые века, излагались летописцем в обычных эпических формах, которые явно позаимствованы из других, более

ранних фольклорных произведений. Некоторые из повествований содержали в себе зародыши исторической правды, но большинство из них были привезены в Россию из других земель и связаны сказателями с русскими историческими персонажами и событиями. Однако в «Повести временных лет» содержатся и подлинные летописные события ранних времен, зачастую вкрапленные в легендарные сказания. Эти события изложены сухим прозаическим стилем, который резко контрастирует с поэтическим изложением литературных повествований. Летописные сообщения и терминология, используемая как в исторических, так и в художественных повествованиях, дают большую часть крайне скудных свидетельств о землевладении.

Другие источники сведений о частном землевладении подкрепляются некоторыми статьями самых ранних сводов законов – Русской Правдой. Некоторые историки полагают, что эти правовые нормы были официальными указами, но большинство исследователей согласны с тем, что дошедшая до нас версия была неофициальным правовым сборником, составленным из множества источников. И все сходятся во мнении, что они являются подлинным памятником русского законодательного права XI–XIII вв. Таким образом, сведения, которые они предоставляют о частном землевладении, были действительны в тот период, в который составлялись эти правовые нормы. Но они дают лишь скудные данные для экстраполяции знаний о более ранних условиях землевладения.

Ввиду скудости сведений трудно определить с какой-либо степенью точности, когда на Русской земле впервые появилась земельная собственность господствующего класса. Ключевский полагал, что до XI в. о частной земельной собственности не имелось никаких свидетельств, а конкретные указания на ее существование относятся лишь к XII в. К такому же заключению пришли Дьяконов и Кулишер. А.А. Экк, менее расплывчато, поместил происхождение частного землевладения в XII в., назвав первыми собственниками церковников.

Точка зрения, что частное земельное владение появилось относительно поздно, основано на воззрении, что в XII в. правящий класс, как славянский, так и скандинавский, черпал свои доходы из торговли, дани и награбленной добычи. Некоторые историки, утверждающие, что земледельческая деятельность служила главным или, по крайней мере, крайне важным источником экономической мощи высшего класса, настаивают на более раннем происхождении частного землевладения. Ключевский утверждал, что в IX–X вв. богатство уже существовало в виде земельной собственности. Хенч писал, что к IX в. представители исконно славянской аристократии были владельцами земель, на которые они имели неотъемлемое право собственности. Согласно Грекову и Юшкову, ведущим советским историкам ранней Руси, собственники земельных участков зародились в славянском обществе еще до скандинавского завоевания. Греков предполагал, что его истоки восходят к VI в. и, возможно, даже более раннему периоду.

В обычных условиях, по-видимому, политическая организация племен, на которые первоначально делились восточные славяне, была полу анархической. Отдельное племя было разбито на ряд общин или групп, каждая со своим старейшиной или старейшинами, между которыми часто возникали вооруженные конфликты, присущие межгрупповым отношениям. Местные старейшины составляли родовую аристократию, но, когда все племя или большая его часть объединялись в общем стремлении – быть может, для сопротивления вторжению или для начала захватнической войны против другого народа, – руководство объединенной группой брал на себя «властитель». Эти властители, получавшие свое высокое положение в результате выборов или по наследству, происходили из числа местных знатных людей.

Ранние источники свидетельствуют о существовании такого рода иерархии у восточных славян с начала их письменной истории. Иордан, римский историк (VI в.), в своем повествовании о войне между остготами и восточнославянским племенем антов около 375 г. н. э. рассказывает, как победившие остготы распяли «властителя» антов вместе с его сыновьями и семьюдесятью представителями знати (приматами). Менандр Протектор, византийский дипломат и историк (VI в.), писал, что после того, как анты были побеждены аварами, тюркским народом, около 560 г., антские правители (архонты) выбрали некоего Мезамера в качестве посла для переговоров с победителями. Он, должно быть, обладал выдающимися способностями, потому что Котрагеус, союзник аваров, описал его как обретшего большую власть над своим народом, чем любой другой человек до того времени. Но Мезамер повел себя не как проситель, авары убили его и стали еще более разорять земли антов.