Башня на краю света
Шрифт:
— Видишь ли, я друг животных. — Петер пощекотал Трине затылок. — Ну ладно, падай где-нибудь, сейчас получишь стакан молока.
Пребен сел и огляделся. Мансардная комната с косыми стенами, но порядка и уюта здесь было больше, чем он ожидал встретить. У стены стояло пианино.
Петер подошел к клетке и всунул палец между прутьями.
— Ну что, Якоб, как дела? — спросил он.
— Балда, — ответил Якоб.
— Ты не в духе, старик?
— Заткнись, — недружелюбно сказал Якоб.
— Так-так,
— А чашка зачем? — удивленно спросил Пребен.
— Для Якоба. Он пьет как папа римский. — Петер налил рюмки, затем плеснул вина в чашку, открыл дверцу клетки и осторожно поставил чашку на дно.
— Прошу, старый алкоголик! — сказал он.
Пребен смотрел со смешанным чувством удивления и ужаса, как попугай сполз со своего насеста и, в несколько прыжков подскочив к чашке, начал глотать вино.
— Оно ему, что, в самом деле нравится? — спросил он, пораженный.
— Так он, во всяком случае, утверждает.
Пребен вдруг почувствовал себя чертовски хорошо.
— Твое здоровье! — Петер поднял рюмку. — Ну что, нравится тебе, как я живу?
— У тебя очень, очень уютно. — Пребен сделал глоток, а Петер выпил рюмку до дна и снова ее наполнил.
— Собственно, это — складское помещение, — разъяснил Петер. — Я снял его у фирмы, что на первом этаже. Оно ей пока не нужно и, я надеюсь, не скоро понадобится, иначе меня отсюда вышвырнут.
— Ты что, играешь? — Пребен кивнул на пианино.
— А это кто как считает.
— Сыграй что-нибудь, я очень люблю музыку.
— Позже, сперва немного выпьем. — Петер наполнил рюмки, подошел к клетке и налил Якобу.
— Старина! — заорал попугай, хлопая глазами. Он явно захмелел.
Сквозь громогласную беседу прорезался телефонный звонок. К аппарату подошел Хойструп.
— Алло! Что вы говорите? Я ничего не слышу, тут такой гвалт стоит. — И он замахал рукой, чтобы утихомирить гостей. — Алло! В чем дело? Шум? Какой шум? Мы шумим… ничего не понимаю. Хорошо, мы закроем окно.
Он опустил трубку, подошел к окну и закрыл его.
— Полиция, — объяснил он. — Им пожаловались, что мы шумим.
— А кто шумит? И кто, черт побери, пожаловался, что мы шумим?
— Это мумии, — сказал Аллерхольм.
Утомившиеся гости разместились кто где, на стульях и диванах, чтобы немного отдохнуть после сложной игры в шарады.
— Ну, чем теперь займемся? — крикнула Римса.
— Сама что-нибудь придумай. — Гости несколько устали.
— Выдай что-нибудь из своих номеров, Аксель, — крикнула Римса Акселю. — Он такой комик, — объяснила она.
— Верно! Ну-ка, Аксель, изобрази! — Большинство гостей обрадовались развлечению, не требовавшему от
— А что именно? — спросил тот.
— Изобрази крестьянина, — орала Римса. — Это у тебя здорово выходит.
— Имя-то наше — Пэсен из Смёрумовре, — промямлил Аксель. Сие должно было представлять народную речь.
— Ха-ха-ха! — залилась Римса, слышавшая этот номер в пятидесятый раз.
— А пришел в город, значит, чего — повеселиться тоже надо чуток, верно — нет? — продолжал Аксель.
— Ну не чудо ли он! — стонала Римса. — Ему бы в артисты пойти!
Музыку, заполнившую комнату, с одинаковым удовольствием слушали Пребен, Трина и Якоб.
— Что это было? — спросил Пребен, когда Петер кончил.
— Шопен. Тебе нравится?
— Очень! Сыграй еще что-нибудь.
Петер начал «Полонез Ля-бемоль мажор», но, дойдя до середины, внезапно оборвал игру и встал из-за пианино.
— Боже мой! — воскликнул он. — Какое кощунство!
— В чем кощунство?
— В том, что я играю Шопена. Такой дилетант!
— А я считаю, ты замечательно играешь.
— Это потому, что ты ничего не понимаешь в музыке. На самом деле я совсем не умею играть. — Петер подошел к клетке Якоба, отпер дверцу, просунул туда руку и погладил Якоба, бродившего по ее дну в сильном опьянении.
— Когда-то, — начал Петер не оборачиваясь, — когда-то я мечтал стать пианистом-виртуозом. Виртуозом, ты понимаешь, с длинными волосами и галстуком бабочкой. Чтобы ездить по свету и играть Шопена, трактуя его по-своему.
— Почему же ты не стал пианистом?
— Кем хочешь, тем не станешь ни за что. — Петер подошел к Пребену и наполнил его рюмку. — Обязательно станешь чем-то иным. Вот и ты тоже…
— Это не так уж важно, — сказал Пребен.
Секунду Петер сидел в глубоком раздумье. Внезапно он вскочил.
— Баста! Не будем унывать, — сказал он и поднял рюмку. — Служить в министерстве восстановления тоже неплохо. Испей, брате, и возрадуйся! Все равно помирать.
— Только Софья вышла в сквер… — вдруг раздался гнусавый голос.
Петер тут же накрыл клетку одеялом.
— А ну, тихо, ты, свинья, — сказал он строго. — Якоб знает одну отвратительно непристойную песню, — объяснил он Пребену. — И каждый раз, когда напьется, пытается ее спеть.
Директор Аллерхольм сидел на диване рядом с женой адвоката. Его рука оказалась как бы случайно за ее спиной. Лицо его слегка разрумянилось — в комнате стало душновато, особенно после того, как окно пришлось закрыть.
— Мне как раз вспомнился анекдот о матросе, которого волны выбросили на необитаемый остров вместе с одной пассажиркой, — сказал он, не уточняя, почему ему вспомнился именно этот анекдот.