Бастард де Молеон
Шрифт:
Вскоре гобелен, [62] отделяющий просторные покои от террасы, поднимается, и появляется мужчина; на его руку опирается красивая женщина лет двадцати четырех-двадцати пяти; у нее черные гладкие волосы, темные бархатистые глаза, матово-смуглая кожа, что на Юге считается у женщин признаком молодости; высокому мужчине двадцать восемь лет; светлые волосы и белая кожа, которую не могло покрыть загаром солнце Испании, как неизгладимая печать, свидетельствуют о том, что он происходит с Севера.
62
Гобелен – декоративная ткань с рисунком (ковер, драпировка, картина) ручной работы. Здесь у Дюма анахронизм: гобелены впервые стали выделываться во Франции в 60-х гг. XVII в. Свое название получили от квартала в Париже, где находилась производившая их королевская мануфактура.
Эта женщина – донья Мария Падилья; [63]
Они молча идут под сводом зелени, но легко заметить, что их молчание вызвано не безмятежностью, а переполняющими их мыслями.
Прекрасная испанка, кстати, не обращает внимания ни на мавров, ждущих ее приказаний, ни на окружающее ее великолепие. Мария Падилья, хотя и родилась в скромной, почти бедной семье, быстро привыкла к ослепительной роскоши королевского двора с тех пор, как стала, словно дитя погремушкой, играть скипетром короля Кастилии.
63
Мария Падилья – фаворитка короля Педро Жестокого. Здесь у Дюма неточность: Падилья умерла в 1361 г., значительно раньше событий, описываемых в романе.
– Педро, – сказала она наконец, первой прерывая молчание, которого они, казалось, не решались нарушить, – вы не правы, утверждая, будто я ваша подруга и уважаемая госпожа. Я, ваша светлость, просто рабыня, и меня здесь унижают.
Педро усмехнулся, и плечо у него слегка дернулось.
– Да, это бесспорно, я просто рабыня, и меня здесь унижают, – повторила Мария. – Я это говорю и не устану повторять.
– Почему же? – спросил король. – Извольте объясниться.
– О, это очень легко сделать, мой господин. Все говорят, что на турнир, который вы устраиваете, в Севилью приезжает великий магистр ордена Святого Иакова. Его покои расширяют за счет моих покоев, украшают драгоценнейшими гобеленами и самой красивой мебелью, которую сносят из всех комнат дворца.
– Он мой брат, – ответил дон Педро. Потом прибавил с интонацией, смысл которой был понятен лишь ему: – Возлюбленный брат мой.
– Ваш брат? – удивилась она. – Я-то думала, что ваш брат – Энрике де Трастамаре.
– Правильно, сеньора, ведь оба они – сыновья моего отца, короля дона Альфонса.
– Поэтому вы обращаетесь с великим магистром по-королевски. Я понимаю, ведь он почти имеет право на подобную честь, поскольку его любит королева.
– Я не понимаю вас, – сказал дон Педро, невольно побледнев, хотя ничто, кроме этой невольной бледности, не показывало, что Мария нанесла ему удар в самое сердце.
– Ах, дон Педро, дон Педро! – вздохнула Мария Падилья. – Вы или совсем слепы, или слишком мудры.
Король промолчал; он лишь демонстративно повернулся в сторону Востока.
– Ну и что вы там видите? – спросила неугомонная испанка. – Уж не своего ли возлюбленного брата?
– Нет, сеньора, – ответил дон Педро. – Смотрю, нельзя ли с дворцовой террасы, где мы с вами находимся, разглядеть башни Медины-Сидонии.
– О да, мне прекрасно известно, что вы скажете то, что говорите всегда: неверная королева в заточении, – возразила Мария Падилья. – А как же объяснить, что вы, кого называют Справедливым, наказываете одну, оставляя безнаказанным другого? Почему же королева находится в заточении, а ее сообщника осыпают почестями?
– Чем же, сеньора, вам так не угодил мой брат дон Фадрике? – спросил дон Педро.
– Если бы вы любили меня, то не спрашивали бы, чем он мне не угодил, а давно отомстили бы за меня. Чем не угодил? Тем, что преследовал меня, нет, не своей ненавистью – ненависть это пустяки, она делает человеку честь, – а своим презрением. И вам надлежало бы наказывать всякого, кто презирает женщину, которую вы, правда, не любите, но которую допустили до своего ложа, и она подарила вам сыновей.
Король молчал; невозможно было ничего разгадать под железным покровом этой непроницаемой души.
– О, как прекрасно украшать себя добродетелями, которых у тебя нет, – презрительно продолжала Мария Падилья. – Хитрым женщинам очень легко скрывать свои постыдные страсти за робкими взглядами, прикрывать свой позор тем предрассудком, будто, в отличие от испанок, галльские девушки холодны и бесчувственны.
Дон Педро продолжал хранить молчание.
– Ах, Педро, Педро, я думаю, вы поступили бы правильно, прислушавшись к голосу собственного народа, – не унималась любовница, раздраженная тем, что ее сарказмы не задевали невозмутимого суверена. – Послушайте, как он кричит: «Ох, уж эта королевская куртизанка Мария Падилья – позор Испании! Посмотрите на эту преступницу, которая во всем виновата, потому что она посмела полюбить своего повелителя не за то, что он король, а за то, что он человек! Когда другие женщины посягали на его честь, она вверила ему свою честь, рассчитывая на его покровительство и признательность. Когда его жены – ведь у христианина Педро женщин больше, чем у мавританского султана, – даже неверные жены оставались бесплодными, она – о какой позор! – принесла ему двух сыновей, которых он еще и любит! Проклянем же Марию Падилью, как мы прокляли Каву; [64] эти женщины всегда губят и народы и королей!» Это глас Испании. Прислушайтесь к нему, дон Педро!
64
С Кавой (другое
Но будь я королевой, они стали бы говорить: «Бедная Мария Падилья! Ты была счастлива, когда была невинной и играла на берегу Гвадалопы с юными подругами! Бедная Мария Падилья, ты была так счастлива, когда король отнял твое счастье, притворившись, будто любит тебя! Твоя семья была столь знаменита, что первые вельможи Кастилии добивались твоей руки, но ты сделала ошибку, предпочтя короля. Бедная неопытная девушка, которая еще не знала, что короли – это не просто люди; ведь король обманывает тебя, которая никогда не изменяла ему даже в мыслях, даже в снах! Он отдает свое сердце другим любовницам, забывая о твоей верности, твоей самоотверженности, твоем материнстве». Будь я королевой, они говорили бы об этом и считали бы меня святой, да, святой. Разве не так называют в народе известную мне женщину, которая изменила мужу с его братом?
Дон Педро, чело которого еле заметно омрачилось, провел ладонью по лбу, и его лицо, казалось, снова приобрело спокойное, даже приветливое выражение.
– Короче говоря, сеньора, вы хотите стать королевой? – спросил он. – Вы же прекрасно знаете, что этого быть не может, ибо я уже женат, причем дважды. Просите у меня то, что в моих силах, и я все сделаю для вас.
– Я думала, что вправе просить того, чего требовала и добилась Хуана де Кастро. [65]
– Хуана де Кастро, сеньора, ничего не требовала. За нее просила необходимость – эта неумолимая повелительница королей. У Хуаны могущественная семья, и в то время, когда я нажил себе внешнего врага, расторгнув брак с Бланкой, мне надо было искать союзников внутри страны. Теперь вы хотите, чтобы я отдал моего брата тюремщикам в тот момент, когда мне грозит война, когда другой мой брат Энрике де Трастамаре поднимает против меня Арагон, отбирает у меня Толедо, захватывает Торо, когда я вынужден отвоевывать у своих близких собственные замки с большим трудом, нежели тот, что я потратил, чтобы отнять у мавров Гранаду. [66] Вы забываете, что одно время я, теперь держащий в плену других, сам был пленником, вынужденным таиться, гнуть шею, улыбаться всем, кто хотел меня укусить; словно дитя, я должен был пресмыкаться перед волей моей честолюбивой матери; целых полгода мне пришлось вести двойную игру, чтобы однажды найти ворота собственного дворца на минуту открытыми; мне пришлось бежать в Сеговию, по частям вырывать из рук тех, кто им завладел, наследство, оставленное мне отцом; пришлось зарезать Гарсиласьо [67] в Бургосе, отравить Альбукерке [68] в Торо, казнить двадцать два человека в Толедо и сменить мое прозвище Справедливый на прозвище Жестокий, даже не зная, какое из двух сохранит за мной потомство. Вот чем я поплатился за то якобы преступление, что оставил Бланку в Медине-Сидонии совсем одну, почти нищую, всеми забытую, как вы изволите себе это представлять.
65
Хуана де Кастро (ум. в 1374 г.) – с 1353 г. законная жена Педро Жестокого, на которой он женился при жизни Бланки Бурбонской.
66
Здесь у Дюма неточность: мусульманское гренадское государство было завоевано испанцами только в конце XV в., а его столица была занята в 1492 г.
67
Гарсиласьо де ла Вета – испанский феодал, владетель Бургоса; был казнен за организацию смуты против Педро Жестокого.
68
Альбукерке, Хуан Альфонса (ум. после 1353 г.) – фаворит и советник Педро Жестокого; по происхождению португалец.
– Ах нет, я говорю так не потому, что мне это нравится, – пылко воскликнула Мария Падилья, – а потому, что она опозорила вас!
– Нет, сеньора, – возразил дон Педро, – я не был опозорен, ибо не принадлежу к тем, кто ставит честь или бесчестье короля в зависимость от столь ненадежной опоры, как добродетель женщины. Все, что для других мужчин служит поводом для радости или горя, для нас, королей, лишь политическое средство, чтобы добиться совсем иной цели. Нет, я не был опозорен королевой Бланкой, хотя меня, против моей воли, насильно заставили жениться на ней. И я воспользовался той возможностью, что она и мой брат имели неосторожность мне предоставить. Я притворился, будто затаил в отношении их страшные подозрения. Я унизил, уничтожил ее, дочь первого королевского дома христианского мира. Поэтому, если вы меня любите, как вы утверждаете, вы должны молить Бога, чтобы со мной не случилось беды, ибо регент, а вернее, король Франции, – муж ее сестры. Это великий король, сеньора, у него сильная армия, которой командует первый полководец наших дней, мессир Бертран Дюгеклен.