Бастард де Молеон

Дюма-отец Александр

Вскоре из глубины пещеры, двигаясь из темноты на свет, появился еще кто-то, четвертый человек.

Склонившись к одной из сидящих женщин, он что-то сказал ей, но Аженор и Мюзарон не могли расслышать слов.

Сидящая цыганка внимательно слушала, потом жестом отослала пришедшего. Аженор обратил внимание, что ее жест был исполнен достоинства и властности.

Стоявший человек, поклонившись, последовал за тем, кто сказал несколько фраз, и оба скрылись во тьме пещеры.

После этого женщина, сделавшая повелительный жест, встала и поставила ногу на камень.

Движения всех этих людей

были видны как на ладони, но их слов нельзя было расслышать, потому что в пещере голоса сливались в неразборчивый шепот.

Цыганки остались одни.

– Бьюсь об заклад, ваша милость, – тихо сказал Мюзарон, – что этим старым ведьмам на пару будет лет триста. Цыгане живут долго, как вороны.

– Молодыми их действительно не назовешь, – согласился Аженор.

В это время вторая женщина – в отличие от первой она не встала, а опустилась на колени – начала расшнуровывать замшевый сапожок, который обтягивал ногу чуть повыше лодыжки.

– Фу ты, черт! – прошептал Аженор. – Смотри, если хочешь, а я ухожу. Ничего уродливее, чем нога старухи, быть не может.

Мюзарон, более любопытный, чем его хозяин, остался, а рыцарь отошел назад.

– Право слово, сударь, – воскликнул он, – поверьте мне, что эта ножка не так уж уродлива, как мы думали! Даже совсем наоборот, она прелестна! Посмотрите же, сударь, посмотрите!

Аженор отважился взглянуть.

– Да, ножка изумительная, – подтвердил он, – а лодыжка – верх совершенства. Ничего не скажешь, эти цыгане – люди красивые.

Старуха намочила в прозрачной как кристалл воде, стекавшей алмазными каплями по скале, тончайшую ткань и обтерла ножку своей спутницы.

Потом, порывшись в украшенном золотом ларце, она вытащила оттуда духи и протерла ножку, которая восхищала, а главное – приводила в изумление обоих путников.

– Духи! Мази! Видите, сударь, видите? – вскричал Мюзарон.

– Что это все значит? – прошептал Аженор, который смотрел, как цыганка обнажила другую, столь же белую и нежную, ножку.

– Сударь, это королеву цыган готовят ко сну, – шепотом ответил Мюзарон, – сейчас вы увидите, как ее будут раздевать.

Цыганка, обмыв, вытерев и натерев мазями ножки, действительно, взялась за капюшон, который сняла с бесконечной осторожностью, изобразив на лице выражение безграничного почтения.

Когда капюшон был снят, показалось не сморщенное лицо столетней старухи, как пророчил Мюзарон, а очаровательное – карие глаза, румяная кожа, носик с горбинкой – личико, чистейшей образец иберийской прелести, [150] и перед взорами наших путников предстала женщина лет двадцати шести-двадцати восьми, ослепляя блеском своей цветущей красоты.

150

Иберия – древнее название Испании.

Пока оба наших созерцателя стояли, онемев от восторга, старая цыганка расстелила на земле покрывало из верблюжьей шерсти, которое, хотя и было футов десять в длину, легко прошло бы сквозь девичье кольцо; оно было сделано из той ткани, секретом изготовления которой в те времена владели только арабы; ткали ее из шерсти родившегося

мертвым верблюжонка. Молодая цыганка встала босыми ногами на это великолепное покрывало, а старая, уже снявшая с нее капюшон, приготовилась взяться за накидку, укрывавшую грудь.

До тех пор пока накидка оставалась на своем месте, Мюзарон стоял затаив дыхание, но когда она спала, он не смог сдержать возгласа восхищения.

Вероятно, женщины услышали этот возглас; свечу задули, и пещера погрузилась в кромешную тьму, скрыв в своих глубинах, что подобны безднам забвения, это таинственное видение.

Мюзарон угадал, что в темноте хозяин пытался отвесить ему крепкий пинок в зад, который благодаря ловкому, своевременному маневру слуги пришелся в стену, и услышал грубый оклик:

– Вот скотина!

Слуга понял или ему показалось, будто он понял, что этот оклик означает и приказ возвращаться на свое место, и наказание за любопытство.

Поэтому он ушел и, завернувшись в плащ, растянулся на ложе из листьев, приготовленном его стараниями. Минут через пять, убедившись, что свеча снова не зажжется, пришел Аженор и лег рядом.

Мюзарон решил, что настал момент загладить свою вину, прибегнув к помощи своей проницательности.

– Теперь все ясно, – начал он, как бы отвечая вслух на то, о чем Аженор, вероятно, думал в эту минуту. – Они, конечно, ехали по другой стороне горы, по тропе, параллельной нашей, и нашли на том склоне вход, противоположный входу в ту пещеру, где находимся мы с вами; посередине эту пещеру разделяет скала, которую, словно громадную перегородку, создали здесь либо причуда природы, либо людская фантазия.

– Скотина ты! – вместо ответа повторил Аженор.

Но поскольку это повторное оскорбление было сказано более мягким тоном, оруженосец смекнул, что его положение меняется к лучшему.

– Теперь спрашивается, кто были эти женщины? – продолжал он, мысленно похвалив себя за безупречное чутье. – Конечно, цыганки. Ну а чем объяснить эти духи, мази, эти чистые обнаженные ножки, это красивое личико, эту, вероятно, столь же красивую грудь, которую мы увидели бы, не окажись я таким дураком?..

И Мюзарон влепил себе звонкую пощечину. Аженор не смог сдержать усмешки, которая не ускользнула от Мюзарона.

– Встретить королеву цыган! – разглагольствовал он, все более довольный собой. – Это просто невероятно, хотя я не понимаю, чем еще объяснить то поистине волшебное видение, которое по своей глупости я заставил исчезнуть. Эх, ну что я за скотина!

И он громко шлепнул себя по другой щеке. Аженор понял, что Мюзарон, который проявил не больше любопытства, чем он сам, охвачен истинным раскаянием, и вспомнил: в Евангелии сказано о покаянии, а не о казни грешника. [151]

151

Возможно, имеется в виду эпизод из главы 9 Евангелия от Луки. Когда Христа не приняли в одном селении, ученики предложили ему молить об истреблении его жителей небесным огнем. На это Иисус отвечал: «Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать».