Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра

Камша Вера Викторовна

Повелитель великого растения и всего сопредельного не сомневался, что за парочку кварт доберется до всех. Вот смеху-то будет! Пристроившись на кусте каких-то придурочных роз, Серпьент сосредоточенно прикидывал план кампании. Главным было решить, с кого начинать. Очень хотелось немедля взяться за Пьера, но набравшийся театральной премудрости Крапивник знал, что преступных королей положено убивать в конце пиесы, чтобы те видели, как кара раз за разом настигает их сообщников, и трепетали в ожидании возмездия. Крапивник вздохнул и решил начать с кардинала Клавдия и даже не глядеть в сторону дворца, но потом его осенило. Негодяю может явиться призрак и сообщить, что грядет расплата, тогда он начнет

дрожать немедленно! Серпьент был не слишком высокого мнения об уме Рафаэля, но в том, что мириец говорил, не сомневался, а говорил он, что Пьер Тартю – трус. А трусы, проешь их гусеница, для того и созданы, чтоб их пугать. Решено, он сейчас же напугает короля, а потом возьмется за Клавдия!

Серпьент покинул свое пристанище, с неприязнью оглядел ухоженный садик, засаженный совершенно бесполезными растениями, не удержался и вырастил прямо напротив ворот преотличнейший крапивный куст, а в розы запустил сотню волосатых гусениц. Сразу стало легко и приятно, Кулебрин преодолел сильнейшее искушение дождаться, пока обитатели особнячка проснутся и увидят его работу, и полетел во дворец, по дороге сочиняя пугательный монолог. Простые песенки тут не годились, уважающие себя призраки не поют, а несут заумную чепуху. Нужно долго трепаться о загробном мире, намекать на всякие глупости, и только потом можно браться за предсказания.

Я – дух, я – твой издохший дед,Который должен по ночам шататься,А днем сидеть в крапиве без штанов, -Вдохновенно сочинял Крапивник, -Пока мои поганые делишкиНа этом свете вовсе не протухнутИ гусеницы их не проедят.Когда б ни тайна, я б такую пакостьТебе поведал, что тебя б стошнило,Как будто ты за ужином объелсяСвое перележавшей ветчины.

Начало получилось не хуже, чем у Армана Перше, только вот у призраков не могло быть штанов. Строчку было жалко, но Серпьент решил не уподобляться некоторым и не жертвовать правдой во имя поэзии.

А днем сидеть в крапиве голым задом – тоже не то... О! А днем в крапиве пламенной сидеть!!! Крапивник в восторге от себя и найденного образа взмыл над просыпающейся улочкой, глянул сверху вниз на копошащихся на земле смертных и увидел... Рафаэля! Проешь его гусеница, что этот оболтус здесь делает?!

Возмущение утонуло в запоздалом раскаянии. Разумеется, Кэрна ищет его, Серпьента. С байланте станется вообразить, что с ним, великим и бессмертным, что-то случилось, и броситься на выручку. Ладно уж, раз заявился, пусть остается, посмотрит на возмездие. Крапивник, трепеща рыжими крылышками, запорхал к приятелю и шмякнулся ему на плечо со словами:

– Ты чего здесь делаешь, горе мое?

Сильная, очень сильная рука накрыла разговорчивую бабочку, и чужой голос тихо произнес:

– Рене, кажется, нам повезло.

2896 год от В.И. 1-й день месяца Дракона. АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

Вчерашний закат не солгал – утро было ветреным и недобрым. Ильда спала, Кати тоже заснула, едва он уложил ее на брошенные на пол подушки и сел рядом, взяв за руку. Рито смотрел, как по желтому от зари небу наперегонки мчатся клочковатые облака, он так устал, что не мог ни спать, ни думать, ни действовать, только сидеть и смотреть в окно. Катрин что-то пробормотала, повернулась, но руку не выпустила, наоборот, прижалась к ней щекой. Клотильда застонала и попросила воды, Рафаэль осторожно высвободился из цепких пальчиков племянницы

и поднялся, с трудом сдержав стон – Жоффруа, или как его там, все же здорово его отделал. Клотильда позвала еще раз, Рито оглядел ночной столик, воды не нашел, но вино, которым его поила Катрин, стояло на видном месте, и мириец плеснул в стакан темно-красную, пахнущую югом жидкость.

Женщина была в сознании и сразу его узнала.

– Ты с ума сошел, – она говорила очень тихо, но внятно, – зачем ты вернулся?

– Захотел и вернулся, – Рафаэль приподнял Клотильду, приобняв за плечи, – где тут у вас вода, я не знаю. Это вино, авирское, насколько я понимаю, но сносное.

– А где...

– Все живы, – жизнерадостно соврал Рафаэль, – они внизу, а Катрин спит.

– Ты не должен меня трогать, – печально проговорила баронесса.

– Если б я делал только то, что должен, я бы по сей день торчал в Мирии. – Кэрна опустил больную на подушки и поставил кубок на стол. – Пока вы тут спали, мы с Катрин с чумой воевали. По-моему, я его отсюда выставил.

– "Его"? – изъязвленные губы недоверчиво дрогнули.

– Эта тварь вообразила себя герцогом Ларрэном и так вошла в роль, что пришлось швырнуть ее в камин, – объяснил Кэрна, – так что никакой чумы в Гран-Гийо больше нет. А раз нет чумы, я имею полное право обнимать женщин, тем более Эгон нас не видит.

Клотильда не выдержала и улыбнулась.

– Ты неисправим.

– Арде! Первый раз я сей приговор услышал от своей матушки, и было мне от роду года четыре. Сигнора, вам больше ничего не нужно? А то я хочу спуститься вниз.

– Ничего, – Клотильда посмотрела на свои руки, – странно, я думала, уже...

– Уже?

– Язвам уже пора открыться.

– Глупости, – сверкнул глазами Кэрна, – никаких язв! Жоффруа убрался, так что извольте пойти на поправку. До встречи, сигнора, я скоро вернусь.

Ильда молча кивнула, Рито, совершив еще одну глупость, поцеловал женщину в лоб, допил вино и вышел.

Уже совсем рассвело, ветер немилосердно трепал тополя, но Кэрну от него защищал каменный выступ. Мириец немного достоял, держась рукой за тяжелую бронзовую ручку. Все казалось каким-то бредом – хижина в болоте, неожиданное решение вернуться, дура, попросившая сделать ее женщиной, бешеная скачка, вырастающий из заката черный замок, ночная схватка, пустой двор, по которому ветер кружит золу и до срока опавшие листья... Хотелось упасть прямо здесь, на крыльце, и закрыть глаза, в которые словно бросили горсть горячего пепла, но надо было идти, искать Эгона, Шарло, Яфе с Николаем, всех остальных.

Рафаэль отпустил дверь и вышел из укрытия, ветер немедленно швырнул ему в лицо пригоршню какого-то сора, но это было правильно. Ветер в лицо на стороне тех, кто не сдается. Рито пересек двор, завернул за угол и столкнулся с человеком, закутанным в черное. Этого еще не хватало! Еще одна чума? Керна сделал шаг назад, рука сама собой метнулась к кинжалам.

– Во имя Баадука! – «черный» тоже отступил назад.

– Во имя Проклятого! Яфе!

– Я и впрямь вижу сына твоего отца? – атэв наклонил голову, но отступил еще на шаг. – Радость нашей встречи омрачена...

– Да знаю я, чума и все такое прочее. Мне Катрин рассказала.

– Мы просим сильных, чтобы они прикрыли слабых. Ты был в доме нашего хозяина, он еще чист?

– Не так, чтобы... Яфе, что на тебе за тряпки? Так надо? Ты здоров?

– Баадуку угодно, чтобы я проводил к Его Мосту многих и многих. Обычай моего народа требует скрывать свое горе под черным плащом. Милосердный судит приходящих к нему по их последним мыслям и читает о них в сердцах тех, кто остался. Те, кто жил в этой крепости, достойны любви сребровласых девственниц и покорности облачных коней.