Башня. Новый Ковчег 2
Шрифт:
— …я-то думал, ты остепенился, в больнице у Анны всё же работаешь, не абы где… отец тобой гордится, а ты… Ну вот в какую историю ты опять влип, а? Да ещё и с огнестрелом…
Про то, кто именно был ранен, Кирилл Егор Санычу не сказал, инстинктивно чувствуя, что этого пока говорить нельзя. Он не понимал толком, почему, просто интуиция подсказывала. Сказал только про огнестрельное ранение, чем здорово напугал доктора.
— …вот отец твой узнает, оборвёт тебе все уши, — продолжал бубнить доктор, но Кир слушал его вполуха. Главное было, что ему удалось убедить Егор Саныча спустится в больницу, наплетя тому совершенно немыслимую историю, и теперь старый врач был убежден, что
— …господи, как же мне всё осточертело! То перепьют, то морды друг другу начистят, то передоз, то ножом пырнут, — доктор поймал взгляд Кира. — Чего удивляешься? Да бывало и такое, и поножовщина, но чтоб огнестрел… где вы, дураки такие, всё и берете? А главное, откуда у вас столько энергии на дурь! Нет бы на дело…
Они уже зашли в больницу и, миновав тёмные пустые коридоры отремонтированной части, где пахло побелкой и краской, углубились внутрь. Егор Саныч не спрашивал его, куда они идут, но чем дальше они продвигались, тем больше хмурился, меньше говорил и наконец совсем затих.
— Кир! — их встретила Катя, взволнованная и бледная. — Здравствуйте! — поздоровалась она с доктором. — Давайте сюда, быстрее.
Егор Саныч ещё больше нахмурился и засопел. Непонятно было, узнал он Катю или нет, но, видимо, то, что в дело с огнестрелом замешана девушка, его совершенно не обрадовало.
— Ну, где там ваш герой? — Егор Саныч сдвинул брови, шагнул в комнату и тут же замер на месте. Его и без того узкое лицо вытянулось, словно он увидел привидение. — Вы?
Глава 29
Глава 29. Кир
Им с Варюшей повезло, и это было главным. Им повезло! А всё остальное Егора волновало слабо. Он смотрел на маленькое личико жены, сейчас оно казалось совсем детским, на нос, длинный, остренький (частый предмет его глупых и несмешных шуток — любопытной Варваре на базаре нос оторвали), на чуть приоткрытый рот — маленький рот на маленьком лице и на тоненькую ниточку слюны, сбегающую от уголка рта к острию подбородка.
Егор взял салфетку, лежащую рядом на тумбочке, и аккуратно промокнул лицо жены, вытерев и проступившую на лбу испарину, и эту мутную, неприятную дорожку.
Он почти не вслушивался в слова Мельникова, который стоял рядом. Ему и не нужно было их слушать, он и так знал, о чём говорит Олег: операция прошла удачно, прогноз благоприятный, и главное — они успели. Успели, хотя по всему успеть были не должны.
Операция у Вари была плановая, и, хотя диагноз и пугал (Егор как практикующий хирург и сам частенько сталкивался с выражением ужаса на лицах людей, которые слышали короткое слово «рак»), Мельников, ведущий Варю, не торопился. Егор Александрович — тогда его имя-отчество ещё не успели сократить до торопливого егорсаныча, часто произносимого на коротком выдохе, в одно слово, — Мельникову верил. Этот франт, с длинными музыкальными пальцами, со всеми одинаково высокомерный и заносчивый, творил чудеса. Егор тоже был неплохим хирургом, но именно что неплохим, не более, до гениальности Олега он никак не дотягивал.
— Варю ты б и сам прооперировать мог. Опухоль небольшая, метастазов нет. Я уверен, всё пройдёт штатно, — Олег, хоть и был младше Егора на пятнадцать лет, говорил ему «ты», на что Егор и не думал обижаться. И дело было не только в том, что Мельников в свои
— Нет, Олег, не смогу. Не то, что боюсь, что рука дрогнет, просто не смогу.
Они стояли в коридоре, возле окна, огромного, в грязноватых подтёках снаружи. С их двести тринадцатого видно было лишь небо, голубовато-серое, монотонное, да узкая полоска тяжёлой и тёмной воды на линии горизонта. До одури осточертевший пейзаж.
Егор действительно не боялся, что дрогнет рука, и будь на месте его Вари другая женщина, он, возможно так же, как Олег, спокойно пожал бы плечами — рядовая же операция, но в том-то всё и дело, что Варя другой женщиной не была.
Егор Ковальков женился поздно, почти в сорок, и как-то нечаянно. Невысокий, худой, в молодости даже щуплый — такие как он и в тридцать лет со спины кажутся подростками, с рано наметившимися залысинами и большими некрасивыми руками, Егор у женщин популярностью не пользовался. Стеснялся, двух слов связать не мог и, махнув на себя рукой, полностью погрузился в работу, благо хоть работа доставляла удовольствие. Оперировал, частенько оставался на ночные дежурства вместо более удачливых в личной жизни товарищей, оставался охотно, по своей воле, потому что какая разница, на какой кушетке коротать ночи — в ординаторской или в своей холостяцкой квартире, если уж всё равно бок рядом никто не греет. И неизвестно, докуда бы он дошёл в своей аскезе, если б соседка по отсеку не сосватала ему Варю, маленькую, востроносую и некрасивую, похожую на юркую, испуганную птичку, и Егор сдался, сказал себе: ну пусть хоть такая жена, раз другой ему судьба всё равно не дала. Не обязательно же любить.
Он совершенно искренне так думал, подшучивал по-идиотски над ней, посмеивался, глядя, как краснеет кончик её острого носа, несоразмерно длинного на маленьком и некрасивом детском лице, и только когда Варе поставили страшный диагноз, вдруг растерялся, испугался больше, чем она, и однажды, вскочив посередине ночи с кровати, после нескольких бестолковых часов, проведённых без сна, вдруг понял, что любит. Любит эту женщину — маленькую, некрасивую, смешно краснеющую, не имеющую никаких особых талантов и достоинств, просто потому что она — его Варя.
Мало-помалу Егор успокоился. Даже когда перебирал дрожащими руками листочки с Вариными анализами и снимки в кабинете Мельникова, уже понимал, что почти спокоен — голова была ясная, и ум врача, острый и рациональный, быстро просчитывал все варианты. Да и мягкий голос Олега приносил облегчение. Мельников, этот спесивый гордец, жёсткий с подчинёнными, насмешливый с приятелями, при общении с пациентами и их родственниками кардинально менялся, словно сбрасывал надоевшую личину высокомерного позёра, обнажая то, что скрывается под ней — бережного и чуткого человека. Сейчас Егор был для Мельникова не подчинённым, а мужем пациентки, и Олег спокойно и чётко обрисовывал всю текущую картину, дополняя те рассуждения, что звучали и в голове самого Егора. И становилось легче. И даже плановость операции утешала, вселяла надежду.