Бастиано Романо
Шрифт:
А потом Винс исчез. Никаких следов.
Не совпадение.
Дядя Фрэнки ожидал, что все мы не будем винить Николайо, но я не мог. Я понял. Он совершил ошибку, и Винс простил его, так что мы тоже должны. Но мне было легче винить Николайо, чем себя, не понимая, почему мой родной дядя ушел. А мы знали, что он сбежал. Только он мог ускользнуть от своей охраны.
Голос Винса дразнил меня, а недосыпание впивалось когтями в мою голову.
Тик.
Так.
Тик.
Так.
Я
Когда зазвонил мой телефон, я ответил, не глядя, и рявкнул:
— Какого хрена тебе надо?
— П-папа?
Черт.
— Эверетт. Я думал… — Ничего. Никакого оправдания. Просто… черт. — Прости, малыш. — Я прислонился затылком к кирпичной стене, сильнее, чем нужно, но я заслужил боль. — Как ты?
За семь лет я никогда не кричал на него. Никогда не ругался на него. Никогда не разговаривал с ним так, как он того заслуживал. Вся эта любовь, вся эта нежность, вся эта преданность сгорела в огне. Будь на моем месте кто-нибудь другой, я бы получил кулаком в лицо и проснулся бы с синяком под глазом.
Дыхание Эверетта стало прерывистым.
— Мама ведет себя странно.
— Ты в порядке?
— Да. Я уже могу вернуться домой?
Я провел рукой по лицу и сдержал ругательство. Я хотел, чтобы все были дома двадцать четыре на мать их, семь. Он. Винс. Тесси. Это — постоянно искать или ждать, когда любимые люди окажутся рядом, — подтачивало мой рассудок, с каждым шагом разбрасывая по городу след моей души.
— Я найду способ, Эверетт, — пообещал я, надеясь, что смогу сдержать обещание.
Ты не сможешь, — проворчал искаженный Винс в моей голове. Мне нужен был сон. Время на исходе.
Тик.
Так.
Слишком поздно.
АРИАНА ДЕ ЛУКА
Я никогда не позволяла себе горевать по маме. Мне всегда казалось, что если я найду время, чтобы причинить боль, то никогда не смогу остановиться. Это было бессмысленно. Я никогда не встречала эту женщину. Я не знала, чего мне не хватает, так как же я могла по ней скучать?
Первая слеза скатилась с моих ресниц, когда я уставилась на кровать Бастиана. Я уложила Тесси в ее комнате несколько минут назад, а сама должна была искать место для сна в этом дурацком пентхаусе с двумя
Бастиано не нужны гости.
Вторая слеза проскочила мимо первой, когда я пнула вещевой мешок в сторону его кровати, что-то похожее на горе забило мне горло, и я сказала себе, что нет смысла оплакивать того, кого я никогда не видела.
Третья слеза догнала вторую, когда я сняла с себя одежду и влезла в атласные пижамные шорты и тонкий камзол, стараясь изо всех сил следовать привычному распорядку. Я замерла, рубашка наполовину спустилась до середины живота, когда я поняла, что всю жизнь придерживалась обычного распорядка.
Пока мне не исполнилось восемнадцать, я училась в школе, делала уроки, читала книги и спала, изо всех сил стараясь не мешать тете. В колледже это были учеба, домашние задания и старание изо всех сил избегать людей. В бюро я зарывалась в легенды, потому что не хотела сталкиваться с собственной жизнью и искала спасения в обложках.
Но вот я здесь, Ариана Де Лука, и я рвусь по швам. Порванное платье, которое я когда-то любила и поклялась сшить заново, но забросила в дальний угол шкафа и забыла, так и не успев сшить.
Слезы заструились по моим глазам. Я чувствовала, как они толкаются, толкаются, толкаются, пытаясь вырваться за пределы моей упрямой радужки, но я сдерживала их.
Ты не плачешь.
Ты не плачешь.
Ты не плачешь.
Ты не Юпитер. Ты не Ганимед. Ты не Апата. Ты — Ариана Де Лука, и ты не плачешь.
Я была благодарна катастрофе, которая заставила меня отбросить жалость к себе. Вбежав в гостиную, я рассеянно похлопала правой рукой по бедру, где, как я знала, не было кобуры, а другую руку подняла, готовая к бою.
Она опустилась, когда я увидела Бастиана и брошенный рядом с ним стул-пианино.
Он повернулся ко мне лицом, его глаза были растерянными, а голос таким низким, что я с трудом его расслышала.
— Мы не найдем его.
Нет, не найдете.
Вместо этого я спрятала свои секреты в глубине души, где они гноились, как разложившееся сердце, скрестила руки и смахнула глупые слезы.
— Ты не в себе.
Он сделал шаг ко мне, и я поразилась, как много места занимает его тело. Он мог бы сломать меня, если бы захотел.
— Ты, блядь, винишь меня?!
Я не сдавалась, мой голос был низким, но сильным.
— Тесси спит.
Он открыл было рот, но остановился, окинув взглядом мое тело в пижаме и остановившись на щеках, блестевших от слез, которые я не успела вытереть. Глупые гребаные слезы. Вместо того, чтобы ковыряться в моих слабостях, он просто смотрел на меня. Я чувствовала себя разбитой, голой и уязвимой перед ним, но я подозревала, что он чувствует то же самое.