Башня на краю света
Шрифт:
— А ну, марш в постель, живо! — прикрикнул на мальчика муж, и Джимми посмотрел на него удивленно, шагнул было к нему и остановился в нерешительности, он привык перед сном подходить к отцу проститься, тот грубовато ласково обнимал его, притянув на секунду к себе, после чего она шла вместе с ним в спальню, чтобы поцеловать и сказать «спокойной ночи». Он же всегда слушался с первого слова, когда ему говорили, что пора спать. Муж стоял и смотрел в пол, и она очень хорошо понимала, что не может он притянуть к себе мальчика на глазах у постороннего человека, она
— Изволь сейчас же ложиться. Да поторапливайся, а то, гляди, я за тебя возьмусь.
Мальчик повернул к ней недоуменную рожицу, и она покивала ему головой: да, да, делай, как тебе говорят, и мальчик неуверенно вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Незваный гость улыбнулся: мол, ну, слава богу, наконец-то — и расстегнул плащ.
— Может быть, присядем, — предложил он, и она покраснела, будто ей сделали замечание.
— Да, конечно… Что ж это я…
Она хотела было убрать белье, чтобы освободить ему единственный приличный стул в комнате, но учитель уже подтащил к журнальному столику один из тех стульев, что стояли у обеденного стола, и уселся на него, и тогда муж присел на краешек кушетки, а сама она пристроилась с другого конца.
Учитель откашлялся.
— Вы не беспокойтесь, я постараюсь не отнять у вас много времени, вам, я вижу, сейчас не совсем удобно, конечно, что хорошего, когда вдруг нагрянут вот так вечером: придешь с работы усталый, хочется немного отдохнуть, ну и вообще…
Он безнадежно застрял на месте, и еще этот запах в комнате. Знать бы, что он придет, она бы хоть проветрила. И хоть переоделась бы, и убрала в комнате.
Незваный гость проследил за ее взглядом.
— Да уж, от детей дома вечный беспорядок, сам знаю, у меня самого двое, просто уму непостижимо, как это два таких карапуза умудряются перевернуть все вверх дном.
— Да, верно, — сказала она и увидела, что муж уже пощипывает нижнюю губу, а это значило, что он начинает закипать.
Учитель снова откашлялся.
— Так вот, значит, насчет Джимми… мне хотелось кое о чем с вами поговорить. Вообще-то ничего плохого не случилось, ровным счетом ничего, он очень послушный ребенок, с ним очень легко, дай бог, чтобы у нас все такие были — никаких бы проблем, да и в учебе он очень старательный. Нет, нет, ничего плохого я сказать о нем не могу…
А если он не мог сказать ничего плохого, зачем же он тогда пришел и испортил им вечер, посеяв тревогу и страх, — сиди теперь и гадай.
— Дело в том… мне кажется, нам стоило бы в данном случае попробовать метод интенсивного обучения, ну, чтоб он как бы позанимался дополнительно, я имею в виду прежде всего чтение, именно с этим предметом у него хуже всего. Другие предметы еще как-то идут, а вот складывать буквы в слова, с этим у него туговато, в общем… тут он немного отстает от других.
Муж набычился.
— Это как же понимать… дурак он, что ли?
Учитель совсем некстати улыбнулся.
— Да нет, что вы, господин Ларсен.
— Моя фамилия
— Извините. Так вот, господин Фредериксен. Никакой он не дурак. Нельзя вообще делить детей на умных и глупых, способных и неспособных. Дети, я бы сказал, все способные, только у каждого свои задатки, каждый одарен по-своему. И Джимми тоже, он ведь во многих отношениях способный: он хорошо пишет цифры, хорошо поет… — Учитель явно подыскивал, что бы еще такое назвать: — И рисование ему хорошо дается, и гимнастика, и ручной труд, а вот более отвлеченные предметы, они ему даются труднее, и особенно чтение.
— Значит, дурак, — заключил муж.
— Не дурак, а просто несколько отстает в развитии, — поправил его учитель. — Отсталый, как мы называем.
Она не решалась уже смотреть на мужа и на того, другого, тоже. Она смотрела вниз на свои руки, праздно лежавшие на коленях. В детском саду всегда говорили, что он просто молодец, все у него так хорошо получается, и муж так им гордился и показывал всем его работы. И он был такой хорошенький, и такой добрый, и ласковый, и милый. Чужой, старательно разъясняющий голос доносился до нее словно откуда-то из далекой выси.
— Мы думали, может, стоит перевести его в спецкласс, чтобы он был вместе с другими отстающими детьми: в таком классе учеников гораздо меньше, и у учителя есть возможность более интенсивно работать с каждым в отдельности, ну, то есть, более… в общем, более интенсивно. Тогда он, вероятнее всего, со временем нагонит своих сверстников и сможет успешно заниматься в обычном классе, и мы переведем его, разумеется, обратно, но пока что было бы, пожалуй, целесообразно, чтобы он побыл в таком вот классе, где с ним будут работать применительно к его уровню. Как я уже говорил, он не столь уж катастрофически отстает от других и настоятельной необходимости в таком переводе, видимо, нету, но, с другой стороны, поскольку есть такая возможность, это было бы, мы считаем, разумно, так что, если вы не против, мы бы вам советовали.
Учитель сделал паузу.
Из нижней квартиры доносился шум ссоры, какие-то крики, ругань, что-то грохотало и падало — настоящий скандал. В квартире над ними громко орало то ли радио, то ли телевизор. Учитель сидел с таким видом, будто что-то взвешивал в уме, и они не решались прерывать ход его мыслей, но ей хотелось, чтоб эти его размышления не продолжались очень уж долго, скандал в нижней квартире заставлял ее нервничать: что он подумает про дом, где жильцы орут и кричат друг на друга.
— Не исключено, впрочем, — заговорил он наконец, — что здесь имеет место некоторая запущенность: он ведь часто пропускал.
— Он, знаете, часто ушами болеет… — сказала она торопливо, с робкой надеждой, так как услышала в его голосе намек на то, что приговор не окончательный.
— Воспаление среднего уха?
— Вот, вот, воспаление среднего уха.
Теперь она уже смотрела на него, ее глаза не отрывались от его рта и двух крепких, очень белых передних зубов, прикусивших нижнюю губу.