Башня. Новый Ковчег 5

Букреева Евгения

— Да что тут… — начал Сашка, но Вера зло дёрнула его за рукав.

— Сейчас придумаем, Ирина Александровна, не волнуйтесь.

— Ну думайте-думайте, — и старшая медсестра оставила их, воспользовавшись тем, что её позвал один из рабочих.

— Давай, Поляков, соображай, — Вера опять повернула к Сашке сердитое лицо. — Ты же у нас самый умный, находчивый. А если не придумаешь, то я… я сама тут останусь, понятно тебе?

— Драться что ли с ними будешь? — устало поинтересовался Сашка. Само предположение о возможной драке со службой очистки было абсурдным, диким, но Сашка ничуть не сомневался — это не красивые слова, Вера

никуда не уйдёт.

— Надо будет, буду драться, — прошипела Вера. — А ты… ты — трус и слизняк. Как был в школе стукачом, так им и остался! Можешь идти домой, к своей распрекрасной мамочке! Я сама что-нибудь придумаю!

— Да погоди ты, Вера.

Последние слова про «распрекрасную мамочку» ударили наотмашь, Вера, сама того не подозревая, прошлась по больному. Но вместе с тем в голове у Сашки родился план. Глупый, провальный, бестолковый, но всё же.

— Погоди! — Сашка мягко коснулся Вериной руки, почувствовал сквозь тонкую, чуть шероховатую ткань блузки тепло её тела. Кончики пальцев словно кольнуло, обожгло, и Сашка вдруг мучительно покраснел, одёрнул руку, потупил глаза и быстро пробормотал. — Я подумал, у меня ведь спецпропуск, я же могу… ну типа провести Иосифа Давыдовича с собой. Может, получится уболтать охрану. На надоблачный мы, конечно, вряд его проведём, а вот ниже… У меня тут, на шестьдесят пятом, родители… настоящие родители. Если попробовать к ним. А, Вер?

Он не выдержал и посмотрел на неё. Встретился глазами, зацепился за неожиданно разлившуюся в них мягкость, матовую синеву, похожую на дымку вечернего неба. Его щеки ещё больше запылали, а она напротив побледнела и вдруг, на какой-то совсем краткий миг, показалась ему удивительно прекрасной, даже с этими своими дурацкими косами, с которыми она не расставалась с начальной школы, с простым, немного мальчишеским лицом, в строгой серой блузке, которая делала её похожей на учительницу… прекрасной и торжественно-одухотворённой.

— А твои родители не будут против? — почему-то шёпотом спросила она.

— Думаю, не будут, — прошептал он в ответ.

***

Да, план был провальный, и вовсе не потому, что на шестьдесят пятом Сашку никто не ждал — там ему обрадуются любому, он это точно знал. Теперь знал, а четыре дня назад, когда решился наконец спуститься вниз, был совсем в этом не уверен.

Спецпропуск, который Сашка получил вместе с новой жизнью, давал ему почти неограниченный доступ на все этажи Башни, но он же при этом его и сдерживал. Рассматривая своё лицо на пропуске, немного испуганное и взволнованное — фотография была старой, взятой из школьного личного дела, — под которым стояли чужие имя и фамилия, Сашка уже не понимал толком, кто он: вот этот робкий мальчик Саша Поляков, серьёзно сжавший пухлые губы, или Алекс Бельский, чьё имя отдавало надменным превосходством и аристократической спесью. Но главное, кто он теперь в глазах людей, которых привык называть мамой и папой.

Сашка понимал, что никогда не был хорошим сыном. Он стыдился матери, когда та появлялась в школьном интернате, маленькая, пожухлая, рано состарившаяся. Сторонился отца, и, если тому вдруг приходила в голову мысль поговорить (что бывало нечасто и только после изрядного принятия на грудь), отвечал односложно и скупо, стремясь побыстрее свернуть неудобный разговор. Учась в старших классах, он почти перестал бывать дома, и когда мама робко спрашивала его, придёт ли он домой на следующие выходные,

без стеснения врал, что ему нужно остаться поработать в библиотеке над рефератом, или что его просила Зоя Ивановна провести перепись экспонатов в школьном музее. Мама понимающе кивала головой и грустно улыбалась, а отец, коротающий вечера в компании своего вечного собутыльника, соседа Димки, недоверчиво хмыкал — в отличие от мамы он и не думал скрывать, что не верит ни единому его слову.

И даже те несколько месяцев, последующих за карантином, за арестом Литвинова и за унизительными допросами, которые выпали на долю самого Сашки, мало что изменили в его отношениях с родителями. Да, бывать на шестьдесят пятом он стал чаще, но не только из-за сыновьего долга.

Как-то, заночевав у родителей, он стал свидетелем не самого приятного разговора.

— Не выгорело у него ничего наверху, не на тех хозяев ставку сделал Сашенька твой, — голос отца за стенкой хоть и звучал глухо, но Сашка слышал всё, до последнего слова. — А как хвост ему прижали, так он сюда и прибежал.

Мама пыталась возразить, но аргументы отца разбивали в пух и прах все её несмелые потуги. Отец в тот вечер был трезв, и, наверно, ещё и потому эти, сказанные не спьяну, а на трезвую голову, слова звучали обидней и больней.

Как после всего этого появиться перед их глазами, да ещё и в новом качестве, Сашка не знал. И, решившись на этот шаг четыре дня назад, даже уже спускаясь на лифте и повторяя про себя заготовленную речь, он был готов в любой момент повернуть обратно. Но не повернул.

Знакомый отсек встретил его чистотой. Алька, соседка, с недавних пор остепенившаяся и прибравшая к рукам какого-то вдовца, намывала полы, негромко мурлыкая себе под нос простенький и привязчивый мотивчик. Сашка какое-то время смотрел на её круглый и крепкий зад, обтянутый рабочими штанами, потом негромко кашлянул и выдавил, от волнения срываясь на писк:

— Здравствуйте.

Алька от неожиданности подпрыгнула, уронила со звонким шлепком мокрую тряпку, повернулась. Мелкие кудряшки светлых завитых волос упали на мокрый от пота лоб, Алька сдунула их и вдруг истошно заголосила:

— Настя! Коля! Сыночка ваш пришёл!

И то ли оттого, что Алька сразу и безоговорочно отсекла своим воплем всё ненужное, искусственное и наносное, что было теперь на Сашке вместе с новым именем, новой одеждой и новой причёской, то ли потому, что в дверях первым появился отец, трезвый как стёклышко, с намыленным подбородком — видимо, он собирался бриться, то ли тонкий крик мамы и её горячие, обхватившие его руки, но Сашке вдруг стало легко и спокойно, и наконец пришло понимание: он — дома.

— Иосиф Давыдович, давайте я вам помогу, — Вера ловко сунула под мышку тощий свёрток с вещами старика, а Сашка, аккуратно придерживая старого учителя за дрожащий локоть, помог тому подняться. — Сейчас, тихонечко, не торопясь, дойдём до лифта, потом поднимемся на шестьдесят пятый…

Вера говорила спокойно, словно ребёнка малого уговаривала, куда и делись командные нотки, без которых Сашка уже не представлял Вериной речи.

Ехать на лифте им посоветовала Ирина Александровна, несмотря на явный риск (в лифте было больше шансов нарваться на военных, они частенько сейчас сопровождали грузы), потому что подняться пешком по лестнице, десять этажей вверх, старик, увы, не мог. Сашка и сам это понял, едва они сделали несколько шагов.