Барнар — мир на костях 3
Шрифт:
— А из-за чего же?
— Это ты у нас мыслитель, а не я. Это же Амелия. Кто знает, какие у нее тараканы в голове.
— Она, скорее всего, до сих пор тебя любит, Конрад, — друг взглянул на него сбоку.
— Я, конечно, не совсем хорошо ее понимаю. Но знаешь, брат, она точно относится к тем женщинам, что способны резко забыть человека и чувства к нему, когда… Когда осознает, что там для нее нет места.
— И что это значит?
— Это значит, что она уже никого не любит. Вот и все. Вопрос лишь в том, захочет ли она ещё когда-нибудь открыть свое сердце. Ты ведь знаешь,
— Да, и даже знаю почему.
— И почему же?
— Извини, Конрад, она просила меня никому не рассказывать. Я дал клятву.
— Если так, то лучше и правда не стоит говорить. И я бы на твоем месте больше не курил. Женщины этого не любят.
— Что, Фрида все еще тебя атакует из-за табачного запаха?
— Ну, с момента нашей свадьбы претензий пока не было.
— А чего же ты не бросишь?
— Потому что не хочу.
— А я вот, пожалуй, больше не стану, — он передал трубку наемнику. — Это правда жуткая гадость.
Где-то на небе пролетела комета, озарив собой на миг тьму. До их ушей доносился задорный женский смех.
— Фриде тяжело будет покидать эти земли навсегда, — отозвался Иорик.
— Знаю, — вздохнул собеседник. — Я ничего не смогу поделать с их нерушимыми традициями. Не верну ей семью. Но этот весь пейзаж… Этот край… В общем, у меня есть один план.
— И? Какой?
— Утром об этом поговорим, Иорик, когда оба протрезвеем. Кстати, просыпайся сразу с пением птиц. Я запрягу сам нам коней.
— Мы что, куда-то отправляемся? Что ты задумал?
— Вс"e утром… Вс"e утром.
Наступило молчание. Из трубки Конрада повалил дым. Были слышны всплески воды, но ветра не было. Ночные рыбы охотились.
— Как ты думаешь, у Тары и Карлин получилось убить бога? — нарушил тишину Бэбкок.
— Звучит смешно, не правда ли? Убить бога.
— Я бы сказал, что звучит больно. Это самые чокнутые ведьмы, которых я встречал. И я чертовски по ним скучаю, — глаза поэта намокли.
— Жаль, что их нет на моей свадьбе. Сейчас бы пьяная Тара звонко распевала своим грубым голосом похабные смешные песни. А Карлин бы без остановки сплетничала с Амелией о своих любовных похождениях.
— Да… Мне не хватает смеха Тары. После того, как мы расстались, вс"e стало унылым, словно мир потерял свои краски. Мне даже не достает угрюмого выражения Карлин. Помнишь, как она корчила лицо, уставая в дороге? При одном взгляде на нее можно было портки обмочить.
У Конрада вырвался смех при этом упоминании, и Иорик его подхватил.
— Знаешь, все-таки, брат, если кто бы и смог разделаться с богом, так это они. Когда я своими глазами увидел, как труп Карлин ожил, то решил, что Уиллгармских черт остановишь. Тара отправилась в мир мертвых и вернулась. Она вернулась с ней… С ума сойти. Если бы я не оставил все свои надежды на теневой стороне, то продолжал бы надеяться встретить их вновь.
— Но УЗРЕВШИЕ УРАГАН не питают иллюзий, — наёмник снова затянулся.
— Да… И, может быть, это к лучшему? Так, во всяком случае, легче. Я уже начинаю привыкать к проклятиям этого мира.
— Кто знает. Время покажет, верный ли мы избрали путь. Но в чем-то ты прав. Порой куда легче
— Главное, чтобы оставался хоть кто-то, ради кого придется идти.
*Утром*
Едва забрезжил рассвет, Иорик с трудом выбрался из постели. Руки его тряслись. Он наспех оделся. Конрад с двумя конями уже ожидал того снаружи.
— Хреново выглядишь! — заметил наёмник.
— А ты себя видел? У тебя лицо отекло, словно пушечное ядро, — парировал друг и припал к воде из фляжки.
Конрад начал было смеяться, но давящая головная боль быстро прервала его.
— Так куда мы едем? Бригиду разве с собой брать не будем?
— Бригиде лучше остаться в Саркене и подтянуть свои навыки, занимаясь с женщинами-воительницами. Я оставил записку Фриде. Так что нам лучше поскорее выезжать, пока она не проснулась.
— Ты не успел жениться, как у тебя уже появились от неё секреты?
— Иорик, не успел я наречь тебя своим братом, как ты уже начал меня раздражать. Забирайся в седло! Поехали!
— Боюсь, что в тряске меня тошнить начнет, — простонал Бэбкок.
— А тебе никто в глотку не заливал насильно вчера. Учись у меня!
— Ты серьезно? Судя по твоему поту на лбу и бледной коже, я бы сказал, что тебе куда хуже, чем мне.
— Вот я и говорю — учись! Коли нахрюкался, как свинья, так не жалуйся потом.
Поэт затянул на ногах кожаные коричневые альпаргаты. И они тронулись в путь. Жеребцы пускали пыль из-под своих копыт. Солнце поднималось все выше. Выехав за поселение, мужчины заметили под раскидистыми ветвями папоротника уставшего после охоты, но сытого ягуара с красными пятнами вокруг пасти. Не успели они проехать ещё несколько метров, как наёмника вырвало.
— Мда, Конрад, ты все-таки победил. Вчера ты куда больше меня выпил. Как у вас брачная ночь вообще прошла? Или ты уснул? — Бэбкок усмехнулся.
— Ты, прав, — мужчина вытер рукой губы. — Ничего у нас вчера не было. У Фриды краски пришли.
— О, боги! Конрад о таком же нельзя говорить при людях!
— Почему же это? Что тут такого? У всех женщин каждый месяц кровь хлещет.
— Это запретная тема. Из приличного общества тебя бы за такое погнали палками. Там, где я жил, женщин в такие дни выгоняли из деревни. И им предстояло неустанно молиться, чтобы очиститься и затем вернуться обратно.
— Очиститься от чего?
— Ну как… Считается же, что в такие периоды боги их проклинают за то, что те служат сосудами зла. Якобы порождают на свет не только хороших людей, но и плохих.
— И ты веришь в эту ересь?
— Не знаю, Конрад…
— Иорик, ты ведь поэт. Тебе ли держать язык за зубами в приличном обществе!
— Это ты о чем?
— О свободе истины и слов. Коли уж ты выбрал путь писателя и к тому же путь вольного воина, то тебе не подобает страшиться говорить о подобных вещах. Ты ведь давно не трус. Я вот считаю, что проклятие богов на этой планете кроется в тех людях, которые изгоняют женщин из деревень. Надо же… Все эти святые отцы и прочие не смогли придумать ничего лучше, чем обвинить во всем бедных женщин. Ты сам-то подумай о смысле их слов… Не смешно ли? Как считаешь?