Барский театр
Шрифт:
— И вот всех этих? — спросил кто-то, кивая на газон с хищными птицами.
— Нет, не этих. Эти — демонстрационные экземпляры. Зоопарк, так сказать. К человеку привычные. И потом здесь только одна птица местного подвида, — и Андрей показал на соколенка. — А остальные — из других мест. Поэтому выпускать их здесь нельзя. Чтобы, так сказать, сохранить чистоту крови.
— Андрей, вы как расист говорите.
— Не как расист, а как селекционер, вернее как зоолог. Зачем же нам в европейской лесостепной зоне выпускать алтайских птиц? Надо реакклиматизировать те подвиды,
— И что, вот этого, единственного из всех, и отпустите, а остальные всю жизнь в неволе будут сидеть?
— Нет, и этого не отпустим. Молодежь, кому воля уготована, вон в той вольере находятся, — и Андрей показал на металлическое сооружение, напоминающее огромную кастрюлю без крышки.
— Бедненькие, как же они там живут, ведь там ни одного окошка нет.
— Конечно, нет. Ведь они не должны к людям привыкать, а значит, — не должны их видеть. Там окошек нет, зато и крыши тоже нет. Вернее она сделана из мелкой сетки. Они там внутри прекрасно себя чувствуют. Свободно летают.
— А эти бедолаги, значит, не летают, — и экскурсант снова повернулся к птичьему газону.
— Еще как летают. Ведь это ловчие птицы. Сейчас пойдем посмотрим, что они умеют делать. Выбирайте любого.
— Вот этого, — кто-то показал на соколенка.
— Только не этого. Он же младенец. Не обученный совсем. Этой весной только на свет появился. А я лучше вот этого возьму, аса, так сказать, — и Андрей посадил себе на перчатку темного балобана.
— А чем вы их кормите?
— Да вот, цыплятами.
Андрей достал из черной сумки, висевшей у него через плечо, мертвого цыпленка и бросил его тетеревятнику. Тот мгновенно проглотил птенца.
— Ой, цыплят жалко, — запищали экскурсантки.
— Да ведь это хищники, такие же, как и ваши кошки. Они другими животными питаются, так в природе заведено. Правда, однажды я видел сокола-вегетарианца. Мне сказали, что у одной бабушки в соседнем селе живет сокол. Я к ней поехал — разузнать. Действительно, сокол. Живет прямо у нее в избе. А она его родимого по доброте душевной кормит, как может. Исключительно оладушками. А он за ней все время по всему дому бегает, крыльями трепещет — есть просит. А она ему оладушки все время жарит. Я когда эту птицу увидел, — чуть не заплакал, — настолько она худая была. Привез я этого сокола в питомник, накормил мясом, а он и сдох. А насчет цыплят, — так ведь это отход из инкубатора соседней птицефабрики. — И Андрей, бросив еще одного птенца вечно голодному тетеревятнику, направился с соколом на руке к «летному» полю.
Экскурсанты гурьбой двинулись за Андреем, на ходу расспрашивая про атрибуты соколиной охоты — перчатки, клобучки, опутенки и бубенчики.
А еще через несколько дней к молодому балобану подошел Андрей, снял его с присады и посадил на синюю перчатку.
Сокол тут же попытался улететь, но опутенки не пустили, и он повис на них вниз головой.
— Давай, забирайся, — сказал Андрей балобану.
Сокол, отчаянно хлопая крыльями, после нескольких неудачных попыток взгромоздился на перчатку. Андрей шевельнул рукою, балобан испугался,
Наконец молодой балобан, с трудом удерживая равновесие полураскрытыми крыльями, немного успокоился и остался на руке.
— Умница, — похвалил птицу Андрей. — Другим это надо объяснять несколько дней. — На вот, — он достал из большой кожаной сумки, висевшей у него на боку, кусочек цыпленка.
Балобан понял, что самое безопасное место — это синяя сокольничья перчатка. Там его никто не трогает, и там его кормят. И с каждой новой тренировкой он все уверенней сидел на руке Андрея.
Сокольник ежедневно брал балобана на перчатку и подолгу носил его с собой. И птица увидела, что мир не ограничивается газоном, как он не ограничивался размером скорлупы, его коробкой и комнатой с зеркалом, в котором он впервые увидел свое отражение. Мир был гораздо обширней и интересней.
Оказывается, хищные птицы сидели не только на присадах. В стороне стояло несколько вольер, в которых жили около двух десятков балобанов, сапсанов и кречетов.
— Вон твоя мамка, — сказал однажды Андрей, поднеся своего воспитанника к вольере, в которой сидела крупная серая птица. — А рядом — твой родитель. Правда они тебя не высиживали и не кормили — ведь ты инкубаторский. Так что это только твои биологические родители, а настоящий твой родитель — это я.
Во дворе стояло огромное округлое металлическое сооружение. Из-за его железных стен иногда слышался шум крыльев и приглушенный клекот множества птиц. Некоторые голоса показались соколенку знакомыми.
— Узнал? — спросил Андрей, посмотрев на прислушивающегося молодого балобана. — Там твои братья и сестры. Готовятся к вольной жизни. Только неизвестно, кто из них будет счастливей — ты или они.
Из низких вольер раздавался непрекращающийся лай.
— Пойдем, познакомимся, — предложил Андрей. — Может с некоторыми из них тебе охотиться придется.
В вольерах сидели собаки — гончие, пойнтеры, борзые.
— Вот с этой, скорее всего, — сказал Андрей и открыл вольеру с пойнтером. Пегая сука с визгом выскочила из дверцы и, виляя хвостом, завертелась вокруг Андрея.
Соколенок испугался, рванулся, взмахнул крыльями, и, как всегда, повис на опутенках.
Собака ткнула влажным носом в висящего вниз головой балобана и снова запрыгала вокруг Андрея. А птица, взмахнув крыльями, забралась на перчатку.
— Ну, вот и познакомились, — подытожил Андрей. — Может, по осени перепелку совместно добудете.
И человек с соколом на перчатке и с собакой, изнывающей от радости оттого, что ее не оставили в вольере, а взяли с собой, пошли дальше.
Вдали, на лугу балобан увидел мычащих рогатых животных. Таких огромных, что у него даже дух захватило.
Андрей заметил интерес балобана.
— Нет, это не твоя добыча, — сказал он. — Твоя добыча вот, — и Андрей подошел к сараю, небольшое оконце которого была забрано металлической сеткой. За ней страстно ворковали голуби.