Бастард Ивана Грозного — 2
Шрифт:
— Зачем? У меня браты да сыновья с племяшами. Есть кому ходить.
— Через два дня после заутрени приходи к золотому крыльцу. Назовись. Всё царю расскажешь.
— Спаси бог, мил человек! — Строганов прижал руки к груди.
* * *
Семь дней царёва «затворничества» закончились быстро. Санька объездил всю округу, заложил ещё пять «питейных дворов» и, таким образом, хоть немного познакомился с Москвой и её окрестностями. «Питейными дворами» будущие бетонные сооружения Санька называл условно, до времени скрывая их оборонительную
По последнему проекту трёхэтажная гостиница будет иметь возможность принять до тысячи «гостей», а сам двор сможет сдерживать вражескую осаду до полугода. Кикиморки помогли найти места для будущих внутренних колодцев. Они все легко чувствовали близко подходящие к поверхности водоносные слои.
Ещё один двор Санька заложил на Киевской дороге напротив «верхнего» края Садового острова, второй у Смоленской дороги, третий у Тверской, четвёртый на Архангельском тракте, пятый на Владимирском, примерно в равном удалении от Кремля.
Дверь кельи государь отворил на восьмой день рано утром, отстоял молебен и прошёл в свои палаты. На удивление настоятеля монастыря и монахов царь был бодр и полон сил.
Умывшись и переодевшись в царское платье, Санька позвал Адашева.
— Какие новости, Алексей Фёдорович?
— Новости есть, Александр Васильевич. Приехали посол Шведский с товарищами.
— Кто посол?
— Микаэль Агрикола, епископ финляндской лютеранской церкви.
— Долго ждёт?
— Два дня всего.
— Кто ещё ждёт?
— Купец Строганов. Не записывался, но говорит, что вызывал ты лично, государь!
— Было такое! Его первого приму. Что ещё?
— Челобитная от купцов с большого гостиного двора зело дерзкая. Пеняют, что дьяки государева двора изживают с места, а другой земли не дают.
— Давай её сюда, а с дьяками разберись. Чую, что другим обещали за мзду.
— Знаю я, кому. Митрополиту.
— О как! Зачем ему?
— Ещё один храм, наверное, хочет поставить, — пожал плечами Адашев. — Он там стоит, ждёт тебя, как освободишься и примешь его.
— Закончим и зови. А пока… Вот, что я надумал. Записывай. Первое — казённые земли никому без моего ведома не продавать и не отписывать. Книги буду проверять лично. Все записи в вотчинных книгах после сего дня без моей подписи считать не действительными. Другое. Вокруг Москвы на основных дорогах поставить военные гостиные дворы и взять их на казённый кошт.
— Извини, государь… Что значит «военные гостиные дворы».
— Что такое «вой» знаешь?
Адашев кивнул.
— В мирное время вои будут жить там. Учиться ходить, строить заслоны, стрелять, обрабатывать поля, для чего к квартирам припишем казённые земли, строить крепости, мосты. Я долго думал и додумался, что крестьян не всегда можно отвлекать от земли. Даже зимой им есть чем заняться по хозяйству. Поэтому организуем у крестьян призыв на военную службу. Шестнадцатилетних. Пока только среди черносошных[1]. Призывать ежегодно на десять лет.
— Когда, государь?
— Уже
— Мы объявляем войну?
— Об этом потом. После встречи со шведскими послами. Пока всё. Ещё новости есть?
— Нет, Александр Васильевич.
— Потом вызовешь дьяка пушечного приказа… Или, кто у нас пушечным зельем заведует?
— Пушкарский приказ крепостями да пушками… э-э-э… За-ве-дует, — сказал Адашев непривычное слово. — Зелье на зелейных дворах собирают. По Москве их много. И кто из и простых людей собирает, да в пушечный и сдаёт.
— Ладно, — задумался Санька. — И это потом. Кого-нибудь из зелейщиков позовёшь. Думка у меня есть… Зови Макария! Сам там останься и пригласи Строганова.
— Хорошо, государь.
Александр, после того, как поездил и побегал по Москве, да закрутил дела, несколько воспрял духом. До того давать распоряжения царедворцам и Адашеву было неловко. Кто он такой? Тем паче Санька видел, что все реформы, проводимые его предшественником Иваном Васильевичем, придумал Адашев. Ну, ещё может быть, ему помогал Иван Васильевич Беклемишев, его друг и соратник. И что мог им, мужам мудрейшим, подсказать он, откровенно говоря, человек среднего ума и достоинств?
Только то, что они с Адашевым и ранее не раз обсуждали «призывную армию» и сошлись во мнении, воспринялось советником спокойно. По многим вопросам они не сходились и Санька с трудом сдерживал себя, чтобы не прогнать его.
Макарий вошёл настороженно.
Санька то уже знал, что Сильвестр везёт патриаршую буллу о признании Максимилиана Грека Патриархом Всея Руси, а так же знал и то, что слуги митрополита поджидают посольство в Киеве. И не просто поджидают, но и подговорили ляхов напасть на послов и отобрать грамотку. Однако Санька через Петьку изменил маршрут следования, и караван сразу от Запорожья взял направление на Москву.
После того, как Санька узнал про происки тишайшего митрополита он перестал прикладываться к его руке. Их отношения изменились буквально за два дня, до Санькиного «затворничества» и именно поэтому Макарий был напряжён, когда входил.
— Доброго здравия, государь Александр Васильевич! — поздоровался митрополит.
— Доброго здравия! — просто поздоровался Александр и пожал протянутую ему для поцелуя руку. Причём, взяв, перевернул ладонью вверх. Где-то он читал, что поданная ладонью вниз, рука означает доминирование над оппонентом.
Митрополит попытался выдернуть ладонь, но Санька держал крепко.
— Вот, что я хотел тебе сказать Макарий… Ты руку мне для поцелуя не тяни. Я тут посидел в келье подумал, и вот, что удумал. Ты ведь сам мазал меня миром, как помазанника божьего и не гоже помазаннику целовать руку слуге. Ведь помазанник он кто? Подобный богу. Ты ведь сам это говорил, когда мазал и венчал на царствие. Так ведь?
Макарий стоял и смотрел на Саньку, потом спокойно сказал:
— Сам о том хотел сказать тебе, государь, да опередил ты меня. Так и есть.