Башня. Новый Ковчег 5
Шрифт:
Полковник Караев знал всех здесь присутствующих. Та, к которой обращался Рябинин, была Бельская Анжелика Юрьевна, министр юстиции, а баба, сидящая рядом, — Юрина жена. Обеих Тимур относил к разряду опасных сук, и, будь его воля, таких баб следовало бы давить и сгибать, пока не согнутся или не сломаются.
Соседнее кресло, придвинутое к камину, занимал сам Верховный, а за спинкой кресла, слегка опираясь на неё, стояла тоненькая девушка в чёрном коктейльном платье — дочка Рябининых и невеста Ставицкого. Девочка мило и заученно улыбалась, а её глазки, одновременно и глупенькие, и хитрые, то и дело перебегали на мальчишку, которого вместе с единственным здесь стулом задвинули в самый дальний
Ставицкий задумчиво смотрел на всполохи искусственного огня за каминной решёткой и, казалось, не обращал никакого внимания на светский разговор в своей гостиной, но при появлении Караева вскинул голову, сверкнул стёклами очков и негромко произнёс:
— Полковник? Есть новости?
Его голос, мягкий и вкрадчивый, заставил всех присутствующих встрепенуться. Генерал Рябинин попытался то ли встать, то сесть ровнее — кажется только сейчас до него дошло, что перед ним стоит его подчинённый, — но так и не смог. Последний выпитый залпом бокал подкосил его окончательно. Его жена, напротив, ещё больше выровняла спину, как будто стремилась своей прямотой компенсировать нестояние мужа. А вот Анжелика Бельская после слов Ставицкого повернула свою хорошенькую головку, бегло ощупала полковника взглядом, задумчиво теребя правой рукой серёжку — несколько крупных белых жемчужин на длинной серебряной нити.
Караев коротко доложил, что явился для вечернего доклада, не желая вдаваться в подробности перед всеми. Ставицкий его понял, поднялся со своего места, вежливо извинился перед дамами и сделал знак полковнику последовать за ним в кабинет.
Что-то во всём этом было неправильным, и уже в кабинете, докладывая о всех своих передвижениях и догадках, до Тимура дошло что. Он невольно стал свидетелем эдакого камерного междусобойчика, где все были своими — и красавица Бельская, и надменная сука Рябинина, и её юная дочурка, и пьяный и опустивший Юра, и даже этот бледный пацан — и только он, полковник Караев, сюда никак не вписывался. И то, что Ставицкий утром пообещал ему генеральские погоны после поимки дочери Савельева, не значило ровным счётом ничего. Да, к его мнению Верховный прислушивается, да, он ему доверяет, ценит, как профессионала, но этого недостаточно. Чтобы стать своим — недостаточно.
Всё это Тимуру не нравилось. И пока единственным выходом виделось физическое устранение Рябинина, хотя, может быть… может быть, это и не потребуется. Он опять вспомнил вчерашний вечер в голубой гостиной: мягкий, приглушённый свет, всполохи ненастоящего пламени, играющие бликами на толстых стёклах очков Верховного, умный взгляд холодных синих глаз красивой и равнодушной женщины, парень на стуле в углу, растёкшийся по дивану пьяный Рябинин. Такое ощущение, что все действующие лица и статисты в сборе — можно начинать.
Караев сунул руку в карман брюк и нащупал острые уголки небольшой коробки. Вынул, слегка встряхнул, прислушиваясь к лёгкому шуршанию, открыл крышку и аккуратно достал оттуда серёжку. Нежная снежинка из белого золота, усыпанная переливающимися бриллиантами с вкраплением ярко-синих камней, хрупко застыла на смуглой мужской ладони.
***
— Шурочка, детка, откуда это у тебя?
— Это моё! Моё! Не трогай!
— Дай мамочка просто посмотрит.
— Это моё! А-а-а…
Мальчишка скривил бледное, болезненное лицо, распустил губы и громко захныкал. Слюна тонкой струйкой побежала от правого уголка рта до кончика острого подбородка и повисла мутной капелькой.
— Моё… я нашёл… — пацан дёрнул головой,
Шура Марков вызывал непреодолимое чувство брезгливости у всех, и даже Тимур Караев, привыкший смотреть на людей как на функционал, тоже вначале поддался этому всеобщему настрою, неизменно возникающему при виде острого треугольного лица мальчика, длинной худой шеи, болтающейся в аккуратно застёгнутом воротнике рубашки, и узких сутулых плеч, которые то и дело дёргались, словно пацан был марионеткой в неумелых детских руках. Но это наваждение быстро прошло, едва полковник смекнул, что мальчишка просто дурачок, и эта умственная отсталость мгновенно вывела сына Марковой в глазах Караева из разряда людей во что-то среднее между прислоненным к стене стулом и ползущей по этой стене мокрицей.
Поэтому, когда Тимур приходил к Марковой в обед или по вечерам за причитающейся ему по праву порцией физической разрядки, его мало заботило присутствие мальчика в доме. Если бы этот малолетний идиот чем-то помешал ему, Караев придавил бы его, не задумываясь, как давят ползущего по руке жучка, но Маркова, видимо, догадываясь об этом, предусмотрительно держала своего слабоумного сына в дальних комнатах, так, чтобы он не попадался полковнику на глаза. Но сегодня что-то пошло не так.
Накануне, после того визита к Верховному, когда ему отчётливо дали понять, что он не свой, Караев к Марковой не пошёл. Замотался с отчётами о допросах, давал распоряжения подчинённым. И только утром следующего дня вспомнил о положенной для организма разрядке.
К своему организму Тимур относился серьёзно, воспринимал его как некий инструмент, необходимый для жизни и работы и который надлежало содержать в чистоте и порядке, ухаживать за ним, удовлетворяя все потребности. Правильное питание, режим, спортзал три раза в неделю и обязательный регулярный секс. Женщин для секса он выбирал всегда одинаковых — привлекательность его мало интересовала. Главное — чтобы была готова к услугам по первому требованию. Маркова подходила идеально. С ней никаких проблем не возникало. К тому же её положение — не просто какую-то дуру официантку пользует, а министра административного сектора — грело его честолюбие. Впрочем, Маркова, хоть и занимала высокое положение, в самый избранный круг не входила: на том междусобойчике у Верховного её не было.
Тимур вышел из душа, на ходу завязывая кушаком мягкий домашний халат. Не прошло и недели, а квартира Ирины Марковой как-то незаметно стала обрастать его вещами, что было странно, ведь к оседлости Тимур Караев не стремился. И тем не менее в ванной комнате сами собой появились бритвенные принадлежности и зубная щётка, на крючке всегда висел свежий халат, а при желании в одном из многочисленных шкафов можно было найти ещё невскрытую упаковку мужского белья или носков. Полковник особо не задумывался о таких метаморфозах, это было практично и удобно — вот, пожалуй, и всё.
— Шурочка, отдай это мамочке, сынок.
Приторные нотки в голосе Марковой, которые возникали всякий раз, когда она обращалась к сыну, были привычны, но фоном мелькнуло что-то ещё, и Караев резко остановился на пороге столовой, небольшой, заставленной старинной, но какой-то разномастной мебелью, словно, все эти вещи скупались без разбора в антикварной лавке по сходной цене во время распродаж.
Ирина стояла перед сыном на коленях и упрашивала его что-то отдать. Мальчишка ныл, уворачивался и махал руками, стараясь задеть мать по лицу. То есть махал он одной рукой, а вторую, крепко зажав чего-то в кулачок, прятал за спиной. Рядом стоял стул с висевшим на спинке кителем.