Бастион: война уже началась
Шрифт:
– Здесь раньше был рыбачий поселок Зональный! – просветил меня Гулька. – Говорят, таймешок с хариусом на быстринах резвились – только шум стоял!.. А теперь ушла рыба – одна шваль осталась…
– Да три ведьмы в поселке… – хохотнул кривозубый Санька, направляя лодку на бак ржавой водонапорной станции на берегу заливчика. Резко вывернул рукоять, дал витиеватый вираж и изящно подплыл к заброшенному причалу, от которого во многих местах сохранились лишь сваи, уныло торчащие из воды. Качнувшись на собственной волне, лодка бортом ударилась о парапет. Я лязгнула зубами.
– Приехали, дяденьки-тетеньки, – сообщил малек. – Гоните денежку и вылазьте.
Я всматривалась в заброшенные лачуги, выходящие на причал, но нигде не ощущала даже намека на шевеление. Дома пустовали и равнодушно взирали на новоприбывших черными дырами оконных проемов. Многие окна были забиты досками. Лоскутья толя хлопали на ветру.
– Декаданс… – невесело пробормотал Гулька.
Домик на сваях действительно выделялся высотой. Он сохранил целые окна и приличный издали забор. Пока мы щурились на восходящее над скалой светило, у причала забурчал мотор – малец торопливо разворачивал лодку. Прошло секунд шесть – и он уже мчал, задрав опустевший нос, на северную оконечность Кайнака.
– Слушай мою команду, – Гулька взвалил на плечо обе сумки. – Побатальонно и шагом марш. К дяде Окуленко.
– А если его нет? – пискнула я.
– Тогда я нам не завидую. Ну ничего, бродяжка, зароем твой сидор под скалой и пойдем порожняком на юг. Авось, горы не без указателей.
Вблизи скопление лачуг и старых рыбацких балков оказалось еще печальнее. Запустение царило повсеместно. Электрические провода – оборваны, крохотные огородики поросли бурьяном, крыши осели. В одном из замшелых окон – практически на уровне земли – мелькнуло лицо старухи, изрытое морщинами, и сразу скрылось – костлявая рука задернула занавеску.
– Во рожу наела… – несмешно сострил Гулька.
Даже избушка на сваях анфас стала какой-то скукоженной. Огород отсутствовал. За оградой росла одичалая жимолость, задний план двора полукольцом окружали тесаные сараюшки с покатыми крышами. У крыльца лежал разобранный лодочный мотор, на перилах сохла промасленная дерюга. Полагаю, нам подфартило: за кустами стоял моложавый на вид «уазик», а из сарая торчала чья-то широкая задница в болоньевых штанах. Обладатель задницы размеренным волоком вытягивал из груды снастей крупноячеистую сеть, покрытую тиной. Бросил на землю, стал разматывать.
– Бог в помощь. – Гулька оперся на приоткрытую створку ворот. – Разрешите обратиться, сударь?
Человек, одетый в плащевую жирную робу, обернулся. У него было широкое улыбчивое лицо и нос картошкой.
– Обращайтесь.
– Если вы Окуленко, то мы до вас. С нижайшей просьбой. От дяди Федора.
Человек отложил сеть. Вытер руки о штаны. Взглянул на ладони.
– Проходите в дом, – кивнул он на открытую дверь. – Сейчас руки сполосну и поболтаем.
Ничего в нем не было ярко отрицательного. Нормальный светловласый мужик, не дурак поулыбаться. Мы отворили пошире створку и вошли. Гулька даже вытер ноги о металлическую решетку перед крыльцом. Дескать, вот мы какие воспитанные. А потом галантно посторонился, пропуская меня вперед.
– Да не вытирайте вы ноги, – бросил мужик, бренча рукомойником. – В этой хате отродясь не убирали. Баба в Бирюлино сидит, сюда, в Зональный – ни ногой, прошу ее, прошу… Обленилась, зараза.
– Прекрасно вас понимаю, – в порядке подхалимажа хохотнул Гулька.
– Девушка, в дальнюю комнату проходите, – любезно подсказал мужик. – Это за кухней. Но только прошу вас, не принюхивайтесь…
Что-то мне не понравилось в его тоне. Откуда взялась эта слащавость у грубоватого мужика? Но оборачиваться и смотреть ему в рот было уже не с руки: Гулька дышал в затылок. Я проскочила пахнущие тиной сенки, дверной проем, транзитом миновала засаленный закуток с примитивной газовой горелкой и в некоторой растерянности заглянула в комнату.
Она была совершенно пуста. Окно и стены.
– Влипли… – тихо ахнул Гулька.
Все происходило так быстро, что не нашлось времени испугаться. Сбитые с панталыку, мы обернулись почти одновременно. И застыли.
Человек по фамилии Окуленко, или как там его по-серьезному, стоял в проеме между сенями и кухонькой и продолжал улыбаться.
В руке он держал железную штуковину, похожую на пистолет.
Никогда не видела настоящих пистолетов. Только в кино.
– Нет, подождите, – хотела я сказать, но что-то приключилось с моими голосовыми связками – я закудахтала наседкой и, отчаявшись родить вразумительную речь, заглохла. Вот тут-то мой неясный ужас, подспудно зревший все эти дни, и пробил дорогу. Меня пронзил столбняк, я похолодела, выронила из онемевшей руки Гулькин футляр. Он глухо стукнул.
– Это что за недоверие, товарищ? – нервно сглотнул Гулька.
– Пришел бабай, называется, – сообщил широколицый, стирая с губ улыбку. И тут я обнаружила, что без улыбки на его лице остаются только хищные, холодные (отвратительно холодные!) глаза. И ни черта больше.
За его спиной объявился еще некто – пониже ростом и одетый в защитную военную (или не военную – откуда я знаю!) форму.
– Больше никого, – сказал некто. – Зря прятались.
– Изменим жизнь к лучшему? – насмешливо произнесли над ухом. Я шарахнулась как припадочная, чуть не окочурилась от страха. Не представляю, как сподобилась обернуться.
Оказалось, комната не так пуста, как полна. Из-за простенка выбрался третий субъект, высокий, мордастый, с нитевидными усиками под носом. И одетый в точно такой же камуфляж, как у второго. И с пистолетом.
– Войдите в комнату, положите вещи и встаньте лицом к стене, – распорядился «Окуленко». – Мальчики налево, девочки направо.
– Мы туристы… мы пролетом, – прошептала я деревянными губами.
– Не старайся, Динка, закончились наши игры, – буркнул Гулька, медленно опуская на пол баулы. – Прижучили. Знаешь, как призрачно все в этом мире?..
Последнюю фразу он произносил очень медленно. Судя по глазам и выразительно сжатой челюсти, под прической Сизикова протекал мыслительный процесс.
– Прошу учесть, что два р'aза не повторяю, – намекнул «Окуленко», поигрывая стволом.
Меня передернуло. Я шагнула в комнату.
– Прощай, душа пропащая… – прошептал Гулька.
И в ту же секунду что есть мочи толкнул меня на мордастого! Ах ты гадина!.. В ушах засвистело, кишки чуть не вылетели – я со скоростью пущенной шайбы вонзилась в грудь усатого. В нос ударил удушливый запах немытого мужика. Батюшки!..