Башня континуума
Шрифт:
Военная карьера у Дэниэла не заладилась. За шесть лет он пережил такое, после чего перспектива маршировать на парадах в красиво и ладно сидящем мундире казалась ему… смехотворной. Вдобавок, он вошел в переходный возраст и обнаружил, что в жизни существует масса прочих удовольствий, кроме муштры и жестокой дрессуры. Выпивка, девочки и наркотики. Последней каплей стал скандал со старшим офицером-воспитателем, которого Дэниэл пырнул ножом.
— Эта мразь, видите ли, решила, что будет неплохо, если он подойдет ко мне в душевой, где мы будем оба, задрапированные лишь облаками горячего пара, и подержится за мой зад…
— Вот почему я всегда твердил своим солдатам, что главное для мужчины — беречь свой зад.
Дэниэл склонил голову перед этим бесценным перлом возвышенной мудрости.
— Господин Кольт, я хочу, чтобы вы учили меня. Только по-настоящему, а не так, как обучаете этих тупых кретинов.
— То есть, ты намекаешь, будто я плохо выполняю свою работу.
— Нет, ни в коем случае, сэр. Но… вы не вкладываете… душу.
После всего, что Кольту довелось пережить в своей несчастной жизни, он вообще сомневался, есть ли у него душа. Так, какая-то насквозь проспиртованная субстанция невнятного происхождения. Дэниэл неправильно истолковал его невеселые раздумья.
— Я буду платить, — сказал он взволнованно.
— Ох, парень. Неужто ты всерьез думаешь, будто меня интересуют эти грязные бумажки.
— Возможно, вас эти бумажки и впрямь не интересуют, сэр, но что с вашей семьей? Хацуми говорил мне, кажется, будто у вас были жена и дочь.
Кольт не ответил, полоща рот своим горючим напитком.
— Кстати, Бенджамин здесь, в городе, — прибавил Дэниэл после секундной паузы.
— Хацуми? Когда приехал?
— Три дня тому назад. Сказал мне, что был вынужден уехать с Луизитании, поскольку ситуация с Культом и фанатами Короля сделалась совсем невыносимой. Спрашивал меня, может ли зайти в редакцию. Обещал, что все расскажет сам.
— Пускай заходит. Черт с ним.
В глазах Дэниэла все еще стыл немой вопрос.
— Хорошо. Я скажу тебе. Моя дочь и жена… их давно нет. Умерли.
— Погибли?
— Да. Можно и так выразиться. А если без лицемерия, это я их убил. Обеих.
Дэниэл сразу понял, что его угрюмый, насквозь проспиртованный собеседник не шутит. Совсем нет. Хорошо, какие-то остатки здравого смысла подсказывали Дэниэлу, когда следует остановиться. Кольт явно не желал больше беседовать на эту тему. Не сейчас.
— Прошу прощения, сэр, я действительно не знал. Больше не буду задавать вам вопросы. Чтобы не получать на них ответы.
Кольт кивнул.
— Зато я, пожалуй, задам тебе вопрос. Ты умный паренек из хорошей семьи, так зачем же ты якшаешься с людьми из Синдиката и НТА? Чего ты хочешь? Личной выгоды? Мести? Или ты и впрямь веришь в эту революционную химеру?
Дэниэл не удержался от смешка.
— Химера… до чего смешное слово.
— Да. Химера. В нашем случае — выкидыш противоестественной любви главы Синдиката Моримото и генерала Вольфа.
— Вы словно бы не слишком уверены в неотвратимой победе нашей славной революции, — сказал Дэниэл с легким упреком.
— Не стану врать. Совсем не уверен. Впрочем, если этот гнилой режим падет, я буду рад. Но едва ли то же можно будет сказать о большей части человечества.
— Но вы всегда говорили, будто вам плевать на человечество.
— Говорил, но я — жалкий, пьяный старик… а ты не слишком ли молод, чтобы быть таким циником?
Дэниэл опустил взгляд.
— Сэр, я не очень подкован в этих самых химерах, в действительности я хочу лишь одного.
— Чего именно.
— Крови, — ответил Дэниэл тихо и просто.
— Что?
— Я хочу пролить реки крови, моря крови, океаны крови, я хочу умыться кровавой росой и танцевать под кровавым дождем, и плескаться в кровяных водопадах, вот чего я хочу…
Пока он говорил, Кольт ощутил, как внутри вскипает приятная щекотка, которую он принял за первые признаки спонтанного самовозгорания. Но, когда щекотка слегка усилилась, Кольт понял, что это нечто другое. Нечто стократ более возвышенное и величественное, до сих пор ему неведомое и необъяснимое. Любовь.
— Парень, ты не в своем уме.
— Не сочтите за грубость, сэр, но вы тоже давно и сильно не в своем уме, что, возможно, делает нас двумя самыми здравомыслящими людьми в этом давно слетевшем с катушек мире.
Наглый щенок.
— Ладно. Считай, ты меня уговорил. Я буду тебя тренировать.
Дэниэл просветлел лицом и рассыпался в благодарностях, но Кольт оборвал его на полуслове.
— Не стоит, сынок. Поблагодаришь меня попозже. Если выживешь.
Отставной полковник Кольт единственный из всех приятелей младшего брата имел шанс понравиться Киту, но познакомиться им так и не довелось. Прочие друзья неугомонного борца с диктатурой — какие-то темные личности, наркоманы, бродяги, бандиты и поэты — могли вызвать у выдающегося промышленника лишь отвращение. Или смех. В зависимости от того, сколько Кит успел выпить за ужином.
Но, конечно, были еще и девушки. Много девушек. Красивые, как картинки, тоненькие, как тростинки, молоденькие и несчастные. Что они находили в этом пижоне — непонятно. Дэниэл-то находил в них одно и то же.
Страсть как подмывало надрать поросячьему Ромео уши, запереть в комнате и пару месяцев держать на хлебе и воде, но каждый раз, когда Китом овладевало подобное желание, рядом оказывалась Тереза и смотрела на мужа грустными карими глазами, и ему приходилось стискивать зубы, сжимать руки в кулаки и захлопываться. Так что когда Терри сообщила, что Дэниэл придет сегодня на воскресный ужин не один, а со своей девушкой и с приятелем, Кит уже привычным образом сжал зубы и промолчал, хотя подумал, что греха таить, о многом.
— Кит! — воскликнула Тереза, отрываясь от вязания.
— Я ничего не говорил, не произнес ни слова, родная.
— Но ты подумал! Нельзя думать о людях такие ужасные вещи. Дэнни ведь твой родной брат!
Кит не решился спорить с беременной женщиной, находящейся в эпицентре гормонального атомного взрыва, да еще с вязанием в руках. Он всерьез опасался, что однажды жена утратит всякое терпение и насквозь пронзит ему вероломное сердце тонкой вязальной спицей.
Терри посмотрела мужу в лицо и вновь вскрикнула.