Барышня Эльза
Шрифт:
— Ах, Поль, какая умора, когда ты напускаешь на себя такую докторскую важность.
Поймала я вас, мошенники! Поймала!
— Тише, Цисси.
— Почему же тише, если она ничего не слышит?
Что со мною? Я лежу в постели голая под одеялом. Как они это сделали?
— Ну что? Лучше ей?
Это ведь тетя. Что ей надо?
— Все еще в обмороке?
Она на цыпочках подкрадывается ко мне. Пусть идет к черту. Я не дам себя поместить в больницу. Я не сошла с ума.
— Разве ее нельзя привести в сознание?
— Она скоро сама
— Да, сударыня, я буду на страже. Или Эльза, смотря по тому, на какую точку зрения стать…
Отвратительное существо. Я лежу тут в обмороке, а она изволит острить.
— И ты обещаешь, Поль, разбудить меня, как только придет врач?
— Но ведь его не приходится ждать раньше утра.
— Она как будто спит. Дышит совершенно спокойно.
— Это и есть своего рода сон, мама.
— О, все еще не могу в себя прийти, Поль. Такой скандал!.. Ты увидишь, это попадет в газеты!
— Мама!
— Но ведь она ничего не слышит, если это обморок. Мы говорим ведь совсем тихо.
— В этом состоянии чувствительность бывает иногда необыкновенно обострена.
— У вас такой ученый сын, сударыня.
— Пожалуйста, мама, иди спать.
— Завтра мы уезжаем во всяком случае. И в Боцене возьмем сиделку для Эльзы.
— Что? Сиделку? Ну, на этот счет вы ошибаетесь.
— Обо всем этом поговорим завтра. До свидания, мама.
— Я велю себе подать чай в номер и через четверть часа загляну еще раз.
— Да ведь это совершенно не нужно, мама.
Конечно не нужно. Вообще, убирайся к черту. Где веронал? Мне нужно еще подождать. Они провожают тетю до дверей. Теперь меня никто не видит. На ночном столике должен он стоять, стакан с вероналом. Если я его выпью, все будет хорошо. Сейчас выпью. Тетя ушла. Поль и Цисси стоят еще у двери. Ха. Она его целует. Она его целует. А я лежу голая под одеялом. Как вам не стыдно!
— Вот теперь я знаю, Поль, что она в обмороке. Иначе она непременно вцепилась бы мне в горло.
— Сделай милость, Цисси, молчи.
— Да что же ты хочешь, Поль? Либо она в самом деле потеряла сознание, тогда она ничего не слышит и не видит, либо дурачит нас, тогда ей поделом.
— Кажется, постучали, Цисси.
— Мне тоже показалось.
— Я тихо открою дверь и погляжу, кто там… Добрый вечер, господин фон Дорсдай.
— Простите, я только хотел спросить, как больная…
Дорсдай! Дорсдай! Неужели посмел. Все звери спущены с цепи. Где же он? Я слышу, как они шепчутся за дверью. Поль и Дорсдай. Цисси становится перед зеркалом. Что делаете вы там перед зеркалом? Это мое зеркало. Разве в нем уже нет моего отражения? О чем они там говорят за дверью, Поль и Дорсдай? Я чувствую взгляд Цисси. Она смотрит на меня из зеркала. Что нужно ей? Зачем она приближается ко мне? Помогите! Помогите! Я ведь кричу, а меня никто не слышит. Что нужно вам у моей
— Эльза!
Что нужно ей?
— Эльза! Слышите вы меня, Эльза?
Я слышу, но молчу. Я в обмороке, я должна молчать.
— Эльза, ну и нагнали же вы страху на нас.
Она обращается ко мне. Обращается ко мне, словно я не сплю. Что надо ей?
— Знаете, что вы сделали, Эльза? Представьте себе, в одном только манто вошли вы в гостиную, вдруг предстали нагою перед всем обществом, а потом упали в обморок. Говорят, истерический припадок. Я этому совершенно не верю. Не верю также, что вы в бессознательном состоянии. Бьюсь об заклад, вы слышите каждое мое слово.
Да, я слышу, да, да, да. Но она не слышит моего «да». Почему? Я не могу шевельнуть губами. Что же со мною? Смерть? Мнимая смерть? Сон ли это? Где веронал? Выпить бы мне веронал! Но я не могу вытянуть руку. Уйдите, Цисси! Зачем вы склонились надо мною? Прочь, прочь! Никогда она не узнает, что я ее слышала. Никто этого не узнает. Ни с одним человеком уже не буду я говорить. Никогда уже не проснусь. Она идет к двери. Еще раз оборачивается. Открывает дверь. Дорсдай! Там он стоит. Я увидела его закрытыми глазами. Нет, я вижу его действительно. У меня открыты глаза. Дверь приоткрыта. Цисси тоже в коридоре. Теперь они перешептываются втроем. Я одна. Если бы я могла теперь пошевельнуться…
А, я могу, ведь я могу. Рука у меня движется, пальцы движутся, я вытягиваю руку, широко раскрываю глаза. Я вижу, я вижу. Вот стоит мой стакан. Живо, прежде чем они не вернулись. Достаточно ли только порошков? Мне больше нельзя просыпаться. Что мне нужно было сделать на свете, то я сделала. Папа спасен. Никогда бы я уже не могла быть среди людей. Поль заглядывает в дверную щель. Он думает — я еще в обмороке. Не видит, что я уже почти вытянула руку. Вот они опять стоят втроем в коридоре, убийцы!.. Все они убийцы. Дорсдай, и Цисси, и Поль; Фред тоже убийца, и мама убийца. Все они меня убили и делают вид, будто этого не знают. Она сама наложила на себя руки, будут они говорить. Вы меня убили, вы все, вы все! Мой стакан! Наконец-то! Скорее, скорее! Я должна! Не пролить ни одной капли. Так. Живо. Это вкусно. Дальше, дальше. Это совсем не яд. Никогда мне не было так вкусно. Если бы вы знали, как смерть вкусна. Спокойной ночи, мой стакан. Дзззинь! Что это? На полу стакан. Внизу он лежит. Спокойной ночи.
— Эльза! Эльза!
Что нужно вам?
— Эльза!
Опять вы здесь? С добрым утром! Вот я лежу без сознания, закрыв глаза. Не видеть вам глаз моих. Никогда.
— Она, очевидно, пошевельнулась, Поль. Как мог бы он иначе упасть?
— Машинальное движение, может быть.
— Если она не бодрствует.
— Что ты говоришь, Цисси! Взгляни ты только на нее.
Я выпила веронал. Я умру. Но чувствую себя так же, как раньше. Может быть, доза была недостаточна… Поль берет меня за руку.