Башня континуума
Шрифт:
— Где шатались вы? — напустился он на охранника этажа.
Тот шарахнулся.
— Милорд, сейчас полночь, у нас пересмена.
Кит уставился на световое табло над лифтами. И верно — ровно полночь, тот таинственный час, когда кареты Золушек превращаются в тыквы, а у охранников случаются пересмены.
— Отлично. Я разберусь с вами. С каждым из вас! Позже. Заберите ее.
В его дальнейшие планы никак не входили заботы о красотке. Загвоздка заключалась в том, что бедняжка вцепилась в него, как утопающий за соломинку. Кит понимал, что так проявляется у нее инстинктивная, шоковая реакция, поскольку он был единственным, хоть чуточку знакомым ей человеком среди собравшейся в холле толпы, но легче ему от этого не становилось, совсем нет. Немного придя в себя, жертва его добросердечия стала горько плакать, задыхаясь и трепеща в его объятиях, как маленький, несчастный, выпавший из гнезда, птенчик.
— Тише, тише, — сказал Кит, поневоле смягчив тон, — прекратите плакать… как вас зовут?
— Шарлотта…
— Да. Успокойтесь. Вам надо пойти с этими людьми, Шарлотта, они помогут.
— Не хочу… я никуда не пойду…
— Перестаньте. Вас никто не обидит. Вам помогут. С вами поговорят. О вас позаботятся. О, черт. Принесите воды.
Ему подали воду. Кит жадно выпил полстакана, вторую половину набрал в рот, ухватил даму за подбородок, запрокинув голову, и выплюнул воду ей в лицо. Она отпрянула, униженная и оплеванная.
— Невоспитанная скотина! Вы меня ударили! По уху! А потом еще и плюнули!
— Дура. Истеричка. Дрянь, — ответил Кит, точно попадая ей в тональность.
Она всхлипнула, побелела и, кажется, собралась упасть в обморок. Ее подхватили под руки и потащили в лифт. На прощанье она поглядела на него ранеными синими глазами с такой горькой обидой, что Кит отчего-то почувствовал себя не в своей тарелке. Он проследил, как створки лифта с музыкальным «дзинь» сомкнулись за ней, перевел дух и, наконец, закурил, но в спину повеяло мертвенным холодом, и сигарета потухла.
— Закройте кто-нибудь треклятое окно! — рявкнул он.
Докурив, он отчитал нерадивых служащих всех вместе и каждого по отдельности, потом вернулся в галерею и распрощался с Серафиной. Потом спустился в Корпоративную штаб-квартиру и зашел в свой кабинет. Выкурил четыре сигареты, пропустил три рюмашки, проглотил две таблетки аспирина Эймса и выпил одну чашку кофе. В перерывах посмотрел стопки документов, поставил на них сиятельные подписи и резолюции. Когда он уже закончил, набросил пальто и собрался забрать сахарницу (чтобы по дороге домой занести в корпоративный отдел Экстренной Доставки, работающий круглосуточно), в дверь просунулась весьма обаятельная, хоть чуть помятая и слегка нетрезвая физиономия.
— Все работаешь, милый мальчик, — протянула физиономия с укором.
— Я уже ухожу. Ты за душенькой?
Ричард кивнул.
— А то поехали с нами. Посидим, пропустим по стаканчику, персик сыграет нам на арфе.
Кит передернулся.
— Уволь, мой сахарный, не сегодня. Мне надо о многом подумать. Вот ты знал, например, что люди голодают.
— Как — голодают? — поразился Торнтон.
— А вот так… им нечего есть.
— Вечно ты со своими дурацкими шуточками. Кстати, что там случилось.
— Где?
— В холле. Серафина сказала мне, там громко кричали.
— Я ничего не слышал. Вечно твоя душенька жена что-то выдумывает. Все, я домой.
— Давай хоть обнимемся, — предложил Торнтон, подумав.
— Ну? Теперь я могу идти?
— Да.
— Веди себя хорошо, Ричард, будь паинькой, не шали.
Простившись с Торнтоном, Кит совершенно забыл о сахарнице, которая так и осталась лежать в ящике стола. Спустившись вниз, он остановился в вестибюле первого этажа, поразмыслил минутку и решил узнать, как обстоят дела у спасенной им девицы. Зайдя в медпункт, он выслушал отчет о ее состоянии. Ему доложили, что ярко выраженных душевных расстройств у миссис Лэнгдон как будто не наблюдается; она также не находилась под воздействием наркотиков, алкоголя или лекарственных препаратов. Было похоже, что попытку самоубийства бедняжка предприняла спонтанно, в состоянии сильного душевного волнения. Ей дали успокоительного и горячего чая, но пролить свет на причины своего кризиса она решительно отказалась.
Кит послушал, покивал. Держать ее здесь насильно и расспрашивать помимо воли они не имели права. Он развернулся, собираясь уйти, но передумал, вдруг поняв, что, если не зайдет и не проверит, как она там, то будет до конца дней терзаться угрызениями совести и сомнениями, что сделал не все возможное.
Заглянув в уютную комнатку, Кит понял, что миссис Лэнгдон уже лучше — судя по ненавидящему взгляду, который она бросила в его сторону. Она сидела на кушетке, завернутая в плед, держа в руках большую керамическую кружку с чаем. Синие глаза покраснели от слез, каштановые кудри потускнели и спутались, аккуратный носик чуть припух. Она выглядела совсем юной и не походила ни на дрянь, ни на истеричку, ни на дурочку. Просто славная молодая леди, у которой выдался на редкость тяжелый день. «Тем более несправедливо, — подумал Кит, — несправедливо и глупо. Ладно, будь она страшненькая, но ведь нет…»
— Как вы?
Шарлотта поглядела на него. Он был высокий, подтянутый, наверняка много времени уделял какому-то престижному виду спорта. Она вспомнила, как, рыдая, прижималась к его широкой груди. У нее заполыхали щеки.
— Зачем вы пришли?
— Просто зашел узнать, как вы.
— Напрасно. Я, знаете, совсем не просила себя спасать…
Их милость весь засиял от счастья.
— В самом деле? Правда, как неудачно вышло. Простите. Я свалял дурака. Надо было подкрасться и толкнуть вас в спину…
Шарлотта растерялась и не нашлась, что и ответить.
— Толкнуть, — продолжил он, — и поглядеть, как вы, молодая, красивая, жаль только, что совсем безмозглая, полетите вниз. Можете ли вы представить, что остается от человека после падения с такой высоты? А ничего не остается. Только влажное пятно. Как если бы комара, сидящего на стене, газеткой прихлопнуть.
— Вы меня ударили, — глупо сказала Шарлотта, глотая слезы.
Их милость явно страдал неизлечимой манией раскладывать все по полочкам.
— Во-первых, я вас не бил — подумаешь, закатил оплеуху. Во-вторых, поделом. В-третьих, за такие штуки не оплеухи надо закатывать, а пороть плетьми, пока всякая дурь из головы не выветрится. В-четвертых, сколько вы еще будете нести всякую ахинею, уважаемая миссис Лэнгдон?
Шарлотта сжалась.
— За вами есть кому заехать? — спросил он чуть мягче.
— Да.
— Ваш муж?
— Нет, моя подруга, мы вместе работаем в магазине… она приедет и заберет меня.
Их милость язвительно хмыкнул.