Башня континуума
Шрифт:
Зато с самим собой, без дураков, повезло Гордону необычайно. Он от рождения относился к тем редким, исключительным, выдающимся натурам, которых жизненные трудности не ломают, а закаляют и вдохновляют. Ничего невозможного и недостижимого для него не существовало в принципе. Если какая-то дверь вдруг не распахивалась перед ним гостеприимно, он бесстрашно вышибал неподатливую дверь пинком. Природа щедро одарила его не только бешеным упорством, трудолюбием и холодным, прагматичным умом, но и неотразимым шармом, счастливым талантом втираться нужным людям в доверие и очаровывать их до потери пульса, а, главное, почти волшебным умением оказываться в нужном месте в нужный момент.
И вот так, даже за тридцать не перевалив, Гордон добился того, к чему другие люди, имея за спиной стократ более благоприятный жизненный старт, идут, причем безуспешно, долгими десятилетиями. Из провинции он перебрался в столицу Империи, Форт Сибирь, туда, где творились по-настоящему громкие дела и крутились по-настоящему большие деньги. Он устроился на работу в очень солидную и престижную юридическую контору, успел выиграть несколько очень громких дел, его обаятельная физиономия начала мелькать в прессе, и он зарабатывал достаточно, чтобы катать себя, как сыр в масле.
Его тоскливое, полуголодное, нищее детство осталось в прошлом. Там же остались женщины, которых он бросил, друзья, которых он предал, покровители, о которых он забывал, взбираясь на следующую карьерную ступеньку. Гордон никогда не оглядывался назад. Вперед, только вперед, к новым блистающим вершинам, еще не покоренным, и оттого вдвойне заманчивым.
Парнем он был простым, незамысловатым, и мечта у него была простая, скромная.
Он просто и скромно хотел всего и сразу.
Ну, если не все и не сразу, то хотя бы по частям… и желательно — побыстрей.
Гордон настолько хотел всего, пусть хотя бы по частям, но, главное, побыстрей, что, когда увидел Викторию Ланкастер на благотворительном балу в Мэрии Форта Сибирь, сразу понял: вот он, великий шанс, который нельзя упустить.
Наивно воображающая себя неприступной и многоопытной, но на деле глупенькая и доверчивая девица будто подверглась нападению стаи дьявольски голодных, но безумно очаровательных пираний. На второй вечер после их знакомства Гордон затащил Викторию в свою постель и заставил визжать от экстаза. Едва забрезжил рассвет, как он принес своей прекрасной принцессе чашечку горячего шоколада с зефиром и предложил пожениться. Виктория безропотно согласилась. У бойкого стряпчего все необходимое оказалось под рукой: кольцо с бриллиантом в четыре карата, священник, судья, свидетели, свадебный торт и номер люкс для новобрачных.
Утром после бракосочетания молодожены завтракали. Виктория, облаченная в длинный шелковый пеньюар, лакомилась свежей дыней, зачерпывая мякоть серебряной ложечкой, и через стол поглядывала на мужа. Что она могла сказать о нем. Он был очень симпатичным. И они переспали. Вот все, что Виктория знала о муже на текущий момент. Ну, разве, еще то, что Гордон работал адвокатом и помог столичному бургомистру выпутаться из чрезвычайно серьезного коррупционного скандала.
Что до самого Гордона, то он, ничуть не смущаясь своими выдающимися жизненными достижениями, с аппетитом уплетал омлет с почками, жареный картофель с острой колбасой, гренки с маслом и оладьи с вишневым сиропом. Еще он прихлебывал из большой керамической кружки чай с молоком и читал «Империю Сегодня» — официальный печатный орган Партии Новых Демократических Преобразований.
— В чем дело, птенчик? — спросил он, перехватив взгляд Виктории поверх газеты, которую ее обожаемый старший брат не называл иначе, как низкопробным бульварным листком.
— Ты читаешь «Империю Сегодня»? — спросила Виктория неуверенно.
Запоздало ей пришла в голову толковая мысль, что не мешало бы поближе познакомиться с мужчиной, прежде чем навеки связать с ним свою судьбу. Повстречаться с ним не два дня, а два года хотя бы. С другой стороны, до чего же Гордон был симпатичный. Не красавец, но — ах! — высокий, широкоплечий, с каштановыми волосами и янтарными глазами, и белозубая улыбка, и ямочка на волевом подбородке…
— Не просто читаю, а выписываю. Там отличные гороскопы. Вот когда ты родилась?
— Двенадцатого июня.
— Значит, Близнецы. А я тридцать первого января, значит, Водолей.
Наступило долгое молчание.
— Это плохо? — спросила Виктория в недоумении.
— Да нет же. Мы отлично сочетаемся по гороскопу.
Викторию слегка обескуражило это абсурдное, ни на чем не основанное заявление, но она решила разобраться с гороскопами позже. В данный момент ее больше волновала «Империя Сегодня».
— А ты, случайно, не состоишь в какой-нибудь партии? Ты мне что-то говорил, кажется…
— Состою, а как же, — отвечал Гордон, не краснея, — в Партии Новых Демократических Преобразований, вот уже четыре года я там состою.
— Что? Демократич… о, но почему?
— Трудновато в наши дни сделать хорошую карьеру, будучи совсем беспартийным.
— Но… демократич… ты демократ? Социалист? Может, даже либерал? — спросила Виктория, ужасаясь.
Гордон от души расхохотался.
— Вот те раз. Я не либерал. Я гетеросексуал.
— А почему ты тогда не вступил в приличную партию? Консервативную?
— Я бы вступил, чего не вступить, но простых парней вроде меня туда не берут. Чертовые снобы. Вдобавок, демократические веянья сейчас, к сожалению, в моде, а я планирую в будущем заняться политикой.
— Политикой?
— Политикой.
— Но… политика. Зачем тебе политика? Политика… это такая грязь!
— Грязь, говоришь? Верно, грязь изрядная. Вот я и буду ее разгребать.
— Что разгребать?
— Всякую грязь буду разгребать.
— О, — сказала Виктория глубокомысленно.
— Передай соль, будь добра.
Виктория подала мужу солонку и стала наблюдать, как суженый уничтожает жареный картофель. Кое-где и кое-как Гордон поднабрался изысканных манер, но мужицкие замашки у него остались. Виктория скорчила гримаску, когда муж собрал куском хлеба остатки соуса с тарелки и затолкал мякиш в рот. «Боже, — подумала она, — брат меня убьет…»
Как только Виктория, содрогаясь, подумала о старшем брате, Кит немедленно появился. Бедный котеночек ворвался в гостиничный номер для новобрачных, пылая от ярости, впрочем, безукоризненный, как обычно, и вопросил: