Башня континуума
Шрифт:
— Что это значит?
— Доброе утро, милый.
Помимо обыкновения, Кит был не рад сестре. Снопы разноцветных искры сыпались у него из глаз, и странно, как он не устроил пожар или короткое замыкание.
— Доброе? Не вижу в этом утре ничего доброго! Отец прочитал в газетах о твоем замужестве за каким-то провинциальным юристом, велел тебе больше никогда не показываться дома и вычеркнул тебя из завещания.
Виктория вздохнула.
— Папа такой сентиментальный и старомодный. Так любит выгонять детей из дому и вычеркивать из завещания.
— Нет! Собирайся! Я отвезу тебя домой, а потом мы аннулируем твой нелепый брак на основании твоей полнейшей невменяемости в момент заключения этого самого брака.
Виктория надула губки.
— Не кричи на меня, — сказала она тоненьким голоском. — Я теперь замужняя женщина, и ты больше не можешь указывать, что мне делать. Равно, как и отец. Теперь указывать мне, что делать, может только мой законный муж. Так что я никуда с тобой не поеду.
— Что ты мелешь, дурочка. Какой еще муж! Ты видела, сколько вокруг этой чертовой гостиницы репортеров? Почему ты мне ничего не сказала? — провыл Кит.
— Неправда, я говорила тебе, милый, вчера утром говорила, когда вернулась домой… то есть, спустилась к завтраку, но ты сказал, что тебе некогда, ты уходишь на работу, вернешься очень поздно, и давай поговорим обо всем завтра, — вот что ты сказал. Завтра наступило, и мы разговариваем… разве нет?…
— Но… почему ты хотя бы не сказала моей жене? — провыл Кит еще отчаянней.
— Неправда, я сказала Терезе, но глупая курица сказала мне, что считает ужасным безумием выходить замуж за человека, которого знаешь всего два дня… вот глупая курица, ха!
— Но… почему Тереза ничего не сказала мне? — провыл Кит, будто орда баньши.
— Тереза тебе наверняка сказала, милый, но тебе что ни скажешь, — что я говорю, что твоя курица, и иногда папа или Ричард, или кто-нибудь другой, — ты всем говоришь в ответ, что тебе нужно на работу, и ты будешь очень поздно, и поговоришь со всеми обо всем завтра… и так ты говоришь каждый день.
Наступил коллапс, столь полный и безоговорочный, что Гордон, который до сих пор вполуха рассеянно прислушивался к их беседе, отложил в сторону газету и окинул Кита критическим взором.
— Что еще за сопляк? Никак, опять твой бывший ухажер? Сколько можно их выпроваживать отсюда. Этот выглядит покрепче прочих, но неужели он думает, я и его по стенке не размажу?
— Нет, нет. Познакомься. Мой старший брат. Никита.
Гордон сложил губы трубочкой и язвительно поцокал языком.
— Брат? Тогда другое дело, только что-то брат плоховато выглядит, ай-ай-ай.
— Наглая скотина, — не остался в долгу Кит, — запудрила мозги молоденькой, глупенькой девчонке. Я бы на его месте сквозь землю провалился от стыда. И на твоем месте тоже, Виктория. О чем ты думала? Ты хоть представляешь, какой фурор ты произвела в обществе своим мезальянсом? Ты посмотри на эту рожу. Вылитый мерзавец Лотарио.
Гордон польщенно улыбнулся. Кит все не мог успокоиться.
— До чего паскудная, наглая, лживая физиономия…
— Вот ты так напрасно, милый, — тоненьким голоском сказала Виктория, — мой муж — честный человек с твердыми моральными принципами. Раз мы… в общем, после всего он просто обязан был на мне жениться. И женился. Вот если бы не женился, тогда, конечно, ты должен был прийти и убить его, но ведь женился? Успокойся, милый. Лучше присядь, выпей чашечку кофе.
— Кофе? — повторил Кит, плавно переходя с воя на зловещий змеиный шип. — Хорошо, ты меня уговорила. Я выпью кофе. Только прикончу этого хмыря.
— Эй, полегче на поворотах, приятель. Ты пришел поздравить нас с законным перед Богом и людьми бракосочетанием или как? — встрял Гордон.
Кит, наконец, посмотрел прямо на зятя и заморозил взглядом.
— Я тебе не приятель, ты…
Гордон, хоть и с огромным трудом, но разморозился обратно.
— Ах, прощу прощения. Вы, аристократия, публика вся из себя эдакая чопорная и благовоспитанная. Только раз ты такой благовоспитанный, чего для начала не постучался. Мало ли чем мы могли здесь заниматься с твоей сестрой в наш медовый месяц! Уж выбивать дверь плечом было точно необязательно. Мне ведь платить придется за этот кавардак.
Кит неожиданно ощутил к новоиспеченному родственнику слабый проблеск интереса.
— Так-так. И на какой помойке, зайка, ты откопала этого бесчестного хмыря с его аморальными принципами?
— Вовсе не на помойке, а на благотворительном приеме в столичной Мэрии. Я была там… и Гордон тоже там был… а потом он подошел ко мне… и дальше я ничего не помню, — тоненьким голоском поведала старшему брату Виктория.
— То есть как это — ничего не помню? Провалы в памяти?
— Да. В общем… я забыла, как это называется… когда в памяти провалы.
— Ясно. Вы, любезнейший, надо полагать, тоже ни хрена не помните, — изысканно любезно обратился Кит к зятю.
— Отчего же. Я не маразматик какой. Амнезией не страдаю. Отлично помню… звезды, фейерверки, соловьиные трели, — ответствовал Гордон, с любопытством разглядывая старшего брата нареченной.
— Трели?
— Да, но не простые, а соловьиные. Соловьи — это такие певчие птахи, что вьются, и щебечут, и издают такие трели, что в ушах звенит и головокружение начинается. Ох. Что твой брат делает?
— Собирается тебя бить, — просветила мужа Виктория, наблюдая, как Кит, готовясь к битве, с замкнутым, сосредоточенным лицом аккуратно снимает пиджак, галстук и наручные часы.
— Вот те раз. Собирается бить? Меня? Кто? Этот тщедушный сопляк? — подивился Гордон. — Ну и самомнение у него, черт возьми.
Виктория знала брата гораздо лучше и встревожилась. Не без причин. Кит уже превратил в отбивные, котлеты и антрекоты немало ее незадачливых кавалеров. Нет, серьезно, после встречи с бедненьким котеночком поверженные ухажеры частенько уползали на четвереньках, униженно причитая, жалобно хлюпая разбитыми носами, кашляя кровью и выплевывая зубы.