Батареи Магнусхольма
Шрифт:
— Хорошо, сейчас пошлю к нему… — тут он вспомнил, что Пича пропал. — Не сейчас. После обеда пошлю Пичу.
И Лабрюйер ушел в салон, совершенно не желая беседовать с Каролиной. Это странное создание приказало Росомахе следить за ним — пусть даже по долгу службы приказало, но все же! Вот с Росомахой он бы охотно потолковал. Мысленно изругав того безумца, который вербует в контрразведку эмансипэ, Лабрюйер занялся делом — встретил новых клиентов, помог Яну произвести съемку, потом выдавал готовые фотокарточки, потом решал с дворником важный вопрос покупки дров на зиму. Каролина была права: Рождество на носу. А после Рождества день начинает
Эти маленькие зимние радости он помнил. Зимой вообще случалось кое-что приятное — скажем, малиновое варенье, которого осенью еще не давали, матушка выставляла на стол. Почему-то в воспоминаниях зимним блюдом были куриные и гусиные шкварки. Как давно никто не выставлял на стол плошку с ароматными горячими шкварками и не бранился, что половину шкварок сынок потихоньку утащил, а вот жареный лук не тронул…
Но до наступления зимы нужно все-таки придумать, как быть с фрау Бертой.
Она не должна догадаться, что Лабрюйер кое-что о ней знает. Более того — она всегда должна быть в поле зрения. То есть ни чересчур к ней приближаться, ни чересчур от нее удаляться нельзя. Хитрая задачка.
Был только один способ решить ее, этот способ подсказал Росомаха.
Лабрюйер дважды в жизни предлагал руку и сердце. Первый раз случился, когда ему было девятнадцать, и у девицы хватило ума отказать. Второй — когда он не видел иного пути заполучить в постель Юлиану. Она, аккуратная и строгая, должна была стать хорошей женой и матерью. Ну, не стала… Обидно, однако пережить эту потерю удалось без попыток застрелиться. А что после ее формального отказа начались пьяные похождения, так всякий полицейский сыщик знает аксиому: «после того» не означает «вследствие того».
Ну что же, подумал Лабрюйер, игра продолжается, и это те самые шахматы, о которых он как-то в детстве размечтался. Будучи неплохим игроком, он однажды ощутил себя чересчур скованным обязательными фигурами и их ходами. А вот изобрести бы шахматы, в которых кроме короля, ферзя, коня, ладьи, туры и пешки при особых обстоятельствах возникало что-то неожиданное: скажем, фигура «кенгуру», которая перескакивает через вражью фигуру, или еще какой-нибудь «носорог»…
Вот и подсунем прекрасной даме «носорога», рассуждал он, вот пусть и ломает голову, как быть с таким сюрпризом! Отказать — так обиженный жених скроется с глаз долой, а ведь он нужен, от него еще сведения не получены, гоняйся потом за ним. Согласиться — так радостный жених начнет совать нос во все дела невесты, имея на то полное право, не любовник, поди!
Совершенно ощутив себя женихом, Лабрюйер вышел во двор — спросить Круминя, не появлялся ли Пича.
Нет, Пича не появлялся. И хмурый дворник пообещал, что спустит сынку шкуру с задницы. Лабрюйер попросил подождать с этим — мальчишки могли попасть в беду. Он телефонировал в Полицейское управление, там ничего о Петере Крумине и Кристапе Парадниеке не знали. Лабрюйер попросил соединить его с Линдером.
Он объяснил молодому инспектору ситуацию: два тринадцатилетних бездельника, скорее всего, укатили на взятых без спроса велосипедах в зоологический
— В деле Фогеля сплошной мрак, — сказал Линдер. — Может, ты вспомнишь каких-либо его приятелей? Он жил один, соседи только разводят руками. А госпожа Ливанова сидит дома безвыходно… Только не говори, что нужно дать задание телефонным барышням! Она, видимо, догадывается, что телефонные звонки будут нам любопытны, и связывалась только с госпожой Морус, с профессорской женой…
— Ну так это и был тот звонок, что нам нужен! Жаль, что не догадались прослушать…
— Почему, Гроссмайстер?
— Потому что вокруг госпожи Морус собралась дамская компания примерно одного возраста и образования, и там может быть в ходу «немая азбука», — не желая говорить вслух о госпоже Красницкой, ответил Лабрюйер. — Я попробую вспомнить, кого бы Фогель мог использовать, выполняя поручение Ливановой. А ты присмотрись к этим дамам…
Завершив этот разговор, Лабрюйер несколько минут сидел в задумчивости — у Фогеля был напарник, с которым они очень успешно трудились топтунами, но кто? Это были события таких давно минувших дней, что откапывать в памяти подробности казалось делом безнадежным. Но выплыла фамилия «Паулс».
Это был старик, которого пару раз сыщики поймали на небольшом мошенничестве, после чего сделали осведомителем. Он жил поблизости от цирка, в доходном доме на углу улицы Паулуччи и Мариинской. Вроде бы он должен помнить то поколение агентов и осведомителей, к которому принадлежал покойный Фогель.
Лицо старика встало перед глазами — длинное, морщинистое, с вислым носом. Лабрюйер обрадовался — по дороге в цирк можно будет заглянуть к Паулсу. С Линдером он, может, и не захочет говорить — Паулс давно отошел от полицейских дел, и черта с два его заставишь. А Лабрюйеру по старой памяти может кое-что подсказать.
Одна хорошая мысль потянула за собой другую. Лабрюйер додумался пройти через соседний квартал наискосок — там он мог встретить мальчишек, с которыми враждовал Пича. Они могли сообщить что-то полезное.
Так оно и оказалось.
Трое пареньков, сидя на корточках, играли «в ножички». Лабрюйер помнил эту игру с детства — лет, наверно, с четырех, когда старшие парнишки не брали его в компанию, и он стоял за их спинами, наблюдая, как острие карманного ножа втыкается в землю и как автор точного броска отрезает себе порядочный шмат «королевства» — круга чуть больше аршина в поперечнике. Потом ему подарили его первый ножик, и он в одиночестве сам себя учил этому короткому и сильному броску, забравшись на кусты в глубине двора. И следующее воспоминание — ему одиннадцать, и он вчистую обыграл соседского Фрица, не дав ему провести ни одной черты в «королевстве».
— Возьмете в игру? — спросил он парнишек.
Они глазам не поверили — пожилой господин в дорогой одежде собрался играть «в ножички»!
— Мы на деньги играем, — ответил тот, что постарше, на вид — Пичин ровесник.
— По копейке скидываетесь? Ну, я тогда десять копеек добавляю. Могу двадцать.
Лабрюйер бросил в «королевство» два гривенника. Мальчишки уставились на него с радостью, но и с недоверием: вдруг шутит и потом деньги отнимет.
— Я, парни, Пичу ищу. Он у меня работает, и вот пропал. Никто его не видел? У бабушки он не появлялся.