Барон Ульрих
Шрифт:
Сработал «Мак», выдавая параметры скрывающейся тени, чуть в стороне и выше идущей следом за мной в высокой траве. Волк, да, «Мак» обстучал его ультразвуковыми волнами, снимая параметры и делая расчетную по массе скрывающегося хищника. Немаленький такой песик, должен я вам сказать, общая длина тела примерно под метр семьдесят, может, чуть больше, и килограммчиков живого веса под девяносто. Упитанная тушка, видать, с голоду они тут не мучаются.
Проехав деревеньку насквозь, выехал на околицу, обнаружив чуть выше, на холме почти у самого леса, небольшой сруб
— Хозяева! — Я бухнул пару раз кулаком по вкопанному в землю столбу. — Есть кто дома?! Принимай гостей!
— А мы гостей не ждем. — Из домика вышла высокая осанистая женщина слегка за сорок с уложенной вокруг головы толстой косой из темных, местами с проседью волос. Красивая, чувствуется стать и стержень в человеке.
— Эт вы зря. — Я цокнул языком, неодобрительно качнув головой. — Разве ж это по-людски?
— Люди? — Она невесело улыбнулась. — Давненько мы уже здесь не встречали таких.
— А я вам чем не мил? — Я продолжал дурачиться. — Вот, глядите, какой ладненький: ни хвоста, ни лап, ни клыков — чем не человек?
Ох, и тяжелый у нее прищур, такой, знаете, с оттягом, лицо мигом посуровело, словно у каменной статуи, а глаза — бойницы. Не нравлюсь тебе, ну дык и я не свататься приехал, милочка.
— Ты бы, хозяюшка, лицо-то попроще сделала да собачкам своим отмашку дала, чтоб хвостами не теребили, а то ведь и до беды недалеко. — Я стал серьезен.
Вмиг два волка по слегка заметному трепету ее пальцев сорвались с мест, серыми молниями бросаясь на меня и заставляя встать на дыбы перепуганную лошадь. Оп-па! Надо же, а волки скулят, прям как собаки, развернутый подарок Эббуза взвил их тела в воздух, опрокидывая и пару метров юзом таща по земле.
— Стой, где стоишь! — Я воздел руку, предупреждая ее позыв броситься к своим песикам. — Ничего с ними пока не станется, а вот нам бы поговорить с тобой надобно.
— Кто ты? — Вновь глаза-амбразуры, но уже другое лицо, с испугом… не за себя… нет… значит, дети.
— Барон Ульрих фон Рингмар, проездом тут. — Я вошел во двор, присаживаясь на стоящую неподалеку колоду для рубки дров. — А местные вот с жалобой ко мне, так, мол, и так, выручай, родненький, совсем волки житья не дают.
— Это кто еще кому житья не дает! — Ух, глаза сверкают, и впрямь волчица.
— Знаю, знаю, про мужа твоего… Патрика. — Я замолчал, давая ей возможность совладать с нахлынувшими чувствами. — Все знаю, дорогая моя, и не виню ни тебя, ни его в тех смертях, что было, то бурьяном поросло.
Во двор с опаской вошли два волка, стороной обходя меня с поджатыми к животу хвостами, тут же юркнув к ногам хозяйки. Мордочки какие-то виноватые, чувствуют, серые, страх матери перед незнакомцем.
— Раз знаешь, то зачем пришел? — Она не выдержала,
— Ну зачем же так сразу про смерть-то. — Я растрепал волосы на голове, вновь собрав их пальцами и пригладив. — Про то, что ныне творится, успеем еще поговорить. Меня больше интересуют дела минувших дней, слушал я тут недавно, слушал про то, что было, а в голове вопрос крутится, решения не находит.
— Певна, Молка! — Женщина одернула льнущих к ногам зверюг, чуть ли не падая из-за огромных, трущихся об нее боков. — А ну-ка прекратили обе!
Волчицы! Это ж какого размера волчара-то будет, если у них такие девочки-лошадки? Немудрено, что папочка тут Хиросиму устроил. Две волчицы как-то странно подобрались, прильнув мордами к земле, жгуты мышц забегали канатами под шкурой, зверюги синхронно выгнулись, демонстрируя, как грудные клетки со щелчком расширяются в кости, что-то захрустело, а потом их словно вывернуло наизнанку. Тут и вправду начинаешь понимать: не напрасно им дают второе название «перевертыши», было похоже, как если бы они перекувыркнулись через спину.
Стоп.
Что это?
Кто это?
Это! Да! Ух ты ж!
С земли поднялись две красивые, светловолосые девчонки, лет пятнадцати, по виду — капельки одного ручья, близняшки. Носички такие курносички, усички такие пусечки, да-да, пусечки у них были в порядке, и, поверьте, я их оценил! Девчонки встали возле матери совершенно голыми!
— Барон? — встревожилась женщина. — Вам что, плохо?
Плохо? Да ну, бросьте, мне уже давно не было так хорошо! Заснуть, правда, теперь будет нелегко, ну да это зрелище того стоит.
— Эм-м-м. Это… — краснея и с трудом отводя взгляд, я помахал рукою. — Вы бы Пенке с Молочком сказали, шли бы они… это… значит… надели бы чего.
Девочки залились звонким смехом, шмыгнув в дом, на прощание вильнув мне парочкой упругих ягодичек. Ради такого зрелища, скажу я вам, стоило пройти весь этот путь, да что там этот — я бы полмира пешком обошел, лишь бы еще хоть одним глазком…
— Пенка и Молочко? — Женщина улыбалась, наблюдая мое смущение. — Ну-ну.
— Эм-м-м. Значит, что я там от вас хотел? — Ну растерялся, с кем не бывает?
Женщина тоже рассмеялась в голос, а ей из дома переливчатыми колокольчиками вторили ее дочки.
— Ох уж эти мужики! Оскал волчий не проймет, а стоит юбкой взмахнуть, сам к ногам падает! — Она тоже вошла в дом. — Заходи, гость дорогой, отобедаешь с дороги, тогда и поговорим.
Ох, и взял меня в оборот женский коллектив, на минутку даже ощутил себя, как дома, в Лисьем. Я им тут и полочки прибивал до вечера, и ножи точил, и дров наколол, даже за водой к колодцу деревенскому смотался, зато накормили, обстирали, улыбками отогрели. Небогато, в общем-то, жили, домик на две клетушки-комнатушки, тут же печь да стол со всем нехитрым скарбом. Но рукодельницы, все в тряпочках вышитых, цветочки стоят, чистенько и аккуратненько. Сами не запущены, хоть и в глухомани живут, видно, мать гоняет, девки неизбалованные, каждое ее слово на лету ловят.